В действительности, однако, речь должна идти не о «простоте» метода восхождения, а о его заведомом упрощении исследователями, не принимающими во внимание реальное богатство составляющих его процедур, которые мы стремились охарактеризовать в названной монографии.
34 Нельзя не видеть, что реальное развитие науки, подчиняясь в целом законам восхождения от абстрактного к конкретному, от первоначальных «тощих» абстракций ко все более полному концептуальному отображению объекта, может отклоняться от «чистой» логики восхождения, характеризоваться логическими отступлениями или, напротив, внезапными скачками вперед, основанными на научной интуиции. Реальная наука — в отличие от грамотного ее преподавания — развивается по «спирали», постоянно возвращаясь к одним и тем же тезисам, которые, сохраняя свое объективное место в системе категориальных связей, в то же время меняют форму концептуального существования, превращаясь из гипотез в доказанные постулаты и пр.
35 Из самого определения субстанции следует, что любая, сколь угодно детальная конкретизация познания не отменяет субстанциальное определение науки, а лишь раскрывает ее виртуальное богатство. Будучи открытым наукой, это определение остается неизменным на любом из этапов познания, в процессе которого оно последовательно поворачивается к исследователям различными гранями: то раскрывая свою структурную организацию, функциональные и динамические опосредования, то представая в богатстве своих атрибутивных характеристик, то демонстрируя свои видовые определения.
Фиксацией этого обстоятельства «субстанциально-деятельностный подход», предлагаемый нами, отличается от просто «деятельностного» подхода, рассматривающего категорию деятельности как удобное начало рефлексивного изложения теории, сменяемое в дальнейшем более конкретными, уже «недеятельностными» определениями.
36 Во избежание путаницы следует сразу определить существенное различие между «элементарной клеткой» и элементами социальной организации, простейшими, далее неделимыми «кирпичиками» социального, из которых строятся все общественные явления «клеточного» и «надклеточного» уровней. В самом деле, элементарное знание биологии подсказывает нам, что клетка живого «элементарна» лишь в том смысле слова, что является простейшим целостным сущностно самодостаточным носителем жизни. Подобная элементарность отнюдь не тождественна структурной гомогенности клетки, которая имеет сложное строение, расчленяется на множество элементов (включая сюда клеточное ядро, цитоплазму и т. д. и т. п.).
Точно так же и социальная «клетка» должна выступать не как элемент социального целого, а как элементарное бытие целого, микроячейка общественной жизни, содержащая в себе все атрибутивные (но не структурные!) характеристики социума. См. подробнее: Момджян К.Х. Категории исторического материализма: системность и развитие. М., 1986.
37 Характеризуя интерес к таким поискам, возникший на самых ранних этапах развития социальной теории, П. Сорокин попытался систематизировать основные точки зрения на «простейшее образование асоциальных явлениях, аналогичное атому в физике или клетке в биологии. Некоторые ученые, такие, как сторонники органической, механистической и психологической школ в социологии, находят это «образование» в индивиде. Другие, такие, как Ф. Гиддингс, определяют его как «соций» или «дружбу». Третьи, как Ф. Морено и Ф. Знанецкий, трактуют его как «роль», которую принимает на себя индивид. Многие идентифицируют его с «социальным отношением». Большая группа социологов, понимая, что изолированный индивид не может представлять собой социальное явление, ищет «простейшее образование» в «наиболее элементарном обществе», имея в виду семью, как в случае Ф. Ле-Плея и его школы, или в «самом примитивном обществе» недифференцированном и плохо интегрированном, как в случае Г. Спенсера и Э. Дюркгейма» (Сорокин П.А. Родовая структура социокультурных явлений // Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 190).
Нужно сказать, что сам Сорокин с неодобрением относился к поискам простейшего образования, считая его «имитацией плохо понимаемой естественной науки». Однако вся аргументация Сорокина была направлена против конкретных, действительно ошибочных представлений о «клеточке» социального — прежде всего против попыток ее сведения к изолированному индивиду, который сам по себе «не составляет социального явления, не говоря уж о его простейшем образовании».
Точно так же, полагает Сорокин, простейшим образованием не может быть «роль «индивида». Вне драмы не может быть роли; ведь роль возможна лишь в контексте всех ролей... Роль может стать социальной лишь при наличии социальной матрицы. Только и этих условиях роль может стать элементом социального явления, так же как хромосома является составной частью клетки или электрон — составной частью атома...» (Там же. С 191).
