Важной характеристикой специфики западного подхода к современным активным групповым методам является специфичность подготовки специалистов. В большинстве западных моделей СПТ и обучения не предусмотрено изменение личностных характеристик тренера или консультанта в ходе освоение технологии ведения тренинга.
Обратимся к понятию эмпатии участников и ведущих или тренеров. М. Щербаков (по [26]) рассматривает модель структуры сознания и вводит понятие «уровней сознания». В известном смысле можно говорить, что эмпатия возможна на различных уровнях глубины сознания от поверхностного до очень глубоких (что крайне редко встречается в западной терапии). Уже упомянутое американское исследование рассматривало в основном эмпатию на поверхностном и подповерхностном уровне. Восточные мастера проводили личностные изменения, использую глубинные уровни эмпатии.
Западные модели СПТ, и соответственно модель обучения такой работе отличаются следующими признаками:
· ориентация на накопление знаний и исследование результатов;
· алгоритмизация и технологизация работы;
· низкий уровень эмпатии участник - тренер;
· невнимание к личностным изменениям при обучении (формировании) тренеров, терапевтов;
В отличие от западного, восточный путь всегда отличался процессуальной ориентацией [121]. Наиболее важным были не «правильные знания» о результате и не их структуризация и алгоритмизация, а скорее поиск «правильного» состояния, «правильного» процесса взаимодействия с собой и с окружающим миром (включая и процесс взаимодействия с другими людьми). При этом традиционно считалось, что «правильный» процесс всегда гарантирует и правильный результат. Фокус внимания при этом всегда направлен именно на процесс, то есть на путь, а не его конечную точку.
В процессуальном подходе алгоритмизация работы и «психодиагностика» становятся маловажными, зато изменения в личности тренера приобретают исключительное значение.
Если в западной культуре несчастный, внутренне зажатый тренер или терапевт с массой собственных нерешаемых проблем — вполне обычное явление, то в восточной культуре такое практически невозможно (во всяком случае «неправильно»). Как минимум во время работы состояние мастера должно быть полностью адекватно процессу,и именно от этого состояния зависит, насколько процесс состоится и приведет к положительным результатам.
Процессуальный подход также автоматически подразумевает и недирективность работы. Действительно, если в западной модели очень важно определить, в чем проблема, и как ее решить, то в процессуальном тренер вводит участников в ресурсное состояние и, «запустив правильный процесс», считает, что автоматически предоставляется возможность произвести необходимые изменения, и выбор «внутреннего Я» всегда будет правильным. Такой уровень доверия к обучающимся кажется просто фантастическим для западных специалистов. Прекрасной иллюстрацией этой идеи может служить эпизод из фильма «Смысл жизни» (Monte Pithon «Meaning of Life»). В заполненной сложными приборами клинике доктор убеждает женщину, что та не может родить самостоятельно, так как у нее нет для этого специального образования.
Такая особенность западного подхода определяет тот факт, что абсолютное большинство западных моделей курсов, семинаров и тренингов построено по принципу усвоения знаний и навыков.
В России часто при построении программы тренинга не учитывается указанный факт различия в культурных особенностях подходов. Так, например, Е.В. Кузнецова в работе «Развитие межличностных невербальных коммуникаций средствами СПТ» в теоретической части основывается на классификациях СПТ и теоретических выкладках Л.А. Петровской и других российских авторов, но в качестве практического примера приводит подробную программу СПТ, который можно отнести к западному типу «тренинга навыков». В тренинге вырабатываются конкретные навыки в области невербального общения.
Ю.Н. Емельянов [29] анализирует самоотчеты лиц, прошедших тренинг. При этом описываемый тренинг тоже направлен на формирование навыков и является примером СПТ, построенного на основе западного «технологического» подхода.
Несмотря на то, что, как уже было указано, многие тренинговые группы, построенные по западным моделям, формируют ценности, которые трудноосуществимы в повседневных социальных контактах, методы работы в группах, отношения и атмосфера, которые выстраиваются в ходе групп весьма привлекательны и комфортны для участников тренингов. На наш взгляд, интересным и необходимым в рамках диссертационной работы является рассмотрение причин привлекательности тренинговых групп в условиях российской ментальности.
При этом будут использоваться результаты исследования, проведенного М.А.Кукарцевой в 1996 году [61].
