Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод гласит, что никому не может быть отказано в праве на образование. Данной формулировкой Европейская конвенция подтверждает право каждого человека на образование, налагает запрет, на какую бы то ни было дискриминацию в праве на образование. [9]
Как уже упоминалось, дискриминация в образовании определяется ограничением доступа к нему по принадлежности человека к определенной группе (этнической, гендерной, религиозной и т.п.). Нас интересует доступность высшего образования для национальных меньшинств, поскольку нередко получение престижной профессии определяет положение на рынке труда, социальный статус индивидуума в обществе и дальнейшую его жизнь.
Довольно часто представители этнических меньшинств испытывают языковые и психологические трудности в процессе школьного обучения, понижающие затем доступность высшего образования.[4]
Постановка проблемы о влиянии языка обучения в школе на доступность высшего образования в широком смысле, учитывающем выбор конкретного ВУЗа, специальности, возможности горизонтальной мобильности, включенность в социальные сети определенного типа, актуальна как с точки зрения общих проблем российской системы образования, так и с позиций произошедших в новейшей истории России этнополитических изменений. Во многих бывших республиках Советского Союза и в Республиках входящих в состав РФ язык стал национальным символом, особой этнической ценностью. В этих условиях задачей национальной системы образования является перевод языка из этнического символа в реально действующий инструмент познания окружающего мира, истории народа, его духовных ценностей. [10]
Однако следует помнить, что целенаправленная политика создания преимуществ в получении высшего образования для определенных групп населения может приводить к существенному снижению доступности высшего образования для других граждан, если целевая группа достаточно многочисленна. [27]
Например, в Эстонии, после проведения социологического исследования было выяснено, что если брать все население трудоспособного возраста, то неэстонцы имеют пока незначительное преимущество перед эстонцами и в целом удельный вес среди учащихся и студентов среди эстонской и неэстонской молодежи одинаковый. [27] Тем не менее, в Таллинне обучалось 65% эстонцев 15-25 лет и лишь 43% неэстонцев. Существенные различия наблюдались в той возрастной группе, для которой характерно обучение в высших учебных заведениях: здесь у эстонской молодежи было преимущество в 1,4 раза по Эстонии и в 1,9 раза в Таллинне – именно во столько раз доля обучающихся среди эстонской молодежи была больше, чем среди неэстонской.
Подобная ситуация имеет место быть и в соседнем нам Казахстане, а также в «дружественной» Украине. На сегодня Казахстан, являющийся Родиной для большинства русских и других этнических групп, выступает фактически как национальное государство казахов, где доминируют экономические, социальные, культурные и иные проблемы титульной нации. Высшие учебные заведения в Казахстане, как правило, заканчивают «национальные кадры» и, следовательно, имеют больше возможностей для самореализации и, как правило, занимают ведущие вакансии на рынке труда.
Исследования, проведенные в Республике Бурятия и в Республике Татарстан (там проживают представители более 100 национальностей) свидетельствуют, что язык, на котором ведется преподавание в школе и ВУЗе является существенно менее значимым дифференцирующим фактором в сфере доступности высшего образования, чем социальный капитал, уровень доходов и образование родителей. [10]
Говоря о доступности высшего образования, стоит упомянуть и о такой социальной группе как мигранты. Мигрантов можно охарактеризовать как одну из социально-проблемных групп населения, для которой затруднен доступ к получению многих социальных благ, в том числе и образования. Уязвимость мигрантов и их детей является результатом действия многих факторов. Одним из таких факторов является принадлежность к другой этнокультурной и языковой среде.
Мигрантам на пути к высшему образованию приходится преодолевать помимо общих трудностей еще и специфическое давление со стороны государства, направленное на то, чтобы удержать мигрантов в пределах отведенной им ниши. Тот факт, что в экономике страны мигранты занимают в основном низкоквалифицированные и низкооплачиваемые рабочие места, не требующие высшего образования, негативно влияет на ориентацию детей мигрантов на получение высшего образования. Недостаточное владение русским языком является фактором, порождающим неравенство в доступе к высшему образованию. [10]
Возможность получения престижного элитного образования определяется не столько способностью абитуриентов (знаниями, умениями и навыками), сколько материальным положением семей, их национальностью в ряде стран СНГ, неформальными связями родителей и местом их проживания. Языковой барьер, как фактор доступности образования может быть легко устраним. В системе среднего и профессионального образования могут реализовываться специальные языковые программы для потенциальных абитуриентов, чтобы ликвидировать языковые трудности (сейчас таких программ единицы в России и в странах СНГ).
