Следовательно, здесь речь идет о постановке преподавания богословия, а не об укреплении веры, и никаких инквизиторских требований к учителям богословия и вообще к учителям не предъявляется. Можно пользоваться и сочинениями иноверцев, и критикой. Это совсем иные взгляды, чем в положениях о Московской академии. А кратким сравнительно рассуждением о постановке богословия у Прокоповича дальше идут опять рассуждения чисто педагогического характера.
Учебный курс академии таков:
1) грамматика с историей и географией;
2) арифметика и геометрия;
3) логика или диалектика;
4) риторика вместе или раздельно с пением о стихосложении;
5) физика с краткой метафизикой;
6) краткая политика Пуффендорфа, если она будет признана нужной, может быть присоединена к диалектике;
7) богословие.
На первые шесть предметов полагается по году учения, на богословие — два года, итого 8 лет. Иностранные языки — латинский, греческий и еврейский (последние два — если будут учителя) — преподаются в урочное время между другими предметами.
Относительно соединения грамматики с историей и географией Прокопович так думал: при грамматических упражнениях, при переводах с родного языка на иностранный и обратно можно велеть ученикам переводить географические исторические книги. Географию необходимо проходить при помощи карты и глобуса: "Так обучать студентов, чтобы могли потом показать, когда кто спросит их: "Асиа, где Африка, где Европа, и к которым сторонам под ними лежит Америка"". В Академии непременно должно быть "библиотеке доволной", ибо "без библиотеки, без души, академия". И учителям и ученикам нужно часто пользоваться библиотекой, учителя должны спрашивать ученика, какого автора они читали, как поняли, что из него выписали.
Академия представлялась Прокоповичу сословной школой, в нее поступают дети духовенства — "должны вси протопопы и детшии иннии и священницы детей своих посылать в академию", — градских лучших разных людей, "а о дворянех, как божественная воля будет Царскаго Величества". Набрать побольше учащихся — не входит в задачи академии, наоборот, в студенты можно принимать с большой осторожностью, "с рассмотрением остроумия", находящиеся остаются в академии до конца и из школы не отпускаются без ведома "духовного коллегиума". Зато по окончании курса академисты получают преимущества при поступлении на духовную гражданскую службу перед неучеными. Зато академии не в городе, но в стороне, в приятной, веселой местности.
Семинарии устраиваются при академии — в начале, и без академии — на 50, в большие число учащихся; учащиеся размещаются в отдельных зданиях по возможности: большие, средние и малые, в каждом помещении по 8–9 человек. За семинаристами должен быть устроен самый бдительный надзор, а во всей их жизни установлен строгий порядок: когда спать ложиться, когда вставать, молиться, учиться, гулять и пр. "И вси бы оные на колоколцем означать, и вси бы семинаристы, как солдаты на барабанный бой, на колоколцев голос, принимались за какое на час уреченной назначено". Первые три года по поступлении в семинарию семинаристов совсем не отпускать, а потом не больше двух раз в год к родителям или родственникам, и то не больше как на семь дней. Нужно два часа отвести семинаристам на прогулки, очень полезно предпринимать экскурсии, можно с образовательными целями, устраивать диспуты, разыгрывать комедии и т. п. Правила об учителях и обучении в семинариях применяются те же, что и в академии. По окончании учения семинаристы дают присягу, что они готовы к службе, "до которой угоден есть и позван будет указом Государевым". Наиболее способные к духовному делу должны быть у епископов "ближайшии к всяким степеням властелинским, паче прочих".
Кроме академии и семинарий в "Духовном регламенте" упоминается еще элементарная школа, которую каждый епископ должен иметь при своем доме для детей священнических, в надежду священства определенных. В этой школе умный и честный учитель будет обучать детей отчетливо читать по книгам с разумением. Из школы учащиеся идут в священники. А чтобы не обременять расходами родителей, "подобает, чтоб ученики и кормлены, и учены были туне, и на готовых книгах епископских".
О народных школах в "Регламенте" не говорится, хотя и говорится о просвещении народа, точнее, о нравственных наставлениях для народа. Лучше бы наставлять народ проповедями, но проповеди говорить могут только немногие пресвитеры. Поэтому нужно сочинить краткие, простым языком написанные книжки: одну о главнейших догматах нашей веры, другую об обязанностях всякого звания лиц, третью главным образом о грехах и добродетелях и о догматах. В первой и второй книжках будут излагаться догматы и обязанности на основании слова Божия, а в третьей то же самое будет подтверждаться учением святых отцов. В четверть года за службами в воскресные и праздничные дни нужно прочитывать все три книжки, а в год — четыре раза. Таким образом назидательные книжки усвоятся народом, и нравственная жизнь его повысится. Очевидно, об образовании народа в собственном смысле нет еще и речи, дело касается специально нравственного усовершенствования народа путем затверживания нравственных книжек — прием скудный и малодействительный. Как-то не верится, чтобы умный Прокопович серьезно возлагал надежды на улучшение народной нравственности путем применения указанного способа. Это все равно, что учить нравственности детей путем списывания прописей.
