Иногда скульптура бывает весьма динамичной. Например, если мы имеем целью показать матери, что она слишком потворствует своему капризному ребенку, то мы просим его взять маму за руку и беспрерывно дергать ее, прыгать, запутываться между ней и отцом или другими детьми, пока неудобство не заставит мать /или кого-то другого/ остановить этот процесс. Движение в скульптуре может перемещаться с одного человека на другого; или в зависимости от степени своей успешности ребенок может воздвигаться на пьедестал или сидеть на корточках; или ребенок может постоянно перебегать от отца к маме, символизируя собой "телефонный шнур" и др.
Поскольку, как я уже писала, важным компонентом семейного благополучия является четкость границ, то порой есть необходимость ввести в скульптурную композицию воображаемую фигуру бабушки или предмет, символизирующий работу, дачу и даже телевизор.
Иными словами, скульптура выражает через метафору то метасообщение, ту стратегию взаимодействия, которую несет в себе каждый участник. Утрирование ситуации помогает наглядно проверить экологичность семейных правил, прочувствовать эффекты, которые получают члены семьи от установленной последовательности поведенческих паттернов. Скульптура предполагает и визуальную наглядность ситуации, и кинестетическое прочувствование участниками своих позиций в символической форме. А задействуя в "строительстве" всех участников терапевтического процесса, мы способствуем получению обратной связи в том числе и от тех из них, чьей доминирующей метапрограммой дома является пассивный стиль реагирования.
О выявлении метапрограмм в скульптуре можно говорить особо. Так, например, размер разбивки информации, характерный для автора-ваятеля виден по тому, насколько детально или символично его изображение, отражен ли в скульптуре конкретный контекст, "типичная" ситуация или глобальная расстановка сил. Если же кто-то из персонажей явно стоит отдельно, далеко или на голове, то он явно предпочитает различия. В то время как фокус сравнений, направленный на сходство, будет отражаться в том, что все члены семьи "переплетены", находятся в тесном кинестетическом контакте, или у всех похожие позы, выражения лица. Внутренняя референция в принятии решений будет характерна для того, кто встанет спиной ко всем или будет показывать им, что делать. В общем групповом портрете также заметен будет и стиль взаимодействия (независимый или кооперативный), иногда можно будет обнаружить даже способ мотивации, принятый в семье. Это может отражаться в движении или общей направленности нескольких или всех членов семьи в одну и ту же сторону – это может быть как "от" кого-то или чего-то, так и "к" кому-то.
В скульптуре явно находит свое отражение то, насколько глубокий раппорт установлен между участниками, все ли в него включены; производит ли весь портрет в целом ресурсное или нересурсное впечатление. Так же легко можно откалибровать, конгруэнтно ли смотрятся люди в очевидной им роли; на чем именно фокусирует свое внимание каждый из участников, а что он опускает в своем восприятии ситуации.
Выраженное в метафоре, в символической форме видение каждым из клиентов общей ситуации, позволяет всем остальным подстраивать эту метафору под свою карту, осуществлять свой собственный транс-деривационный поиск.
При таком методе работы можно выявить через метафорическую форму как актуальное, так и желаемое состояние для каждого человека ("Как бы Вы хотели, чтобы это выглядело?", "Что нужно изменить в скульптуре, чтобы это вас больше удовлетворяло?"). Такой прием обеспечивает позитивную спецификацию желаемого результата, формирует у каждого представление о том, как это должно выглядеть. Иногда при построении такой "идеальной" скульптуры сразу всплывает ограничивающие убеждения одного или нескольких участников ("Такого никогда уже не будет", "Он не захочет подойти к нам ближе" и др.). Бывает и так, что портрет, отражающий желаемое состояние, для всех членов семьи очень схож, например, они символизируют всеобщую гармонию, близость, стоя близко друг к другу и держась за руки. Это позволяет нам отлично проиллюстрировать отделение намерений от поведения: как бы различны ни были позиций в актуальном состоянии, все они стремятся к одной общей позитивной цели – сблизиться, но стремятся различными поведенческими путями. Это объединяет семью, делает очевидной необходимость совместных усилий.
Теперь я бы хотела рассказать о работе с метафорическим предметом. Этот прием также связан с подстройкой к ребенку. Дело в том, что детское сознание в 2,5 – 3 года ставиться "символичным": в игре ребенка появляются замещающие предметы. Он может использовать палочку вместо ложки, градусника; брусок конструктора – вместо машинки; понимает, что папу или маму в игре может изображать любой ребенок. Поэтому дошкольнику достаточно легко принять, что какой-нибудь реальный предмет, игрушка будет в нашем разговоре выполнять роль ссоры, обиды, плохого настроения, непослушания и т.д. То есть, те самые существительные, которые "нельзя положить в тачку", становятся реально осязаемыми.
