Бытие не есть просто бытие, лишенное всяких предикатов и приравнивающееся ничто (что так любезно и нужно Гегелю для дальнейших его диалектических фокусов, см. экскурс о нем), но всегда есть бытие какого-нибудь (ипостасное) и чего-нибудь. Его модус объемлет все Аристотелевские категории (разумеется, кроме сущности, которая попала в число Аристотелевских категорий по недоразумению или по ошибке). Однако эта пестрота категорий принадлежит только переходящему образу мира, а не самому бытию, которое есть неподвижное и внекатегориальное основа всех категорий.
Одна из величайших лжей гносеологического идеализма, особенно его крайних направлениях (марбургская школа), вслед за Гегелем, состоит в том, что бытие как реальность оказалось отнесено к числу категорий, объявлено категорией мысли, реальность стала только мыслимостью. Эта философская "хула на Духа Святого" означает, несомненно, акосмизм, или даже антикосмизм, ибо логос делается космосом лишь силой реальности. Бытие не принадлежит само по себе ни ипостаси как таковой, ибо она, как сущее превыше бытия, а стало быть, и вне его, не логосу, предикату, как, "представление", или идеальному образу, возникающему только в лоне бытия. Через то, что есть животворящая сила бытия, все делаю щая причастным в той или иной степени реальности, ипостась нисходит в область бытия, последняя становится ей доступной. Она уже есть нечто, и сказуемое есть не просто слово, но слово о чем-то, вернее из чего-то (ибо истинная природа слова в том, что слова говорятся самими предметами, они уже предлагают реальность, конкрет).
Превратить силу бытия, реальности, в логическую категорию "данности" или "бытия" означает растворить третий момент три единого суждения и триипостасной субстанции во втором, разумеется, для того, чтобы потом можно было хозяйничать по своей воле и построить "естественнонаучный мир" по собственному образу и подобию, чем и занимается, каждый по своему, Гегель и Коген. С бытием логике нечего предпринять, но и без него ей нельзя обойтись. Бытие алогично и вместе с тем насквозь пронизано логосом, который, однако без него бессилен. Поэтому то логика, имеющая претензии на дедукцию миробытия, и останавливается перед ним в смущении и беспомощности.