Непонимание сути такого отграничения или нежелание понять эту суть создает хорошую отговорку для бездействия государственных органов в отношении экстремистских проявлений. Особенно, когда антиконституционные проявления облекаются в форму "реализации прав человека". Конкретный пример. В докладе на IV съезде КПРФ (апрель 1997г.) Зюганов, "забыв" о коммунистическом неприятии самой категории прав человека, заговорил в положительном ключе о Декларации независимости США. Вот его слова: "Итак, перед нами признанное право народа на сопротивление и восстание против тех, кто попирает его исконные права. И это вовсе не выдумка мятежников. Два столетия тому назад основатели США записали в Декларацию независимости о том, что народ "не только имеет право, но и обязан свергнуть такое правительство", которое осуществляет "власть неограниченного деспотизма". И надо, чтобы нами защищалось каждое международно признанное право человека, все его права в целом. Что же касается нас, коммунистов, то мы открыто заявляем, что в сопротивлении нынешней тирании в России мы были и всегда будем на стороне народа и вместе с народом". Коротко говоря, лидер КПРФ, фактически призывая к возможности насильственного захвата власти, пытался на всякий случай "подстелить соломку" (опасался, правда, он напрасно), апеллируя к общепризнанным в мире либеральным категориям.
Нынешние российские левые, конечно, вольны называть правящий режим деспотическим и тираническим. На то и гарантирована политическая свобода. Но государство, со своей стороны, вправе рассматривать эти инвективы как преступление в том случае, если они становятся основой для явных или чуть скрытых призывов к вооруженным формам борьбы.
Почему же мы продолжаем наблюдать, как вполне спокойно действуют экстремисты? Причин этому много. Но главная состоит в том, что само наше общество еще ни духовно, ни политически не выздоровело после крупнейшей мировой трагедии XX века - установления на одной части земной суши крайне лицемерного и жестокого коммунистического правления (хотя степень лицемерия и жестокости за несколько десятков лет колебалась, суть режима осталась неизменной). Эта трагедия состоит не только в том, что развитие России было резко отклонено от магистральных путей, по которым шла мировая цивилизация при сохранении национальных особенностей каждой из стран, но и в том (это, может быть, самое ужасное), что сознание людей, подданных советского режима было предельно извращено. Извращено до такой степени, когда понятия "хорошо" и "плохо", "добро" и "зло" во многом поменялись своими местами.
Посткоммунистическая власть не особенно потрудилась над тем, чтобы помочь выздороветь российскому обществу. Не была поставлена правовая точка, которая бы позволила отделить современную Россию от СССР. Я говорю о том, что официально так и не была дана правовая оценка предшествующего строя и режима, не было установлено правопреемство с исторической Россией, которую мы потеряли благодаря большевистскому перевороту в октябре 1917 года, не была восстановлена утерянная связь исторического времени. Не было и подлинного суда над КПСС, не только как над организацией, но и как носительницей преступных идей. В результате мы имеем маргинальное общество и маргинальное же государство, власть.
Мы вообще-то задумываемся, кому принадлежит власть в России? Я, например, сейчас не знаю, кому она принадлежит. Какой политической силе? Этого не понимают, не знают и те, кто составляет государственный аппарат. Поэтому каждый чиновник, каждое должностное лицо поступает так, как оно само понимает ту или иную ситуацию. И в большинстве случаев должностные лица, большинство из которых исповедуют советские ценности, не склонны видеть экстремизм там, где он есть на самом деле.
Только когда возникает определенный политический заказ либо информационный шум в СМИ, вот тогда государство и в его лице соответствующие органы - Минюст, Прокуратура, ФСБ и т.д. начинают судорожное наступление на экстремистские организации. Вы помните московскую историю, когда лишили регистрации РНЕ. Или недавняя ситуация перед парламентскими выборами, когда Минюст подал в суд заявление о ликвидации регистрации объединения СПАС. Все это реакция на общественное возмущение. Системной же антиэкстремистской деятельности как не было, так и нет.
