Термин гендерный контракт проблематизирован феминистскими критиками политической теории общественного договора. Как указывает К. Пэйтман, современное (западное) гражданское общество, конституируемое общественным договором, является патриархатным. Этот договор закрепляет принципы мужского братства, или мужского порядка, в котором все граждане (т.е. мужчины) получают равные права, преодолев патриархальную субординацию между отцом и сыном (Pateman1988). При этом правила либерального общественного договора сохраняют другой аспект патриархальных отношений, а именно воспроизводят вторичный статус женщин. Традиционные отношения в браке, распределение обязанностей в семье, разделение труда в публичной и приватной сфере предстают как добровольный общественный контракт равноправных агентов. Однако имплицитно этот общественный договор всегда основывается на системе гендерной иерархии, подкрепленной идеологией естественного предназначения полов. Отношения между полами регулируются adhoc, т.е. выстраиваются на основании традиционных эссенциалистских взглядов. Вследствие того, что в теориях общественного договора подчиненный статус женщин не ставился под сомнение, феминистские исследователи, использующие термин гендерный контракт, обращают свое внимание в первую очередь на положение женщин в обществе, тем самым, озвучивая ранее умалчиваемое.
2.1 Социальное конструирование и феминистское движение
Феминизм многолик и противоречив. В его рамках сосуществуют несколько исследовательских подходов. Во второй половине 1980-х годов в рамках женского движения был подвергнут сомнению доминировавший тогда феминистский тезис об общности женского опыта страдания. Были поставлены под сомнение декларация женской общности, выражаемая обращением “сестры”, категория женщины как единства познаваемого и познающего. На этом этапе вызов доминирующей феминистской позиции исходил преимущественно от цветных женщин, в том числе чернокожих американок. Они определили весь предшествующий феминистский дискурс как обсуждение белыми женщинами, принадлежащими к среднему классу, своих проблем, не имеющих отношения к опыту женщин из других этнических, социальных, религиозных групп. Частный опыт имеет локальный характер, и его генерализация недопустима. Приписывание всем женщинам опыта американок, принадлежащих среднему классу, есть еще одна попытка белых женщин элиты утвердить свое дискурсивное господство над меньшинствами разного рода.
В качестве реакции на доминирование возникают национальные, локальные и этнические «феминизмы». Например, Б. Хукс пишет, что в большинстве текстов, написанных белыми женщинами по женскому вопросу, начиная с XIX века и до сих пор авторы пишут о людях (вообще), а имеют в виду белых людей, при этом говорят «женщины», но имеют в виду белую женщину. Соответственно, термин «черный» часто употребляется у них как синоним «черных мужчин». Хукс приходит к заключению, что в США белые мужчины являются угнетателями белых женщин, но белые мужчины и женщины одновременно являются угнетателями черных. Таким образом, система господства конструируется и воспроизводится на разных уровнях в рамках одной расы и между расами.
В основе нового представления цветных феминисток о гендерных отношениях лежит опыт депривации и страдание определенных групп женского движения, которые не вписывались в сложившуюся парадигму. Переживание несправедливости становится стимулом для формирования нового теоретического подхода, который поставил под сомнение полоролевые стереотипы и содержание гендерного отношения как такового. Меньшинства феминистского движения (цветные) оказались немыми, лишенными голоса в публичном дискурсе феминизма. Единственная возможность стать видимыми и слышимыми заключалась для них в переосмыслении теоретических оснований той концепции, которая оставила их опыт за пределами публичного дискурса, который, по Ю. Хабермасу, является дискурсом о справедливости и правах человека. Задачей новых сил феминистского движения конца 1980-х годов становится деконструкция гендерных отношений, т.е. рассмотрение их генеалогии и археологии.
«Деконструкция» заключается в новом прочтении кантовского понятия «критики» и представляет собой прояснение оснований гендерных отношений. Деконструкция отвечает на вопрос, как возможны гендерные отношения в данном обществе, каким образом они создаются, принимая вид естественных и имманентно присущих индивиду, группе, социуму. Если признать, что гендер сконструирован как общественные отношения властного взаимодействия, можно поставить вопрос об их проблематизации и перестройке.
