Смекни!
smekni.com

Вопрос о гей-культуре (стр. 1 из 2)

Гомосексуальность становится все более приемлемой и даже встречает благожелательное отношение в некоторых странах. Означает ли это конец ярко выраженной обособленной гей-культуры?

Если бы гомосексуальность была личным выбором человека, то сейчас бы было самое удачное время ее выбрать. СМИ рассматривают гей-вопросы все с большей серьезностью (например, освещение в прессе "парадов гордости" было в целом скорее вежливое, чем язвительное). Телевизионные шоу изображают гомосексуальные персонажи одобрительно; более того, их рейтинги зависят от того, есть ли такие персонажи. Звезды, под всеобщие аплодисменты, открыто заявляют о своей сексуальной ориентации. Для многих гетеросексуалов иметь друзей-геев стало модным. Гей – это не просто хорошо, как когда-то кричали активисты, гей – это очаровательно.

Эта чудная картина, конечно же, ограничивается только отдельными пятнами космополитизма в некоторых западных странах: во всех остальных местах гомосексуальность до сих пор сталкивается с реакциями от непонимания до жесткого неприятия. Но в этих просвещенных местах появляются первые представители нового уникального класса: молодые гомосексуалы (те, кто достигли совершеннолетия где-то в конце восьмидесятых); которые почти никогда не боялись оскорблений или физического насилия; для кого каминг-аут это скорее относительно безболезненный ритуал, изменение статуса, чем шаг через пропасть; и для кого СПИД не ассоциируется с ужасными смертями друзей и ненавистью пуритан, а означает то же самое, что и для современных гетеросексуалов: всего лишь необходимость использовать этот раздражающий кусок латекса во время секса. Они (и автор этой статьи среди них) – это первые представители нового поколения, которое может быть названо пост-гей *: поколение, которое может вырасти, недоумевая, из-за чего был весь этот шум.

В то время как нетерпимость потихоньку отступает, возникают новые вопросы. Если общество примет гомосексуальность, не исчезнет ли необходимость обособленности, закрытости, и не исчезнет ли вместе с ней гомосексуальная идентичность? Что будет – или должно – значить называть себя "геем" лет, скажем, через 50? И какое направление должен принять гей-активизм?

Вопрос постепенного разрушения гомосексуальной идентичности был поднят американским автором Дэниелом Харрисом в книге "Подъем и упадок гомосексуальной культуры" (Daniel Harris, "The Rise and Fall of Gay Culture"). Он прослеживает эволюцию характерных особенностей культуры мужчин-гомосексуалов в Америке (такие как гей-журналы, "кэмп" **, отношение к СПИДу и т.д.) на протяжении последних 30-и с лишним лет. И ему явно не нравится то, что он обнаруживает. Зарабатывая признание гетеросексуалов, говорит он, гомосексуалы как сообщество выглядят облагороженными, выхолощенными и гламурными: геи отныне становятся неким безобидным продуктом модной индустрии, заслужившей благодушный взгляд гетеросексуального большинства.

Итак, отмечает Харрис, гей-журналы постепенно отказались от скрытости и эвфемизмов, а взамен поместили некий "утопический образ субкультуры пост-гей освобождения", в котором никто не испуган, не болен и не отвратителен. Эстетизм "высокого кэмпа", который когда-то имел цель (по мнению Харриса, он возник в среде гомосексуалов из желания компенсировать остракизм чувством превосходства над узколобыми ханжами), сейчас превратился в бессмысленную пародию на самого себя.

Через частные объявления (их автор прослеживает на протяжении более пяти десятилетий) когда-то одинокие гомосексуальные мужчины искали дружбу или просто секс; сейчас их отношения стали "гетеросексуализированными", полными слащавых любовных признаний и недостижимых романтических идеалов. Причина этого в том, говорит Харрис, что, достигнув социального признания, гомосексуалы тут же попали в категорию привлекательных потребителей. Они восприимчивы, зарабатывают выше среднего, и, зачастую не имея детей, обладают достаточными свободными средствами, которые не прочь потратить. Но впустив коммерцию в свою жизнь, считает Харрис, геи позволили ей установить себе те же идеалы, что и для всех остальных. "Во всех смыслах, - пишет Харрис, - коммерциализация гей-культуры делает нашу жизнь тривиальной, приводит к недовольству и унылости, усиливает интеллектуальную инертность".

Но надо ли автору так увлекаться? Слишком частое потакание автора своей склонности к полемике, к сожалению, портит книгу, которая во всех остальных отношениях глубокая, написана хорошим языком и опирается на серьезные исследования. Хотя Харрис и благожелательно относится к ассимиляции, он оплакивает потерю каждого характерного отличия гомосексуалов – даже если это изменение, казалось бы, к лучшему, по мнению наблюдателя, являющегося пост-геем.

Однако аргументы Харриса довольно умеренны по сравнению с мнениями радикально левых гомосексуалов, которые преобладали среди гей-активистов в начале 70-х. Например, эти воинствующие активисты утверждают, что гомосексуалы никогда не добьются полного принятия обществом при существующем социальном порядке, а поэтому этот порядок необходимо изменить, в основном путем столкновений и противоборства. "Когда-нибудь, - говорит Питер Тэтчел, выдающийся британский гей-активист, - взаимоисключающие и жесткие особенности сексуальности гетеро- и гомосексуалов будут вытеснены более полиморфной и гибкой сексуальностью".

