Анализируя данное уголовное дело, Л.Н.Смирнова отмечает, что «вооруженное сопротивление, оказанное задерживаемыми, создало условия для необходимой обороны в связи с возникновением опасности для жизни и здоровья задерживающих». Отсутствие же ясности в том, кто стрелял в машину А. – Б. или С., не меняет сути дела: «Оба совершили общественно опасное посягательство и действовали совместно, поэтому каждый из них мог стать объектом применения оружия А., который стрелял в состоянии необходимой обороны для пресечения посягательства, а не задержания преступника»[28].
Соглашаясь с мнением названного автора, нельзя не отметить нарушение закона со стороны прокуратуры и суда первой инстанции, поскольку действия А. не противоречили требованиям и ст. 38 УК РФ, которая уже действовала в момент утверждения обвинительного заключения и судебного рассмотрения (2000–2001 гг.). Существо допущенной ошибки в том, что сторона обвинения и суд слепо следовали установлениям о необходимости производства предупредительных выстрелов, тогда как Уголовный кодекс не вменяет задерживающему в обязанность предупреждать о причинении вреда при задержании.
Представляется, что отмеченная коллизия должна быть устранена за счет изъятия этого условия применения оружия из соответствующих законов и подзаконных актов (возможно сохранение этой нормы как рекомендации на усмотрение задерживающего лица). Хотя и сейчас для квалифицированного юриста совершенно очевидно, что все противоречия в правовом поле должны решаться в пользу кодифицированного законодательного акта, коим является Уголовный кодекс РФ.
Еще одна коллизия в правовой регламентации применения оружия при задержании преступника образовалась вследствие того, что в ч. 1 ст. 24 Федерального закона от 13 декабря 1996 г. «Об оружии», принятого после подписания Президентом РФ Уголовного кодекса России, применение оружия гражданами ограничено лишь случаями необходимой обороны и крайней необходимости.
Вряд ли такое изъятие было осознанным решением разработчиков данного Закона. Скорее всего, они формировали свой законопроект в отрыве от текста УК РФ, пользуясь старыми нормативными заготовками (об этом свидетельствует такая техническая деталь, как отсутствие нумерации частей в статьях Закона, использование в ч. 1 ст. З неведомого уголовному праву термина «самооборона» и др.). Поэтому мы не можем согласиться с предложением Л. Н. Смирновой преодолеть рассматриваемую коллизию с Законом РФ «Об оружии» за счет включения в ч. 1 ст. З8 УК поправки следующего содержания: «При задержании могут быть применены или использованы необходимые средства с ограничениями, установленными законодательством Российской Федерации»[29].
В противном случае в правоприменительной практике будут возникать парадоксальные ситуации, когда причинение смерти или тяжкого вреда здоровью скрывающемуся преступнику будет признаваться правомерным (если они явились следствием применения лома, топора, кирпича, палки и т.п. предметов), а причинение легкого вреда или вреда средней тяжести – неправомерным (если таковой нанесен выстрелом дробью по ногам убегавшего преступника). Вовсе абсурдным выглядит запрет применять холодное клинковое оружие (п. 5 ч. 2 ст. З Закона «Об оружии») на фоне разрешения применения хозяйственного ножа значительно больших размеров. Нелеп запрет и на применение при задержании электрошоковых устройств и искровых разрядников отечественного производства, которые отнесены законодателем к гражданскому оружию (п. 1 ч. 2 той же статьи Закона «Об оружии»). Это еще раз убеждает нас в том, что Закон «Об оружии» (как и большинство других нормативных актов, регламентирующих применение и использование оружия) готовился людьми, не обладающими необходимыми познаниями в области уголовного права. Как уже отмечалось, дело не в том, чем причинен вред задерживаемому, а том, каков его размер и соблюдены ли иные условия его причинения.
Дискриминационной составляющей обладают и сугубо технические, на первый взгляд, нормы, обязывающие сотрудника, применившего табельное оружие, уведомлять своего начальника (командира), а то и прокурора об обстоятельствах его применения[30]. Дело в том, что в своем рапорте сотрудник должен по существу доказать, что создавшаяся обстановка давала ему право прибегнуть к огнестрельному оружию. Учитывая же, что уголовное дело, как правило, возбуждается в отношении лица, применившего оружие, а не посягателя, эта обязанность означает переложение бремени доказывания своей невиновности на это лицо, что противоречит ст. 14 УПК РФ. Законодателю следует подумать, как обеспечить защиту законных интересов сотрудников силовых структур в этой сфере. Что касается граждан, то будучи вообще лишенными права на применение оружия при задержании, они, тем не менее, в соответствии с ч. 2 ст. 24 Закона «Об оружии» обязаны незамедлительно сообщать в орган внутренних дел о каждом случае применения ими оружия, повлекшего причинение вреда здоровью человека. Это еще более явное нарушение принципа презумпции невиновности – ведь гражданин, даже лишивший жизни посягавшего, но иным способом, такой обязанности не несет.
Еще одним недостатком специальных нормативных актов, регламентирующих порядок применения оружия, является то, что они допускают таковое применение только к лицу, пытающемуся скрыться от преследования. Между тем, как отмечалось выше, поле действия ст. 38 УК значительно шире. Она дозволяет применять насильственные меры и к преступнику, отказывающемуся следовать в орган власти. Таким образом, сотрудник милиции, застигнув бандита (или группу особо опасных преступников) в безлюдной местности, в подвале, на чердаке или в условиях враждебного правопорядку окружения не вправе применить оружие для того, чтобы побудить преступника следовать с ним или хотя бы обезвредить его. А гражданин, не облеченный правом обладания огнестрельного оружия, может сделать это на законных основаниях.