Смекни!
smekni.com

Критика философии личного опыта (стр. 6 из 8)

Отметим сразу странная это значительность, если результаты труда не имеют ни какой познавательной ценности. Не есть лишь по пословице «перевешивание порток, на дугой гвоздок», ценность чего просто ставится под сомнение самой философской практикой, суть которой в чистом виде составляет именно стремление к такому перевешиванию. То есть эта деятельность философа не ведет к определению какого бы то ни было смысла вообще, поскольку число личных мнений как известно всегда равно количеству людей которые их высказывают, ведь опыт у всех различен, а единого опыта не существует.

Интересно и еще одно подмеченное свойство поведения философов когда они совершают такую революцию переосмысления.

«Со временем философ, по-видимому, совсем перестает читать философскую литературу. Зачем ему она? Он - гуру: он все знает, может дать ответ на любой философский вопрос, он только учит. С коллегами он почти не разговаривает на философские темы: что могут они сказать ему? Но охотно беседует с молодежью или с представителями других профессий. Пишет почти исключительно вторичные работы, повторяя, разъясняя, комментируя себя».

Еще одной характеристикой процесса творчества философа в статье выступает и ожидаемая им реакция на результат его труда. Подлинной реакцией по мнению автора и любого философа является признание его заслуг не коллегами по цеху, как этого бы следовало ожидать, а признание простых людей, не философов. Именно они реально создают имя философу, нежели та среда которой он принадлежит.

Постараемся после всего сказанного дать такое описание творчества философа, которое с одной стороны позволит по иному взглянуть на феномены описанные в статье, а с другой – покажет реальную основу этого творчества.

Исходя из описанных выше механизмов философского познания, как выявления и описания специфический объектов сознания отражающих всеобщие свойства мира творческая деятельность философа состоит из следующих этапов.

Ну, во-первых для философа при таком подходе нет необходимости разделять работу на истинную и не истинную, на творческую и имитирующую творчество. Дело в том, что какую бы работу ни выполнял философ, она все равно будет иметь смысл, так как будет выполнять задачу решения конкретных научных философских проблем.

Во-вторых, не будет проблем с выбором темы. То есть не нужно будет ждать вдохновения или особого чувства неудовлетворенности. А можно будет просто взять любую тему из списка нерешенных. Поскольку такой список будет сформирован автоматически.

В-третьих, философ не чувствует себя безоружным. Так как у него есть понимание сути процесса познания и ему понятны механизмы формирования законов философии, и он знает как связать полученный результат с конкретными фактами пусть и в связи с необходимостью интерпретации результатов полученных средствами других наук, - то он в любой момент может приступить к поиску решения без опасения в недостаточности средств и информации по этой проблеме. Ведь знания о сути проблемы будут основываться не на мнениях философов, а на фактах действительного их решения. Если таковых не будет, то это и будет критерием не тривиальности поставленной задачи.

В-четвертых, философу наконец-то не нужно будет обязательно создавать свою собственную философскую систему, так как для его вклада в развитие предмета будет достаточно именно решения только поставленной задачи, без необходимости переосмысления всех задач. Ведь надо признать, не всем выпадает удача найти такой существенный и ранее необнаружимый изъян в чужих концепциях, что делает такую глобальную операцию обоснованной. То есть труд философа перестает быть трудом одиночек и гениев. Любой получивший базовые представления философ может решить посильную философскую задачу, сделать свое открытие. Но надо признать, что в силу специфики философии как в основном теоретического системостроительства, возможностей для философского открытия гораздо меньше, чем например в любой другой частной науке. У философа нет возможности дифференцировать свой предмет поскольку он описывает именно всеобщие свойства. И любой выход за границы этого критерия, сразу превращает его деятельность в частнонаучную. Поэтому вся теория философии наука о всеобщих закономерностях объектов, ограничена небольшим числом собственных законов и их интерпретацией и описанием механизма их применения. В этом смысле более выигрышным представляется современное состояние развития философского метода, когда можно сколько угодно и о чем угодно высказывать бесконечное количество мнений и суждений. Однако и первый вариант не исключает открытия еще не выделенных всеобщих свойств, хотя это и усложняет жизнь философу в качестве первооткрывателя ввиду резко возрастающего в этой связи фактора конкуренции. Однако для философа всегда остается возможность неограниченного количества интерпретаций суждений тех философов, которые творили вне рамок научности в эпоху научного самоопределения философии. Хотя нельзя все же не отметить, что результаты таковых исследований будут предназначены для узкопрофессионального пользования или будут являться популярным изложением основных законов философской дисциплины.

