С той поры мы не раз наблюдали случаи вразумления через насилие или через его угрозу. В скольких семьях, где подростки становились неуправляемыми, положительный перелом наступал лишь тогда, когда родители, исчерпав все средства и отважившись пойти наперекор принципам современного воспитания, переходили к "силовым методам": сажали под замок, отправляли в глухомань, чтобы изолировать от дурной компании, и даже – о, ужас! – пороли ремнем. Дочь наших знакомых, которая в свои пятнадцать лет была уже наркоманкой и проституткой со стажем, удалось спасти только благодаря тому, что ее силой, чуть ли не связанную, увезли в далекий монастырь. До этого что только ни делали – все было без толку. А тут, пожив в монастыре два с половиной года, она вернулась нормальным человеком. Внешне – и то изменилась до неузнаваемости. Сейчас получает профессию, вышла замуж, родила ребенка. Другие же знакомые, когда их дочь-старшеклассница начала отбиваться от рук: сперва прогуливала школу, потом могла не прийти ночевать, - категорически отвергали идею насилия, говоря, что у них слишком мягкий характер, да и Света - большая девочка, поздно наказывать. В результате она уже год как числится в розыске и неизвестно, жива ли вообще.
Мальчикам-подросткам сильная рука нужна еще больше. Да что подростки! Сколько женщин подтвердят вам, что на их мужей, одуревших от пива, телевизора и желтой прессы, ласковые уговоры действовали прямо противоположным образом: они только еще больше наглели и распоясывались. И так продолжалось до тех пор, пока этому НАСИЛЬНО не был положен конец. В каких-то случаях дело обходилось "малой кровью": муж урезонивался после того, как на некоторое время был выставлен из дома или побит братом жены. Или самой женой. Последний вариант приводится в очень полюбившейся православным читателям книге "Отец Арсений".
В главе "Доброе слово" медсестра Люба рассказывает о своей мачехе Наташе, к которой у нее сперва было крайне неприязненное отношение. Обращалась она с мачехой просто безобразно, но той терпением и кротостью удалось, в конце концов, завоевать сердце несчастной, озлобленной сироты. Зато с мужем, позволившим себе безобразную выходку, Наташа обошлась иначе. Вот что вспоминает об этом Люба: "… один-два раза в год <отец> … приходил пьяный; тогда добрый и хороший папа превращался в отвратительного человека, хама и, да простит мне Бог, в свиноподобное существо… Мама очень пугалась, когда он приходил пьяный, забивалась в угол дивана и расширенными от страха глазами, с ужасом смотрела на него; а он расхаживал по комнате, мерзко ругался, бил дорогие вещи, остервенело кричал и сильно бил маму, особенно по щекам. Иногда мама бросалась перед ним на колени, умоляла его утихомириться, но ответом были ругань и пощечины, я бросалась защищать маму, но и мне доставалось…
Когда пришла мачеха, я с нетерпением ждала прихода отца в пьяном виде, думая: покажет этой слюнтяйке и доброй размазне свою любовь и побьет ее. Так хотелось ей досадить! Примерно за месяц до моего примирения с тетей Наташей папа пришел с двумя приятелями сильно пьяный. Обычно, когда отец приходил пьяный, первым возвещал об этом дверной звонок. Звон был беспрерывным, казалось, тревожным и злым.
Мама Наташа была на кухне, а звонок злобно и неотрывно звенел… Слышу, мачеха говорит в передней:
- Петр, зачем так звонишь - разбудишь Зою <сестру Любы >.
Послышалась непристойная брань; отталкивая мачеху, отец тащил в комнату двух приятелей, не переставая ругаться. Сдернул скатерть со стола, достал из карманов бутылки и закричал:-Быстро закуску! – ругань в адрес мачехи залила комнату.
Я сидела за своим столиком и смотрела на мачеху – что теперь будет? Когда отец начнет ее бить?
Несколько мгновений мама Наташа растерянно смотрела на отца и его пьяных приятелей; резко повернулась, открыла входную дверь и, схватив одного из пришедших за воротник, поволокла на площадку. Что там было – не знаю. Вернулась за вторым и с силой, которую трудно предположить в ней, потащила, вытолкнула за дверь, с лестницы слышалась ругань.
Я смотрела на маму Наташу, тогда еще мачеху, и видела: всегда доброе и приветливое лицо стало возмущенным и гневным, окаменевшим, решительным – это не была затравленная моя мама.
Остервеневший отец бросился к мачехе и ударил по лицу… Мама Наташа не испугалась ударов, не отскочила, не произнесла ни одного слова, схватила подвернувшуюся настольную лампу и стала бить ею отца.
