Трудно не согласиться с оценкой автора «Независимой газеты» А. Образцова (2 октября 1996 года): «Когда Егор Гайдар объявил о перестройке сознания в сторону рынка и сказал, что для этого все средства хороши, главное - создать тип собственника, то он открыл тем самым парадный вход для мошенников. О законности и порядке решили говорить уже с внуками акул».
В итоге «стаи стервятников и колонии раковых клеток» творят все, что считают нужным и выгодным, не ведая иных ограничений, кроме налагаемых собственным аппетитом (и состоянием «пищетракта») и аппетитом соперничающих «волков» и «пираний». Налицо не такая уж частая ситуация, когда теряющим оказывается - в той или иной мере - все общество, объект пожирающих его богатство кланов, вгрызающихся в него «сверху» (высшие эшелоны административной власти, банковская олигархия), «сбоку» (директора, чиновничество, организованная преступность) и «снизу» (преступность неорганизованная).
Никакой «учет интересов» - общества как целого или массовых социальных групп - не «ставит в рамки» процесс раздела, поглощения и переваривания «добычи века» (исключение составила ситуация, непосредственно предшествовавшая президентским выборам лета 1996 года - и завершившаяся вместе с ними). Здесь, по-видимому, принципиальное различие между «нормальным» развитием капитализма в XX веке и тем его становлением, которое происходит сегодня в России.
Основными субъектами большинства криминальных (внезаконных, подзаконных) деяний, упомянутых в приведенном выше, совершенно условном (и далеко не полном) реестре, выступают:
- государственная (или парагосударственная) экономическая элита - административная, финансовая, производственная;
- чиновничество (в более узком смысле термина) - гражданское, военное, «правоохранительное»; администрация общественных служб и т. д.;
- частный (или «смешанный») бизнес, «клептобуржуазия», прежде всего финансовая, во вторую очередь - торговая;
- организованная преступность (мафия - опять-таки в «узком смысле» понятия), со всеми своими уровнями и разветвлениями; - неорганизованная (индивидуальная) преступность. В первых двух случаях речь идет о силах, которые прямо представляют государство, точнее - государство, погруженное в рыночные отношения; следующие два «фактора» непосредственно представляют «псевдорынок» (в симбиозе с государством) и «псевдогражданское общество».
При этом четко демаркировать разделительную линию между различными кланами чиновничества и частным бизнесом трудно. Не намного легче и соответствующее разграничение со структурами организованной преступности.
Вообще отношения внутри коррупционно-криминального треугольника обладают в России определенной спецификой. Здесь органичнее, теснее и «полнее», чем в каком-либо ином индустриальном обществе, связь между властно-чиновничьей составляющей «комплекса» и бизнесом (кроме, быть может, «челночного»). Связь и генетическая, и функциональная. Россия не знает (пока?) ни влиятельных частнособственнических групп, представляющих ответвления (филиалы) иностранного - или «иноэтнического» - капитала; ни буржуазии, вышедшей из олигархии (ядро которой составляли бывшие землевладельцы), ни аналогов «группы Монтеррея», корейских шаболов или японских дзайбацу. Удельный вес «государственных генов» (люди, капиталы) в российском бизнесе сравним лишь с африканским. В этом плане «третий партнер» - организованная преступность - более автономен, имеет и независимые от государства генеалогические корни. Отношения «мафий» - в узком смысле слова - с госаппаратом носят более дифференцированный, выборочный характер: они органичнее, непосредственней, тотальней, когда действующими лицами выступают субъекты «теневой экономики», с одной стороны, и правоохранительные органы и органы местной власти - с другой. В иных случаях и на иных уровнях политическая недозрелость «частных» мафий, особенно «братвы», пока не способствует установлению постоянных и, главное, прямых связей с госаппаратом.
Напротив, отношения мафий с частным бизнесом носят исключительно плотный, многосторонний (а подчас и «конструктивный») характер. Уступая государству по степени родства с клептобизнесом, мафии играют вполне сравнимую с ним роль, поскольку речь идет об обеспечении условий его функционирования. Через «бизнес» идет и важная линия связей «мафия - госаппарат». В итоге связи «треугольника» выглядят (условно) как «госаппарат - клептобизнес - оргпреступность».
Все углы данного треугольника связаны друг с другом не по закону евклидовой геометрии, но бесчисленными нитями, и каждая из них - органична реальности и тенденциям ее развития.
