Легче ли воздерживаться от легких грехов, чем от тяжких?
32 Marcus Tullius Cicero. Retorica ad C. Herennium, IV, 4.
Кое-кто считает большим совершенством, а потому заслуживающим похвалы стремление охранить себя скорее от простительных, нежели от преступных грехов, так как последние кажутся более трудными и нуждаются в более ревностном попечении. На это я отвечаю прежде всего словами Туллия [Цицерона ]: трудно — не то же, что славно 32. К тому же перед Богом гораздо более заслуженными были бы те, кто нес тяжкое бремя Закона, нежели те, кто предан евангельской свободе, ибо страх влечет за собой кару, коей чужда совершенная любовь, и действия под властью страха,— независимо от того, кто действовал,— связаны с большими испытаниями и страданиями, чем действия непосредственно по любви. Поэтому Господь призывает трудящихся и обремененных принять тяготы не [Закона ], а приятные, легкие тяготы, принять которые нужно, разумеется, оттого, что они переходят от рабства Закона, которым были угнетены, к свободе Евангелия, и те, кто сначала был движим страхом, усовершенствуются благодаря любви, которая все выдерживает без труда, все терпит; ведь ничто не трудно любящему; в особенности сильна и истинна любовь Бога, поскольку она не телесна, а духовна. Кто не знает, что нам труднее защитить себя от блох, чем от врага, и от спотыкания о маленький камень, нежели о большой? Но разве оттого мы считаем, что вещь, от которой труднее защититься, лучше или спасительнее той, от которой защититься легче? Вовсе нет. Почему? Потому что того, что труднее, можно избежать, причинив менее вреда. Так, следовательно, если мы допустим, что защищаться от простительных грехов труднее, чем от преступных, то более, однако, следует избегать того, что опаснее, что заслуживает большей кары и относительно чего мы думаем, что Бога ими оскорбляют сильнее и потому они более неугодны Ему. Чем более ревностно мы Ему преданы благодаря любви, тем более чутко мы должны избегать того, чем Он сильнее всего оскорбляется и что более всего порицает. Тот, кто кого-нибудь истинно почитает, волнуется не столько о том, чтобы самому не претерпеть какого-либо ущерба, сколько о нанесении ущерба или оскорбления другу, как о том сказано у апостола: Любовь не ищет своего (1 Кор. XIII, 5), и еще: Никто не ищи своего, но каждый пользы другого (там же, X, 24). Итак, если мы должны избегать прегрешений не столько из-за нанесения нам ущерба, сколько из-за ущерба для Бога, то, право же, тем более нужно избегать того, что больше оскорбляет Его. Потому, если мы вспомним поэтическую сентенцию о почитании нравов:
33Квинт Гораций Флакк. Эподы, I, XVI, 52.
Они ненавидят грехи, любя добродетель 33,— то чем больше внушаемая им ненависть, тем постыднее они сами себя почитают; чем дальше они удаляются от уважения добродетели, тем естественнее для них оскорбление других.
Наконец, поскольку мы тщательнее разбираем грехи по одному, сопоставляя их друг с другом, можно сравнить грехи простительные с преступными, а именно: с возлияниями, чревоугодием, клятвопреступлением и неверностью. И мы задаем вопрос: нарушение чего — наибольший грех? Или; где больше презирается и чем более всего оскорбляется Бог? Я не знаю,— может быть, ты ответишь, почему некоторые философы считали, что все грехи равны? Но если ты хочешь следовать этой философии, даже больше — явной глупости,— то это значит хорошо уметь избегать и преступных, и простительных грехов, плохо совершать и те, и эти. Почему, в таком случае, кто-то считает, что воздерживаться от простительных грехов предпочтительнее воздержания от преступных? Потому что, если кто-то спросит, на каком основании мы можем заключить, что неверность более угодна Богу, чем чревоугодие, то Божественный Закон, как я полагаю, может нам объяснить, что он не установил никакого возмездия за последний проступок, тогда как за первый устанавливает не какое-то простое наказание, но осуждение на жесточайшую смерть. Ибо неверность оскорбительна для любви к ближнему, в которой апостол видит исполнение Закона (Рим. XIII, 10) и, коль скоро она противоположна этой любви, она и карается сильнее.