Как и Харрис, радикальные активисты считают, что подобное потребительство размывает гомосексуальную идентичность; некоторые из них даже верят, что это делается намеренно и с коварной целью. Обозначая себя понятием "квир", эти активисты, раздражая непримиримых гомофобов постоянным изменением определения так ими любимого слова "дискриминация", требуют не только легального равенства для гомосексуалов, но и особые права – например защиты их от выпадов гомофобов.

Однако с увеличением общественной терпимости к гомосексуальности, растущее движение "консервативных гомосексуалов" выдвинуло серьезные возражения против левого радикализма. Часть консервативных гомосексуальных писателей считают, что, как и радикальные феминистки, активисты левого крыла слишком захвачены идеей политкорректности и образом гомосексуалов как жертв. Некоторые гомосексуальные консерваторы даже обвиняют левых гей-активистов в потакании устоявшимся в мышлении большиства стереотипов.

Поворот вправо

Эти обвинения, например, можно найти в серии эссе "За пределами гомосексуальности" под редакцией Брюса Бойера (Bruce Bawer, "Beyond Queer"). Хотя Бойер и возражает против ярлыка "консервативный", политическая программа большинства авторов эссе умеренная, и в основном направлена только на получение гомосексуалами легального статуса, равного статусу гетеросексуалов. Эти авторы против того, чтобы правительства или университеты пытались принудительно вменить толерантное поведение законодательным путем. Их статьи иногда появляются и в журнале The Economist (например, статьи Джонатана Рауча). Другой известный автор - Эндрю Салливан, бывший редактор журнала New Republic в Вашингтоне, - чья книга "Практически нормальный" (Andrew Sullivan, "Virtually Normal") пропагандирует ассимиляцию гомосексуалов в основное течение культуры.

В свою очередь левые активисты обвиняют консерваторов в продажности, в потворстве нетерпимому гетеросексуальному большинству, и в том, что они стыдятся самих себя. Какая-то доля правды в этом есть. Некоторые консервативные авторы хотят, чтобы гомосексуалы могли жить "как все" остальные, при этом поддерживая выбор геев жить как либо иначе.

Более мягкие претензии с обоих сторон звучат достаточно убедительно. С одной стороны, гей-парады и изменения в законодательстве хоть и дают более слабый эффект уменьшения гомофобии, чем новость, что твои близкие друзья являются гомосексуалами но, тем не менее, способствуют некоторой защищенности. С другой стороны, человек, уволенный с работы из-за сексуальный ориентации заслуживает нечто гораздо большего, чем просто слабое утешение, что дискриминация когда-нибудь исчезнет.

Но которая из идеологий будет в конце концов преобладать в пост-гей культуре? Скорее всего, обе. Несчетное количество рядовых гомосексуалов уже живет так близко, как только возможно, к "консервативному" идеалу (хотя за пределами Запада, это совсем не близко), стараясь не делать проблемы из своей сексуальной ориентации и спокойно ожидая легального равенства. Меньшая часть геев и лесбиянок, которые чувствуют себя достаточно уверенно, чтобы культивировать и поддерживать ярко выраженную идентичность (они обычно преобладают среди более открытых профессий, например, в средствах массовой информации) будут продолжать ее сохранять. И все это породит множество книг и статей о ярко выраженной гомосексуальной идентичности. Действительно, наиболее серьезная слабость большинства работ гомосексуалов именно в том, что авторы пишут о самих себе.

* "Пост-гей" - понятие, применимое к гомосексуалам, в большинстве открытым, относящимся к своей гомосексуальности спокойно и естественно, редко или совсем не испытывающим общественной дискриминации, и обычно имеющим окружение, которое относится к гомосексуальности как к чему-то само собой разумеющемуся; к гомосексуалам, которые не считают сексуальную ориентацию определяющей характеристикой своей идентичности, и для которых стадия борьбы уже позади и можно двигаться дальше.

** "Кэмп" (иногда в русском "камп") – субкультурное явление, вариант эстетизма, акцентирующий пристрастие к искусственному, преувеличенному. Термин впервые введен в обращение 1954 английским писателем Кристофером Ишервудом в романе "Мир вечером". Он же впервые подразделяет кэмп на "низкий кэмп" и "высокий кэмп". В широкий обиход введен критиком культуры Сьюзан Зонтаг в эссе 1964 года. Явление "кэмпа" характеризуется принципом "эстетизации мира, возводящего явления массовой культуры, чаще всего наиболее затасканные, в ряд шедевров, выпотрошив их с помощью иронии и превратив их в стилизацию самих себя, - пишет Анна Наринская ("Эксперт", 2000). - Сьюзен Зонтаг ... отметила преобладание этого рода вкуса в самой продвинутой на тот момент интеллектуальной элите Америки - гомосексуальном арт-сообществе Нью-Йорка. Среди предметов, которые являются выражением кэмповского вкуса, она упоминает светильники от Тиффани. Кэмп - прерогатива элиты, потому что именно ей свойственна отстраненность. Очевидно, кэмп - это особый вид культурной гордыни".