Что для этого нужно? Конечно, нужно усовершенствовать законодательство. Но одного этого явно недостаточно. Мы должны понимать, что всегда между моделью правонарушения, которое описано в законе, и самим правонарушением, всегда есть зазор. И вот в этом зазоре "сидит" правоприменитель: следователь, чиновник Минюста, прокурор, судья. И тогда все зависит, что у него в голове. У французского философа Ламетри описан такой случай: один швейцарский судья на голодный желудок выносил очень мягкие приговоры, но стоило ему пообедать, горе было тому подсудимому, который попадал в это время к нему (наверное, от несварения желудка судьи). Физическое состояние правоприменителя иногда весьма сильно влияет на его решения. Но гораздо сильнее влияет его мировоззренческая позиция, психологическая установка. Закон, как бы четко он ни описал модель запретного поведения, не в состоянии сам по себе гарантировать эффективную борьбу с экстремизмом. У судьи, следователя и др. всегда найдется способ, если он хочет, истолковать закон в пользу экстремиста. Например, был же случай, когда суд признал невиновным человека, который издавал и продавал гитлеровскую "Майн кампф", сказав, что это просто коммерческая деятельность. И таких примеров достаточно много. И наоборот, случай из французской практики. Одна французская радиостанция не так давно получила строжайшее взыскание от соответствующих государственных органов только за ёрнический тон в отношении жертв нацизма. Только за тон. Так что, если есть желание, судья, прокурор, следователь, кто угодно, примут санкции, которые предусматривает закон.
Вообще юридическая квалификация дел, связанных с политическим экстремизмом, весьма показательна. Я недавно читал Справку Верховного Суда РФ об обобщении таких дел - гражданских и уголовных. Сам Верховный Суд констатирует, что количество дел явно не соответствует реальному распространению экстремистских проявлений. Но интересно что к этим немногим делам отнесены те, которые на самом деле нельзя квалифицировать, например, как разжигание национальной розни. Например, там говорится о том, как один гражданин назвал другого неприличными словами, апеллируя к его национальной принадлежности. Но в Уголовном кодексе есть специальная статья – оскорбление. Оскорбить человека можно по-разному. Но это не разжигание национальной розни, потому что разжигание предполагает некую аудиторию, некие призывы, апелляцию к не к одной личности, а ко всей общности. Эта юридическая путаница тоже говорит о полном непонимании или нежелании понимать опасности политического экстремизма.
Вот почему у меня пока скептическое отношение к перспективам борьбы с политическим экстремизмом в России. На самом деле я даже думаю, что политический экстремизм во многом востребован сегодня, как бытовая реакция на существующее положение дел. Ведь от востребованности "жесткой руки" до востребованности в установлении тоталитарного устройства - один небольшой шаг. Соблазн простых решений, соблазн снять с себя ответственность за собственную судьбу сегодня по-прежнему велик.
С идеями бороться невозможно. Но борьба с экстремизмом не есть борьба с идеями. Речь идет о пресечении публичного распространения экстремистских идей. Есть, как минимум, две модели борьбы с политическим экстремизмом. Условно говоря, американская и германская.
Америку можно назвать баловнем истории. Хотя ей тоже пришлось в свое время пережить войну за независимость и гражданскую войну, но в сравнении с Европой она, конечно, баловень истории, и поэтому у американцев совсем другое представление о свободе. Они боготворят ее, возводят в абсолют. Вот, кстати, интересная иллюстрация американского отношения к свободе: официант в ресторане отказался подавать женщине спиртной напиток только потому, что она была беременной. И в американском обществе возникла целая дискуссия, вправе ли был официант "защищать свободу еще не родившегося ребенка, ущемляя свободу будущей матери этого ребенка". Такой вот подход к свободе.
И есть германская модель, которая предполагает активную государственную деятельность, направленную против политического экстремизма. В ФРГ есть Ведомство по защите конституции, которое находится в Кельне, является спецслужбой. То есть ведет агентурную деятельность в среде экстремистских организаций, а потом направляет материалы по подведомственности в Министерство юстиции или в Министерство внутренних дел. Выпускается даже специальный бюллетень, в котором публикуются сведения об экстремистских организациях и их акциях, каждый год они его красочно издают. Для России, которая пережила, как и Германия, тоталитаризм, необходима именно германская модель.
Однако в ФРГ это делается на более серьезной и гораздо более четкой правовой основе, что позволяет не скатиться к произволу и политическому преследованию инакомыслия. Они сделали главное - провели денацификацию Германии. Если бы этого не было, если бы не было Нюрнбергского процесса, то ничего не мешало бы возродить фашизм в Германии. Представьте, что при выборах в Бундестаг проводились бы митинги с лозунгами "Долой оккупационный режим!", тем более, что он там тогда действительно был оккупационным. Что нацистские функционеры отдельным списком баллотировались в Бундестаг. Что парламентская партия в своих документах открыто провозглашала бы восстановление "тысячелетнего рейха"? Какой бы сейчас была бы Германия? Ведь даже к концу 60-х годов было достаточно много людей в Германии, которые сочувствовали нацистским идеям, но мало кто осмеливался публично их высказывать.