В качестве барьеров, воздвигнутых на пути к престижной профессии, могут выступать не только национальность школьника, но и качество среднего образования, язык, на котором идет обучение в школе, социальное положение родителей. Человеку, родившемуся в бедной семье, может просто не хватить денег для продолжения обучения. Социологические исследования показывают, что иммигранты имеют и низкие заработки, следовательно, инвестировать в образование им сложнее.
Доступность престижного образования во многом определяет будущее молодых людей. В современном мире часто встречается формальное ограничение доступа человека к образованию по причине его национальности. Если говорить о неравенстве прав для титульных и нетитульных национальностей, то принадлежность к определенной этнической группе является непреодолимым барьером для получения престижного образования, что затрудняет доступ представителей этой группы к высокооплачиваемым профессиям, чем снижает уровень доходов и укрепляет профессиональную сегрегацию. Модель переполненного рынка четко проявляется и такая ситуация может воспроизводиться из поколения в поколение, потому что русским в Казахстане (или в Эстонии, например) невыгодно вкладывать в образование деньги, если они знают, что никогда не будут работать по полученной специальности, сфера их деятельности определена изначально. Молодежь проявляет пассивность в сфере образования, не стремится к получению престижных профессий, что может навсегда закрыть им дорогу к вершине социальной лестницы.
2.2 Рынок труда и национальная структуризация на нем
Дискриминация является настолько распространённым фактом в современном обществе, что не может быть никаких сомнений в её существовании. Дискриминация является не единичным случаем, а представляет собой комплекс родственных форм человеческого поведения, что затрудняет не только её определение но, зачастую, и полное понимание.
Профессиональная сегрегация проявляется в устойчивом разделении профессий и должностей между разными группами работников и является одной из форм дискриминации на рынке труда.
Нас интересует деление профессий между представителями разных этнических групп (например, профессии, предназначенные «только для русских» и «только для украинцев»). В разных секторах экономики в соответствии с величиной заработной платы и по занимаемому на карьерной лестнице положению определенные профессии «резервируются» за работниками титульной нации, а для работников других национальностей часть рабочих мест является недоступной. В подобных ситуациях межпоколенная мобильность невелика, а шансы изменить человека свою судьбу зависят не от него самого, а предопределены с рождения. Молодые люди не вкладывают инвестиции в свое образование, поскольку уверены в том, что не найдут работу, соответствующую полученной профессии.
В бывших республиках Советского Союза наши соотечественники испытывают некоторые трудности, касающиеся не только гражданства.
По словам известного в Эстонии социолога Алексея Семенова Рамочная конвенция по защите национальных меньшинств для Эстонии далеко не роскошь, потому что в стране действительно существуют проблемы с положением национальных меньшинств и очень серьезные. [21]
В 2002 году эстонские социологи Эллу Саар, Елена Хелемяэ и Клара Халлик проанализировали причины дискриминации на рабочем месте и существенную разницу в доходах эстонцев и неэстонцев. За основу были взяты данные департамента статистики Эстонии исследований трудовой занятости за 1998-2000 годы. [27]
Приведенные социологами результаты исследований были шокирующими.
Хорошее знание эстонского языка должно давать возможность трудоустройства, как в частных, так и в публичных секторах экономики в соответствии с уровнем полученного образования.
Следует отметить, что среди обладателей специального и высшего образования разница в уровне безработицы была примерно в два раза (соответственно 6 и 2% у эстонцев против 11 и 5 % у неэстонцев, хорошо владеющих эстонским языком).
Кроме того, социологи определили, как изменялось в течение десятилетия представительство неэстонцев в различных социально-профессиональных группах. Так, неэстонцев стало больше прежде всего среди неквалифицированной рабочей силы, в то время как эстонцев – среди управленцев. Вообще у 1/5 неэстонцев с высшим образованием и хорошим знанием государственного языка работа требует более низкого уровня образования и лишь треть неэстонцев с высшим образованием и «языковой компетентнцией» относится к разряду высокооплачиваемых. Различия между эстонцами и хорошо владеющими государственным языком неэстонцами достаточно велики, и это позволяет предположить дискриминацию работников из меньшинств со стороны эстонских работодателей. [27]