Но, сравнив таким образом по отдельности грехи простительные с преступными, не хотим ли мы напоследок обсудить их в целом, чтобы полностью удовлетворить всех,— разумеется, на наш салтык? Я никоим образом от этого не уклоняюсь. Итак, предположим, что некто с большим тщанием избегает всех простительных грехов, не заботясь о том, чтобы уклониться от преступных. И хотя он полностью избегает первых, он нацелен на вторые. Кто же поверит, что здесь он согрешил менее тяжко и что он стал лучше, если, остерегаясь тех [простительных ], он стал жертвой этих [преступных ]? Последовательно сравнив таким образом, как мы и сказали, все виды грехов как по отдельности, так и вместе, я полагаю, стало очевидным, что воздержание от простительных, а не от преступных грехов еще не заслуживает похвалы и не является свидетельством большего совершенствования. Если, однако, кто-то, стремясь избегать прежде всего преступных грехов, а затем, как это случается, пожелал бы избежать и других, простительных,— то результатом этого (хотя я и настаиваю, что к совершенству его ведет лишь добродетель) не является ни установление совершенной добродетели, ни то, что воздержание от простительных грехов становится примером для воздержания от преступных, ни равное воздаяние за каждый из них. Ибо при строительстве какого-либо здания те, кто завершает его [отделку ], делают зачастую менее тех, кто прежде трудился над тем, чтобы закончить его [конструирование ], положив последнюю жердь на венец дома, так как только таким образом конструкция дома становится окончательной, ибо, пока она не завершена, и дела бы не было.
Я полагаю, что для познания греха достаточно сколь можно полнее представить его в сознании, ведь избежать его можно тем успешнее, чем более тщательно он познан. Конечно, нет предела в познании зла, и никто не может избежать порока, если не стремится познать его.
Об отпущении грехов
34 Цитата не обнаружена. По предположению Д. Е. Ласкомба, не исключено, что это — одна из многочисленных медицинских аллюзий, встречающихся у св. Иеронима. См.: Pease A. S. Medical allusions in the Works of St. Jerome//Studies in Classical Philology, XXV. Harvard, 1914. Pp. 73—86.
35 Aurelii Augustini Epistola ad Macedonium//MPL, t. 33, col. 662.
36 Цитата ме обнаружена.
37См.: Marcus-Tullius Cicero. De inventione,I, 109. .
Описав душевную рану, попытаемся указать и средство врачевания, как то следует по Иерониму: Врач, если ты опытен, то так же, как ты установил причину болезни, укажи нам и средство исцеления 34. Поскольку мы оскорбили Бога прегрешением, остается искать средства, какими мы можем с Ним примириться. Для примирения грешника с Богом есть три [средства ]: раскаяние, исповедь, искупление.
Что называется собственно раскаянием?
Собственно раскаянием называется скорбь души над тем, относительно чего она провинилась, ибо ей, разумеется, совестно превращаться во что-то [преступное ]. Раскаяние может возникнуть из любви к Богу, и тогда оно благотворно. Можно раскаяться в каком-либо [причиненном нами ] ущербе, которым мы не хотели бы тяготиться. Таково раскаяние осужденных, о которых сказано в Писании: Видящие, они будут взволнованы ужасным страхом, они удивятся внезапному откровению нежданного спасения, движимые раскаянием, будут они говорить между собой и застонут от нехватки духа, говоря: «Вот те, кого порой мы выставляли на посмеяние» и т. д. Можно прочесть и о раскаянии Иуды в своем предательстве Господа, но полагаем, что оно проистекало из осознания не вины за грех, а своего падения, так как он понял, что осужден всеобщим судом. Ведь если кто-либо увлек кого-то другого на погибель деньгами или каким-либо иным образом соблазнил его, то нет изменника презреннее его, никто не верит ему, и уж тем более — тот, кто испытал его вероломство. Именно поэтому мы ежедневно видим, что многие [люди ], готовясь к уходу из этой жизни, раскаиваются за совершеннее гнусности и оплакивают их с тяжкими угрызениями совести, руководимые не столько любовью к Богу, которого они оскорбили, или