3.0. Однако не следует игнорировать - как это уже говорилось выше - отрицательное воздействие слов. Я коротко остановлюсь на чрезвычайно негативных случаях, когда язык употребляется только в интересах индивида или группы и причиняет вред, даже если это "только" моральный вред, другим.
3.1. Используя слова, человек может отказаться от взаимодействия с другим и даже использовать язык в целях недобросовестной конкуренции, действуя в интересах лишь одного из партнеров. Не буду приводить примеры, когда ученые просто сплетничают друг о друге, но упомяну о некоторых высказываниях, лишенных научных оснований, но заставляющих размышлять о себе. Г.Тард (G.Tarde, 1922) приписывал изобретению слов эгоцентрические основания, считая, что язык создан ради праздной болтовни или, по мнению О.Есперсена (O.Jespersen, 1925) для выражения чувств, в частности эротически-любовных; П.Жане (P.Janet, 1936) решительно защищал утверждение, что язык изобретен индивидами, способными командовать, и до сих пор служит этой цели; Стуртеван (Sturtevant, 1947, 1948) считал, что основная функция языка - ложь. Ведущий румынский психолог М.Ралея (M.Ralea, 1949) высказывал мнение, что основным свойством человеческой психологии, а следовательно, и языка, является "симуляция". Все приведенные положения представляют собой обобщения - поскольку лишены объективного базиса - некоторых реально существующих, хотя и частных аспектов психологии человека. Ведь известны действительные примеры, когда язык служит обману, сокрытию реальности, принуждению к несправедливым действиям, манипулированию массами не ради их собственных интересов. Поэтому язык через посредство коммуникации, которая порождается социальными контактами и является их выражением, может также служить противоположным целям и в конце концов приводить к чрезвычайно нежелательным последствиям, таким, как распад социальных связей, вызванный недоверием к сообщениям.
Если рассматривать действие слов как самостоятельный феномен, оно представляется ограниченным, но анализируя его более внимательно, даже с учетом ограничений, можно обнаружить сильное отрицательное воздействие на социальную реальность (инициаторами которого, конечно, являются вполне конкретные индивиды). В 1969/1970 гг. мной был проведен эксперимент, демонстрирующий способность социального контекста (т.е. ситуации или действий партнера) изменить значение слова.
Влияние социального контекста на языковое поведение чрезвычайно велико, хотя и в определенных пределах: оно зависит от важности воздействующего фактора или от способа воздействия, даже если он не осознается. В проводимом нами эксперименте роль социальной силы играл партнер, поддерживающий экспериментатора, какие бы предложения последний ни делал. Экспериментатор предпринимал попытки навязывать вставки в текст не подходящих по смыслу слов. Испытуемые (студенты) сначала не принимали такого искажения, но после того, как в экспериментальную группу был включен пользующийся авторитетом человек (доцент, имеющий высокую профессиональную репутацию), иногда соглашались использовать противоречащие тексту слова.
3.2. Можно экстраполировать эти результаты на макроконтекст: в ситуации, когда действуют лица или группы, обладающие авторитетом; когда играет роль проистекающий из снобизма престиж; когда действует принуждающая политическая сила, - вредное для отдельных лиц или целых социальных слоев влияние, определяемое потенциалом слова, может оказаться весьма выраженным. Такой эффект обычно является следствием определенной идеологии (комплекса идей или поверий, связанных с некой общественной силой). На мой взгляд, идеологии не только являются современной альтернативой применения материального воздействия или насилия, как считает Н.Фэйрклоф (цит. по J.Lemke, 1995), но, наоборот, идеология может поддерживать применение насилия в любой форме, от интеллектуальной, духовной, моральной до физической. Таким образом, способы, подобные описанному выше (назовем их стратегемами), могут приводить к изменению обычного значения слова благодаря незаметному искажению или умелой замене иностранным термином традиционного и принятого оборота; постепенному, а иногда и принудительному, введению искаженных форм коммуникации: навязыванию клише, на самом деле лишенных смысла или деформированных диалогов, не дающих возможности сбалансированного и свободного обмена мнениями. Именно такие явления я изучала в последние годы: "не-диалоги" опросов общественного мнения на политические темы (T.Slama-Cazacu, 1993a), пресс-конференции, на которых не бывает настоящего диалога (последовательности вопросов и коротких ответов на них), потому что "авторитетная личность" пользуется привилегией произносить длинные монологи как "вступление" или как развернутые "объяснительные" ответы (T.Slama-Cazacu, 1992b). Имеет место также засилье иностранных, по большей части английских слов (T.Slama-Cazacu, 1992a), иногда неправильно употребляемых. Последние исследования показывают, как, используя такие стратегемы, можно замаскировать неприятные факты; лингвистическая "косметика" применяется для изменения впечатления от скомпрометировавшего себя объекта или образа действий политическими, экономическими или технократическими силами или средствами массовой информации (как лицемерно утверждало румынское радио, "информация никому не приносит вреда"). Под лингвистической маской национального языка из иноязычных терминов конструируются варваризмы, чтобы избавиться от слишком хорошо известных слов и тем самым прикрыть нежелательные факты: disocupat (безработный) вместо somer, disponibiliza (нанимать) вместо a da afara и т.д. Лишь очень немногие в точности знают, что значат эти термины, хотя они широко употребляются.