РЕЗУЛЬТАТЫ этого процесса общественного развития, субъектом которого выступает «тройственный союз», а объектом - все остальное общество (включая и остальных «субъектов рынка»), могут рассматриваться под разными углами зрения.
С одной стороны (об этом уже говорилось), представляется правомерным говорить о системообразующем характере данных процессов. Кристаллизация нового, «дезэтатизированного» (разгосударствленного) социума в России происходит в основном в русле криминализации, основанной на внезаконной («подзаконной») приватизации госсобственности, коррупции, приватизации госаппарата чиновничеством во взаимодействии с организованной преступностью и псевдополитическими структурами.
Если в прежних «экстремальных ситуациях» (США 20-х годов, Италия и Мексика второй половины XX века и т.д.) криминально-коррупционные структуры при всей их силе и влиянии оставались на «полупериферии» системы, сформированной вокруг иного ядра и развивающейся по иной (рыночной) логике, - то в сегодняшней России данный тип отношений формирует и ядро системы, и ее сосуды (связи), определяет направление ее становления. Так происходит и вследствие слабости других субъектов и отношений, и в силу самой логики распада государства и эволюции этатизма в ситуации «сверхбогатства без хозяина» и вчерашнего «сверхгосударства» - без права; в условиях продолжающейся неразделенности власти, собственности и «общества»; при отсутствии реальных ограничителей аппетитов и действий преступной олигархии.
Очевидно, что подобная системообразующая роль «феномена ККК» в исторической ситуации, переживаемой сегодня Россией, свидетельствует, во-первых, об органичности данного феномена; во-вторых, об определенной его функциональности.
Действительно, «великая криминальная революция» в современной России, великий передел, обернувшийся еще большим беспределом, не возникли в результате исторической случайности или вмешательства внешних сил (заговор, завоевание, «импорт» субъектов и т.д.)- или реализации социальной утопии, как продукт «социальной инженерии». Не будучи фатально предопределенными, как сам «феномен ККК», так и его системообразующая роль предстают как естественное продолжение (и вырождение) определенных традиций, ряда долговременных тенденций национального (этатистского) развития - и как явление, отнюдь не стоящее в стороне от фазовых тенденций развития мирового. Иными словами, феномен этот выступает как своеобразная равнодействующая тех и других, в известной мере - как закономерное преломление мировых тенденций специфической постсоветской исторической ситуации. По сути дела, все, что говорилось ранее о «корнях специфики» коррупционного процесса в России, свидетельствует одновременно о его органичности, глубинной объективной обусловленности.
Во-вторых, налицо и элементы обратной, обусловливающей связи рассматриваемого феномена - и модели долговременной общественной эволюции (инволюции). Это прямо и непосредственно связано со спецификой распада советского социума; с объективными, структурными изъянами исторической ситуации, в рамках которой развал прежней системы не «освободил» уже наличествующие структуры «новой» нормативной («долженствующей быть») системы. Ни этих структур, ни соответствующих субъектов попросту не оказалось - ни в одной из сфер общественного развития.
В подобной ситуации процессы «ККК» и выступали как компенсаторы, обеспечивающие структурные связи в постсоветском пространстве, функционирование «реально сменяющего» социума, «притирку» и «смазку» различных, структурно-разнородных его элементов внутри государства, рынка, гражданского общества - и между ними. Вне криминально-коррупционных отношений было бы, по-видимому, невозможным сояетать политическую власть неоэтакратии («неономенклатуры») - и функционирование рынка. Рыночные отношения - и отсутствие конкуренции; слабость частного капитала - и открытость экономики; логику рынка - и отсутствие традиционных субъектов капиталистических отношений и капиталистического права; монополизм производства - и множественность собственников; гражданские свободы, демократические фасады - и процесс первоначального «накопления». Через процессы «ККК» происходит кооптация во власть банковского капитала и перераспределение прибыли монополистов (взятки), умножается число собственников и реализуются, регулируются правовые аспекты рыночных отношений (рэкет) и т. д. и т.п. Именно из этой компенсирующей функции, слабости прежних, известных из исторического опыта форм государства, рынка и гражданского общества и возникает системообразующая роль коррупционных процессов. Именно здесь, возможно, - глубинная причина «неприкосновенности» их носителей.