- Ты что, ты что? – закричал он, стараясь вырвать лампу, но видя, что это невозможно, стал закрывать голову руками, сразу стих, присмирел, а мама Наташа, бросив лампу, схватила линейку и продолжала наносить удары, при этом лицо ее выражало брезгливость и отвращение, словно она выполняла противную,но необходимую работу.
Отец сразу протрезвел и только повторял:
- Успокойся, Наташа, успокойся, - а она молча продолжала ударять линейкой по рукам, плечам, голове. Бросив линейку, сказала:
- Все убрать! Если еще раз повторится, явишься пьяный, будешь сквернословить при детях и драться – выгоню. Понял? Повтори!
Отец послушно убрал все, пытался просить прощения, но мама Наташа две недели не говорила с ним. Нас, детей, увела в другую комнату , обняла обеих и долго молилась вслух.
И вот здесь-то я и поняла, что мама Наташа – человек с сильным характером, и ее доброта, приветливость, помощь людям, забота о нас, чужих ей детях, строятся на основе глубокой ее веры в Бога. Конечно, я полностью осмыслила это, став достаточно взрослой.
Прожила она с отцом одиннадцать лет, пока папа не умер. Никогда больше отец не приходил пьяным, он, видимо, понял, что мама Наташа не безответная наша мама, и с ней его отвратительные поступки недопустимы" ("Отец Арсений", М., Изд-во Православного Свято-Тихоновского Богословского института, 2002, стр.392-394).
Остается лишь добавить, что отец Арсений, услышав эту историю, очень высоко ее оценил, попросил рассказать ее вечером собравшимся гостям, а также записать, включив в раздел книги "Путь к вере". Что и было сделано.
В других случаях предел бывает положен гораздо более жестким силовым воздействием: серьезной болезнью или увечьем, тюрьмой, неожиданной смертью. Ведь когда у человека что-то отнимают – здоровье, свободу, жизнь - это тоже насилие. И близкие, пустившие все на самотек, занявшие позицию невмешательства под видом кротости, делаются соучастниками телесной и душевной гибели такого человека.
- Так мы же не бездействуем! Мы молимся! – заспорят убежденные противники насилия. - Молимся и стараемся всячески выразить своему сыну, дочери, мужу и прочим свою любовь.
И откуда такая уверенность в силе собственной молитвы? Конечно, она должна предварять, сопровождать и венчать любое дело. Но даже святые, молитвенники не чета нам, далеко не всегда ограничивались только этим видом противостояния злу. Хрестоматийный пример – Сергий Радонежский, пославший монахов Ослябю и Пересвета на поле брани, где они дрались не на жизнь, а на смерть, но впоследствии были канонизированы. А былинный Илья Муромец, который, как многие теперь с удивлением узнали, был вполне реальным воином, противостоящим врагу всей своей богатырской силой?! Его святые мощи, словно в назидание нынешним противникам насилия, были сравнительно недавно вновь обретены и покоятся в ближних пещерах Киево-Печерской Лавры.
Разве одной только молитвой защищал свое Отечество от турок наш новый святой - адмирал Федор Ушаков? Да и святая Моника, мать блаженного Августина, которую часто приводят в пример нынешним матерям как образец исключительно молитвенного влияния на ближних, в действительности старалась повлиять на беспутного сына самыми разными методами, вплоть до выгона из дому (то есть, прибегла к суровому насилию). И лишь увидев некий знаменательный сон, разрешила Августину вернуться домой, о чем он прямо пишет в своей "Исповеди": "Не Ты ли, Господи, послал ей это успокоительное сновидение, после которого она снова позволила мне жить в ее доме и вкушать пищу за ее столом, чего она не допускала с тех пор, как я увлекся столь противными ей убеждениями!"
После этого мать продолжала убеждать Августина и просила одного епископа поговорить с ее сыном, чтобы отвратить его от пагубного пути, но, по-видимому, все было напрасно. И вот тогда-то, когда практически все средства воздействия были исчерпаны, епископ, утешая Монику, сказал: "Успокойся и продолжай молиться; невозможно, чтобы погибло чадо стольких слез". Но и потом Моника не только молилась. Она приехала вслед за сыном в Милан, и, узнав, что Августин находится под влиянием проповедей знаменитого миланского епископа Амвросия, познакомилась с ним и обращалась к нему за советом, как ей быть с сыном. А епископ, со своей стороны, тоже старался повлиять на Августина, часто говоря ему о счастье иметь такую мать. Так что это было не совсем то (или совсем не то!) кроткое невмешательство, которое предлагают нам в качестве эталона отношения к "трудным" подросткам некоторые православные богословы и публицисты.