Сначала ребенок выбирает игрушку или предмет, дает ему имя или название, определяет его размеры. Затем мы спрашиваем ребенка, кто первый берет этот предмет, зачем? Кому хочет передать? Что случится с игрушкой, если ею не заниматься, не брать ее? Каким образом она передается другому? В каком количестве, на какое время? Хочет ли еще кто-то в доме поиграть с игрушкой? Получит ли он ее?
Вопросы могут задаваться не только ребенку. По правилам циркулярной логики, принятым в семейной терапии, мы спрашиваем о взаимодействии мамы с дочерью – у отца ("Что было бы, если бы дочь не взяла игрушку?"), о чувствах мамы – у ребенка ("Изменяются ли размеры игрушки – если она отражает, например, тревогу или вину – пока мама хранит ее у себя?"), об отношении одного родителя – у другого ("Как бы поступил с игрушкой ваш муж?").
И наконец, наличие игрушки как символа определенного чувства, или состояния, или паттерна поведения подразумевает, что это нельзя просто выкинуть из жизни. Таким образом, мы начинаем искать взаимоприемлемые пути решения задачи. Например, "Как ты думаешь, что было бы, если бы мама не отдавала игрушку никому, не бросала и не заставляла ее брать, а просто поставила бы на стол и рассказала о ней? А если бы она "разобрала" игрушку и разделила со всеми понемногу?"
Итак, использование метафор в семейной терапии – очень благодарное занятие. Если вы грамотно умеете пользоваться этим приемом и проявляете в своей работе достаточно творчества, метафора может сопровождать ваши консультации с момента сбора информации до осуществления вами последней поведенческой проверки сделанной интервенции.
Вирджиния Сатир писала, что "мир на нашей планете начинается дома". Поэтому я надеюсь, что когда вам захочется изменить весь мир, то вы начнете с себя и своей семьи. А если вы поможете достичь мира и некоторым другим семьям, то вы можете смело гордиться тем делом, которое вы для себя выбрали.
Если же для вас вопросы налаживания семейных взаимоотношений представляют практический интерес, но сами вы не являетесь специалистом-психологом, вы всегда можете обратиться за помощью в разрешении трудных семейных ситуаций: найти причины внутреннего дискомфорта, оживить супружеские отношения, наладить общение с детьми. Всегда рада помочь.
Семейный терапевт, психолог-консультант, НЛП-Мастер Юлия Завьялова.
Мастерский курс: одна большая метафора...
Я с трудом могу вспомнить, как проходил этот семинар. Для меня это всегда представляло трудность: в деталях воспроизвести какое-то событие. Зато осталось глубокое и сильное впечатление, которое озаряется вспышками вспоминаемых случаев и эпизодов, происходивших в течение этих трех недель.
Первые два дня было трудно и сложно. Надо было не только воспринять материал, но и настроиться на тренера. Спасибо Сильвии, которая, благодаря своему обаянию и мастерству, очень сильно помогла нам в преодолении этого барьера. Ее стиль ведения семинара завораживал и настораживал одновременно. Первое потому, что все, что она делала, и то, как она учила этому нас, получалось очень легко и изящно, как в танце. А второе возникало несколько позже, когда ты вдруг понимал, что очередной кусок материала пройден, а ты даже не можешь вспомнить как это было. Хотя длилось это недолго и еще чуть позже, пролистывая материалы, возможно, многие из нас удивлялись, что не находят ничего нового. В чем-то это походило на то, как в детстве нас учили плавать. Кто-нибудь из старших стоял в воде и держал руки, на которых ты лежал и бултыхал руками и ногами. Так было раз, два, а затем ты обнаруживал, что рук под тобой уже нет и на воде ты держался сам. Первоначальный испуг проходил, и на смену ему приходило понимание, что если ты что-то смог сделать один раз, ничего не мешает тебе сделать это снова.
В этом сказочном сне прошло почти три недели. Постепенно из разрозненных кусков - время, метапрограммы, пресуппозиции - начинало складываться нечто единое целое. Пришло понимание, или, может, пока только его начало, что все это неразделимо и целостно дополняет друг друга.
Очень глубоким оказалось упражнение, в котором надо было отзеркалить максимально достоверно позу партнера. Затем он говорил о том, во что всегда верил и будет верить. За внешней простотой, как оказалось, скрывалось что-то очень сильное. Если говорить о том, что было у меня, то я носил с собой сутки или даже более какую-то частицу моего партнера Ивана. Это совершенно удивительное ощущение, что вот здесь есть кусок, который остался от Ивана. Кто-то видел во сне партнера по упражнению, кто-то упал с кровати, что с ним не происходило уже больше двадцати лет. Каждый испытал что-то свое, но у всех это был сильный опыт.