Последнее, но не самое маловажное обстоятельство, которое в связи с этим нужно упомянуть, - клише "langue de bois" (T.Slama-Cazacu, 1991/1992a, 1994a), относящееся к идеологическим или политическим стереотипам. Такие стереотипы имеют большой диапазон, начиная от тоталитаристских клише коммунистической эпохи (в переводе с румынского на английский): class fight (классовая борьба), constructive criticism (конструктивная критика), rich life (богатая жизнь - обычный лозунг Чаушеску, несмотря на низкий уровень жизни в стране), - и продолжаясь в новых, возникших после 1989 г.: compensation (компенсация - для заработков, сильно отстающих от инфляции), liberalization of prices (отпуск цен), transition (переходная эпоха - относительно которой неизвестно, ни что она значит, ни когда она кончится).
"Langue de bois", как показала жизнь, не является только продуктом тоталитаристской эпохи или изобретением политических партий, хотя он был гораздо более распространен в тоталирстские времена. Одно из его назначений - изменение названия или значения события (а также слишком хорошо известного слова): так, в Германии в 60-е годы появилось новое название для мигрирующих иностранных рабочих, чтобы "не обижать" их, - Gastarbeiter (рабочий-гость). Старые демократические партии, такие, как либеральная партия во Франции, тоже не являются исключением в отношении использования подобных клише; еще при демократическом режиме в Румынии блестящий политик С.Агретойану в 1943 г. говорил в своих "Мемуарах" о "лживых клише румынской политики", обнаруженных им в статьях известного либерала И.Братиану, написанных в 1913 г. и касавшихся призванных на войну крестьян: "они с радостным героизмом идут на смерть", "с готовностью оставляют свои неубранные поля".
3.3. Подобные формы и стратегии распространяются не только под влиянием принуждения, снобизма или хитрости заинтересованных лиц, но и в силу частоты употребления, а также подражания, которое, в свою очередь, является аспектом социальных контактов. Для индивида это явление может играть ту же роль, что и принуждение страхом. Принудительный характер таких высказываний, злоупотребление силой слова используется властью для укрепления своих позиций.
4.0. В заключение хотелось бы отметить следующее. Воздействие слов может быть хорошим, даже очень хорошим, так же как и очень плохим, нарушающим контакты с окружающими индивидами, группами и даже целыми странами. При этом уничтожаются социальные связи, рождается недоверие к языку как таковому. Обе стороны вербального воздействия тщательно изучаются, и широкие массы должны быть в курсе таких работ, чтобы иметь возможность усиливать полезное влияние и защищаться от отклонений в истинных функциях языка.
Кто должен проводить исследования и внедрять в практику их результаты, касающиеся этических аспектов общественной жизни?
Должен ли ученый занимать позицию стороннего наблюдателя, или же результаты исследований следует оценивать с точки зрения тех прямых или опосредованных вредных последствий, которые действия определенной политической или иной силы могут иметь для индивида или общества в целом? Кто должен привлекать внимание к таким последствиям, если не ученый, чей долг заключается именно в этом в силу его объективных знаний?