ненавистью к совершенному греху, сколько страхом перед мучениями, в которые, как они боятся, будут ввергнуты. Люди эти пребывают в таком нечестии оттого, что их удручает не столько беспокойство о вине, сколько тяжесть близящегося праведного наказания, ибо они не столько ненавидят то, что совершили, как бы скверно то ни было, сколько праведный Божий суд, потому что страшатся кары, ненавидя скорее праведность, нежели беззаконие. Именно этих с давних пор слепцов, призванных, правда, к тому, чтобы отвратиться от своих злодейств, Божий суд причисляет к осужденным. Он решительно отвращает Свое лицо от впавших в слепоту, ибо они не ведают спасительного раскаяния и не способны воспринять муку, так или иначе нужную для оправдания. Ведь мы, ежедневно наблюдая за умирающими, слышим их тяжкие стоны, оттого что их серьезно обвиняют в ростовщичестве, грабежах, притеснениях бедняков или в каких-то иных нечестивых поступках, которые они совершали, и они обращаются за советом к священнику о том, как исправиться. Но когда им, как следует, рекомендуют прежде всего возместить награбленное у других, продав имение, а они, как о том Говорит Августин, имея возможность возвратить добро, принадлежащее другому, его не возвращают,— то действуют они не из раскаяния, но из притворства; в их ответе — признание, что их раскаяние суетно 35. Как же, отвечают они, будет существовать мой дом? Что я оставлю моим сыновьям, что — жене? Как они смогут содержать себя? Именно к ним прежде всего обращен укор Господень: Безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил? (Лк. 12, 20); О, человек, ты — нищий, вернее — самый нищий из нищих и самый глупый из глупцов, ты не заготавливаешь то, благодаря чему спасешься; что ж скопидомствуешь ты за счет других? К какому доводу ты прибегаешь, оскорбляя Бога, к Коему спешишь на Суд, которого тебе нужно бояться, коль благоволишь своим родным, обогащая их награбленным у бедняков? Кто не посмеется над тобой, услышав о твоих надеждах на то, что другие будут милостивее к тебе, чем ты сам к себе? Ты надеешься на милость своих родных, делая их наследниками неправедного богатства, им оставляя имение, принадлежащее другим и приобретенное грабежом. Лишая бедняков жизни, отбирая у них их добро, из-за чего они нуждаются в прддержке, ты в их лице вновь замышляешь убить Христа, о чем Он Сам сказал: Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне (Мф. 25, 40). Что же ты, чрезмерно благоволящий к своим [родным ], но в то же время проявляющий жестокость по отношению к себе и к Богу,— что же ты ждешь от праведного Судии, к Которому волей-неволей торопишься и Который потребует отчета не только о вымогательствах, но и о пустословии? Кто, заботясь об отмщении, сразу же покарал первых людей? Адам согрешил лишь однажды, и его грех, сравнительно с нашими, был весьма легким, о чем напоминает блаженный Иероним36. Адам никого не притеснял насилием и ничего не отнимал у другого; он лишь вкусил от плода, который мог бы вырасти снова. Карая за такое легкое нарушение и распространяя всю полноту кары на адамово потомство, Господь предупреждает, что может быть сделано за более тяжкие прегрешения. Пример богача, которому Господь сказал, что он попадет в ад не потому, что похитил чужое, а потому, что не уделил нуждающемуся Лазарю из состояния» которым сам богач законно владел,— этот пример ясно показывает, какому наказанию подвергнутся те, кто ворует чужое, если осужден и погребен во аде тот, кто не роздал своего собственного добра. Память о тебе будет похоронена вместе с тобой, и, как только высохнут слезы тех, кто шел за твоим гробом (а по слову ритора Аполлония: Ничто не высыхает быстрее слез37), жена твоя немедленно приготовится вступить в новый брак, чтобы предаваться похоти с новым мужем; все это — результат награбленного богатства, которое ты ей оставил; и когда твое тело еще будет на земле, она уже согреет постель для другого. Из-за тебя, несчастного, горящего в пламени геенны, они сплетут объятия. Того же нужно ожидать и от сыновей твоих.