В-пятых, результатом философского познания будет всегда философское открытие или попытка установления истины. Поэтому придется лишиться восторженных поклонников и естественно поклонниц, возможно аспиранток, и лишить свою деятельность ореола таинственности и загадочности. Но это не слишком большая плата за возвращение утраченного авторитета и возвращение в лоно академической науки.

Как видно из сказанного, все приведенные характеристики философии как не науки можно объяснить именно тем, что философия как наука еще не сформировалась, а отнюдь не тем, что она якобы таковой не является. Все эти описания могут с успехом быть интерпретированы в качестве особенностей именно этапа становления. Ведь если бы было обратное, то самого вопроса о сущности философии бы не возникало, и сама философия уже давно бы была изгнана из вузовских аудиторий в курилки или на улицы, где по логике Никифорова ей только и место. Но не смотря на научную оппозицию философии ни один думающий ученый не возьмет на себя смелость изгнать философию из храма науки, не станет в серьез утверждать о бессмысленности философских проблем, и о ее абсолютной ненужности и бессодержательности. Более того, сами же ученые всегда готовы предложить способы ее сохранения в составе научных дисциплин, оправдывая целесообразность ее наличия то необходимостью отражения в ней методологических принципов научного познания, то объяснения законов логики, то якобы культурной и познавательной ее значимостью как уникального познавательного феномена. Хотя как из этого явствует, ни кто не может объяснить и доказать реальных причин своего к ней снисходительного отношения и все-таки плохо скрываемого уважения.

Думается было бы не плохо дать представление о подлинно философском творчестве, которое строится по законам философского жанра. Примерно его можно изобразить в следующей последовательности.

Если исходить из признания единой природы всех объектов сознания, дающих нам информацию о мире, то и философские законы следует рассматривать как научные, то есть требующие выполнения всех шагов для получения научного определения. Так если существует философская проблема, которая естественно не может по данной логике возникнуть на пустом месте, то есть у нее есть причина в лице такого детерминирующего объекта сознания, который и вызывает постоянное обращение всех философов к этой теме.

Поэтому философ должен отбросив заранее существующие трактовки данного феномена, попытаться увидеть его внутренним зрением, то есть как такой специфический объект. Иными словами его опыт и знание объектов мира, пусть даже на бытовом уровне, должны актуализировать в сознании любого другого человека сущностные характеристики данного свойства, суммирующие особенности проявления его в различных ситуациях и с разными объектами. После сформирования в сознании такого образа, можно приступать к описанию его существенных черт, то есть посредством понятий дать образное описание сути тех процессов которые происходят с объектом под действием данного свойства. Данное описание не должно рассматриваться как описание чисто внешних черт действия свойства для различных классов объектов. Определение должно обладать именно образной формой передачи сущности, то есть концентрированной и декодируемой в реальность формулой, где все слова предложения имеют строгое взаимное расположение и являются частью самого словесного образа свойства. По той причине и можно сказать, что существует философский язык, которому надо учиться, то есть учится понимать обычные слова в философском контексте.

Далее остается только зафиксировать определение после чего можно сказать, что открытие закона состоялось на формальном уровне.

Так же как и в науке философский закон может быть проверен на практике. Это как мы видим при таком подходе к формированию оного не представляется проблематичным. Мы можем взять любой объект и предсказать соответствующие черты последующего его состояния, которые могут быть связаны с действием данного свойства. Например, бросив камень мы можем быть абсолютно уверены что следствием этого будет некоторое состояние которое будет обусловлено этим броском, то есть, если дать закону причины и следствия определение преемственности состояний, можно всегда быть уверенным, что такая преемственность будет проявляться всегда и везде со всеми объектами. И для каждой категории (закона) философии можно применить данную проверку. Только определения и последствия действия законов будут естественно различны.