Мы полагаем и ниже постараемся показать, что приведенные рассуждения Сорокина, содержащие много правильных замечаний, не являются в то же время опровержением когнитивной потребности в поиске простейших социальных образований, несмотря на уверенность автора в том, что данная потребность «основана на недоразумении».
38 Существует мнение о том, что поиски «элементарной клеточки» социального или простейшего из целостных проявлений (состояний) социальной субстанции, некогда популярные в советской социальной философии, были навеяны сугубо идеологическими причинами, а именно некритическим подражанием К. Марксу. Действительно, автор «Капитала», стремясь найти логически последовательный способ изложения своих политико-экономических взглядов, избрал в итоге методологию субстанциального подхода к экономическим реалиям товарного производства. Стоимость как экономическая квинтэссенция абстрактного человеческого труда рассматривалась им как «саморазвивающаяся, как самодвижущаяся субстанция, для которой товары и деньги суть только формы» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 165). Соответственно товар (как отношение, а не «чувственная вещь») выступал в качестве «элементарной клеточки» экономической субстанции, в которой воплощались все ее атрибутивные признаки и с которой начинался процесс последовательной конкретизации экономических определений.
Мы полагали ранее и убеждены сейчас, что методология субстанциального анализа, проведенного Марксом, представляет особый интерес для науки и сохраняет свое значение и поныне (в отличие от многих содержательных утверждений «Капитала», утративших свою актуальность или бывших ошибочными уже на момент создания. Не следует считать его автором субстанциального подхода, забывая о том, что в логическом отношении «Капитал» во многом являлся калькой «Науки логики» Гегеля, сумевшего, несмотря на полумистический характер своих идей, дать блестящий образец субстанциального подхода в философии и рефлексивного изложения теории методом восхождения от абстрактного к конкретному.
Так, в вводном разделе «Науки логики» («Предварительное понятие») немецкий мыслитель, рассматривая три отношения мысли к объективности, формулирует субстанциальное понимание интересующего его объекта, модусами, атрибутами и акциденциями которого оказываются в конечном счете все последовательно развертывающиеся определения. Таким субстанциальным понятием логики для Гегеля, исходившего из тезиса тождества бытия и мышления, являлась Абсолютная идея. «Для Гегеля, — писал А. Деборин во вступительной статье к «Энциклопедии философских наук», — истинной реальностью является понятие или идея. Его логика построена поэтому таким образом, что самое истинное оказывается в конце логики. Бытие оказывается не истинным и снимается сущностью, которая является его основанием, но сущность снимается в свою очередь понятием, которое обнаруживает себя как более истинное, чем сущность. Мир развертывается таким образом, что он обнаруживает свою истину и действительность в конце развития, когда его природа раскрылась полностью. Но очевидно, что идея потому могла обнаружить себя как истинную реальность в конце процесса познания, что она в самом начале составляла истинную сущность мира, так что все категории — бытие, сущность и пр. — являлись лишь оболочками, внешними формами проявления все того же понятия... Наконец, наступает момент, когда оно сбрасывает с себя драпировку, оболочку и предстает перед нами во всей своей чистоте и в то же время во всей своей конкретности в смысле обогащения всем предыдущим содержанием». (Деборин А. Гегель и диалектический материализм // Гегель. Энциклопедия философских наук. М.; Л., 1929. С. XXXIV).
Нетрудно обнаружить связь между подобным построением глобальной философской онтологии и экономическим конструкциями Маркса, в «Капитале» которого, как справедливо отмечает Э.В. Ильенков, «особенные отношения и выражающие их категории предстают в ходе анализа как различия, возникающие внутри одной и той же конкретно-всеобщей субстанции — капиталистически организованного труда, как конкретные формы этой организации, как ее «модификации». Сама категория субстанций (в данном случае ею оказывается труд, притом не просто труд, а исторически определенная его форма) выступает как внутренне противоречивая категория, заключающая в себе необходимость порождения все новых «модусов», особенных форм своего развития и проявления» (Ильенков Э.В. Диалектическая логика. М., 1984. С. 215).
39 К примеру, М. Вебер придавал анализу действия настолько важное значение, что связывал с ним сам предмет социологической науки. «Социология, — писал он, — (в том смысле этого многозначного слова, которое здесь имеется в виду) есть наука, стремящаяся, истолковывая, понять социальное действие и тем самым каузально объяснить его процесс и воздействие» (Вебер М. Основные социологические понятия // Вебер М. Избранные произведения, С. 602).