Теория социального конструирования гендера, как и любая феминистская теория, ориентирована на политический результат. В этом отношении есть все основания считать ее идеологией. Идеология в данном случае понимается не как ложное, искаженное интересами знание, а как знание, ориентированное на изменение социальных порядков. Социальный порядок будущего, по мнению Д. Лорбер, должен быть основан на гендерном равенстве. Это не означает, что утопический социальный мир не будет знать различий между мужчинами и женщинами. Различия, в том числе различия между полами, перестанут реализовываться как иерархические, предполагающие разный статус, разные возможности. Заключительная глава монографии Д. Лорбер и С. Фарелл называется «Разрушение Ноева ковчега». Эта метафора отсылает нас к библейскому мифу о попарном разделении «тварей», мифу, отражающему древнейшие эссенциалистские представления. Биологическая дихотомия полов проявляется в частной жизни, социальной структуре, культуре, политике. Позиция социального конструктивизма заключается в том, что идеологию и практику «Ноева ковчега» необходимо разрушить. Предполагается, что можно создать утопию феминистского Города-солнца, в котором будут существовать безгендерный секс, безгендерная семья, безгендерная профессиональная организация и безгендерная политика.
Первый источник, на котором базируется конструктивистское представление о гендере, – концепция П. Бергера и Т. Лукмана, получившая широкое распространение с 1966 года, когда вышла в свет их книга «Социальное конструирование реальности». Социальная реальность, по Бергеру и Лукману, является одновременно объективной и субъективной. Она отвечает требованиям объективности, поскольку независима от индивида, и ее можно рассматривать как субъективную, потому что она созидается индивидом. Авторы развивают основные идеи социологии знания, сформулированные М. Шелером, и вслед за К. Манхеймом распространяют область социологии знания на мир повседневности. Предметом социологии знания оказывается, прежде всего, происхождение социальных порядков. Феминистские последователи социального конструирования гендера ставят перед собой аналогичную задачу. Гендер – это повседневный мир взаимодействия мужского и женского, воплощенный в «практиках», представлениях, нравах; это системная характеристика социального порядка, от которой невозможно отказаться, – она постоянно воспроизводится и в структурах сознания, и в структурах действия. Задача исследователя – выяснить, каким образом создается мужское и женское в социальном взаимодействии, в каких сферах и каким образом оно поддерживается и воспроизводится.
На первый взгляд,представление о социальном конструировании гендера вписывается в теорию гендерной социализации – теорию половых ролей. Однако здесь требуются уточнения. Теория полоролевой (гендерной) социализации, сформулированная, в частности, в работах Т. Парсонса и Р. Бейлса, М. Комаровски, доминировала в мировой социологии вплоть до 1970-х годов. Ее суть заключается в том, что половые роли усваиваются в процессе социализации. Агенты социализации формируют личность, которая интериоризует культурные нормы и ценности, в том числе образцы фемининного (женского) и маскулинного (мужского). К числу агентов (институтов) социализации относят семью, школу, группы сверстников, значимых других, средства массовой информации, и т.д. В центре теории социализации – процесс научения и интериоризации культурно-нормативных стандартов, стабилизирующих социальную систему. Научение предполагает усвоение и воспроизведение личностью существующих норм, а сама личность трактуется как относительно пассивная сущность, воспринимающая образцы культуры, но не создающая их.
Акцент на пассивности составляет первое отличие традиционной теории гендерной социализации от теории конструирования гендера. Идея конструирования, напротив, подчеркивает деятельностный характер усвоения опыта. Субъект создает гендерные правила и гендерные отношения, а не только усваивает и воспроизводит их. Сама идея создания подразумевает возможность изменения социальной структуры. С одной стороны, гендерные отношения являются объективными, потому что индивид воспринимает их как внеположенную данность, с другой – они субъективны как социально конструируемые в повседневности.
Второе отличие теории социализации от обсуждаемого здесь подхода заключается в том, что гендерное отношение понимается как конструированное не просто как различие-дополнение, а как отношение неравенства, где доминирующие позиции занимают мужчины. Дело не только в том, что, по Парсонсу, в семье и в обществе мужчины выполняют инструментальную, а женщины – экспрессивную функцию, а этим функциям соответствуют разные роли. Исполнение предписанных и усвоенных ролей подразумевает неравенство возможностей, преимущества мужчины в публичной сфере, вытеснение женщины в сферу приватную. При этом приватная сфера оказывается менее значимой, менее престижной и даже депривированной в современном западном обществе.