Посошков (1653—1726) изложил целую систему педагогии в обширном сочинении, написанном в 1719—1720 годах и носящем название "Завещание отеческое" 3. Это сочинение есть Домострой XVIII века, автор его занят тем же, чем был занят автор и старого Домостроя XVI века, т. е. наставлениями, касающимися нравственно-христианской жизни, выполнения обязанностей семейных, церковных и разных призваний и должностей, которые могут быть поручены человеку или по обстоятельствам жизни добровольно взяты им на себя. Посошков является человеком с весьма любопытным мировоззрением и интересным в историческом отношении педагогом. Он человек двух миров, в нем очень много старого, ветхозаветного, но из старого пробиваются новые ростки, обещающие новую, более правильную жизнь.
По значительной части своего мировоззрения, содержащегося в "Завещании", Посошков есть старый, моисеевский иудей, суровый до жестокости, строгий приверженец обряда и формы. В жизненном укладе он немного обогнал своего предшественника, автора Домостроя XVI века. С рассматриваемой точки зрения очень поучительна и любопытна IV глава "Завещания" (О мирском молении и молитве). Восстав от сна, прежде всего нужно возложить на себя "крестное знамение истовое" и, "востав на нозе свои", сотворить пред образом Божиим "воставалные три поклоны": Господу, Богородице и ангелу-хранителю, причем третий поклон должен быть поменее первых двух. За этим вступлением начинается настоящее правило: троекратное чтение Отче наш, Богородице Дево и однократное Символа веры ("а удобнее бы и его проглаголати трижды же"). Указанные молитвы нужно глаголать "не борзяся", но со вниманием и богомыслием и с соответствующим числом поклонов. За символом веры следуют разные молитвы с поклонами: за царя и царствующий дом, за себя, за жену, за детей, новые молитвы Богородице, Иоанну Предтече, Иоанну Богослову, священномученику Власию, Спиридону Чудотворцу, Онуфрию Великому, великомученице Варваре, а потом еще два раза Отче наш, один раз Богородице Дево, еще молитвы ангелу-хранителю, Николаю Чудотворцу, поминовение преставившихся дедов, бабок, прочих сродников и доброхотов и всех православных христиан и т. п. "И сице правило свое отправя, что ти требе, то и управляй". При совершении правила нужно помнить, что рассеянность, отклонение ума к посторонним предметам делает молитву недействительной, такая молитва до Бога не находит, "на воздусе демонию расторгают". Поэтому молитвы, произнесенные с рассеянием ума, нужно читать снова, и во второй, и в третий раз, и больше, до тех пор пока молитва не будет произнесена с надлежащим богомыслием. Молитва сопровождается поклонами. Нужно знать, что такое истинные поклоны. Истинный поклон должен сопрягаться с богомыслием, тело без души и душа без тела недействительны, так и поклон телесный без духовного и духовный без телесного ничто. Истинный поклон есть поклон сугубый, в нем в телесный поклон вложен духовный. Люторове, "возгордеша и облениша", телесных поклонов не творят, но это справедливо. Поклоны без богомыслия и молитвы недействительны, и их нужно класть заново.
Изложив теорию утренней молитвы, истинных поклонов, Посошков дает еще обстоятельное разъяснение, как нужно стоять в церкви: при входе в церковную ограду снять с себя шапку, при входе в церковь сотворить три поклона и про себя произнести некоторые молитвы; стоя в церкви "не плюй гордостно, в далкость, но плюй токмо пред собою в близости. И плюновение свое подтирай ногами. В церкви никого не тесни". Особенно нужно знать, как нужно поклониться святым иконам. "Образов святых не почитать всех за едино равенство. Но Божию образу отменную и честь отдавай, и сие болшую, нежели рабов Его образам, поставляй. И образу Пресвятыя Богородицы стави свещу таковую же, или мало поменее. А образам святых угодников жиих свещи подавай меньше Спасителевых и Богородичных свещь. И аще и празднуемый святый, обаче не моги бы или лучши Спасителевы свещи подати, праздника ради, постави разве а того не моги учинити, еже бы тебе образ раба Божия поставить свеща нежели Спасителеву образу". То же самое нужно соблюдать и насчет поклонов: как поклон подобает сотворить перед образом Спасителя или Богородицы, такого не следует делать перед образами святым равнять Бога с угодниками нельзя. И в целовании икон также нужно соблюдать приличие: "Спасителев образ целуй, прочих же святых целуй в руце".