«Изначально идея менталитета означала существование некоей формы мышления, своеобразной общественно-исторической ситуации (закон «партиципации» Л. Леви-Брюля, «склад мышления» А. Богданова) М. Блок и Л. Февр понимали менталитет как своеобразный аналог той части коллективного бессознательного, которая в глубинной психологии Юнга относится к принципиально неосознаваемому» [33, 262].
Учитывая то, что в настоящее время понятие «менталитет» не имеет однозначного определения, мы полагаем возможным определить его в рамках данной работы как национальный способ видеть мир и действовать соответствующим образом в определенных обстоятельствах. Каждый этнос имеет свой менталитет, сформированный географическими, биологическими, психологическими, культурными обстоятельствами его существования.
А. Гуревич называет его «Общим ментальным фондом» этноса. «В этом фонде есть ядерный слой-инвариант, а также инновационные структуры, меняющиеся соответственно времени проживания этноса.
Очевидно, также, что есть менталитет, присущий отдельным группам и классам общества» [61, 30].
Вот некоторые из черт совокупного русского менталитета, в разное время и в разных работах обозначенные Лихачевым, Мамардашвили, Мильдоном, Колосовым:
· Стремление русских во всем доходить до крайности, до пределов возможного и в кратчайшие сроки. Отсюда русский человек всегда находится в состоянии балансирования между несчастным прошлым и безрадостным будущим. Настоящее превращается в мечты о счастье, но мечты перманентные
· Отсюда сосредоточенность на текущем, этакая сингулярность настоящего, длящаяся в бесконечности. При этом ожидание счастья по контрасту соседствует с тяжелой обыденностью, придающей каждой позитивной черте русского менталитета некий противовес: добродетели - неоправданную злость, любви – неоправданную ненависть, щедрости – неоправданную скупость и т.д.
· «Подобное несовпадение того, что есть реально с тем, что хочется, порождает принципиальную нелюбовь к программированию своих действий, расчету ситуации. Это взращивает в русских оживляющую веру в спасительное «авось» [61, 31].
В таком контексте становится очевидным, чем так привлекают тренинговые группы, цель которых анонсируется как мгновенное избавление от огромного количества проблем состояния духа, коммуникативных, карьерных и других проблем значимых в жизни любого человека. Потенциальный участник зачастую не имеет достаточно четкой информации, чтобы определить, насколько адекватна предлагаемая помощь его проблемам. Но, так как русский человек редко утруждает себя планированием того, что и каким образом он хочет изменить в своей жизни, то он готов оплачивать тренинг, который обещает ему быстрое улучшение, полагаясь, что из общего объема навыков, он получит то, что нежно ему. Здесь уместно вспомнить о старинных русских сказках, в подавляющем большинстве которых после того, как главных отрицательный персонаж побежден при помощи «чудесного меча, булавы и т.п.» его замок мгновенно разрушается, и на месте замка вырастают прекрасные цветы.
· «Русский человек в ожидании счастья, и эта черта его менталитета сформированf языческой мистикой, всегда ориентирован в некое мистическое «Далёко», неосязаемое, ненаглядное. «Оно концентрирует внимание на себе и позволяет не замечать того, что у тебя под носом» (Мамардашвили). Это «Далёко» имеет только пространственные (не временные) характеристики. Оно заполняет некое место в Космосе и его можно найти, что всегда с успехом удается народному любимцу Иванушке-дурачку.
· Отсюда вечная попытка русских сбежать из истории: за три моря, в град Китеж, в царствие небесное, где сразу же и наткнуться на привалившее счастье» [61, 31].
Русский человек может как угодно долго задумываться о своих проблемах и путях возможного разрешения, но он крайне редко будет самостоятельно предпринимать конкретные действия, доступные без посторонней помощи. Даже если какие-то действия предпринимаются, они чаще всего не составляют единую программу, рассчитанную на длительное выполнение. Тренинг, таким образом, первоначально не воспринимается как длительный процесс. Большинство тренинговых программ предполагают первый универсальный этап, за которым следуют «более глубинные». Участнику предлагается целый ряд перспектив улучшения, каждая из которых воспринимается как то самое «Далёко».
· «Русское сознание, сформированное на чужеземном (византийском) информационном и религиозном фоне, отпечатало на себе природное уважение к чужеродному, чужеземному, над которым и посмеяться можно и поёрничать, но для привечания которого надо «в лепешку разбиться» [61, 32].