Гипотеза, согласно которой человек приобрел современный вид благодаря сокращению сроков вынашивания плода, известна как теория фетализации (ретардации) Болька. Возникшая в результате дополнительная нагрузка на человека, заключающаяся в увеличении необходимости заботы о потомстве, привела к дальнейшему совершенствованию интеллекта. В пользу теории фетализации говорит тот факт, что "среди всех незрелорождающихся форм человек отличается наибольшей степенью беспомощности. Если сравнить степень зрелости плода человека и приматов, то оказывается, что беременность у человека должна была бы продолжаться 21 месяц" [1, с.110–111]. Фетализация вряд ли имела непосредственное адаптивное значение, первоначально фетализация могла играть скорее отрицательную роль, и без сомнения, гоминидная ветвь стала бы тупиковой, если бы не многие другие эволюционные последствия фетализации преадаптивно не оказались бы весьма кстати. Самым важным, из которых можно считать деспециализацию и связанное с ней возрастание пластичности, поскольку неотения [8] всегда приводит к вторичному упрощению организации, как бы частично возвращая эволюционный процесс на более низкий уровень [14]. Чем раньше ребенок соприкасается с внешним миром, когда его мозг наиболее пластичен, тем проще проходит первичная социализация ребенка. Неспециализированность не только позволила человеку распространиться во все возможные среды обитания, но и значительно расширила филогенетический ресурс гоминидной ветви.
Процессами фетализации можно объяснить и потерю волосяного покрова предками современного человека. Такое явление, как фетализация, давно известно в животном мире в форме неотении. Впрочем, вряд ли неотения была первичным фактором, способствующим возрастанию необходимости заботы о потомстве, скорее это имело вторичный характер, а именно увеличение заботы о потомстве привело к возрастанию частоты рождаемости более беспомощных детей [9]. Начало прогрессивной гоминидной ветви положили именно те антропоиды, которые уделяли больше внимания выхаживанию собственного потомства. Человек и здесь далеко не уникален, голыми рождаются птенцы гнездовых птиц и детеныши многих норных и сумчатых млекопитающих. Данное явление связано с более комфортными условиями жизни на первых этапах постэмбрионального развития. С неотенией можно связать появление множества инфантильных черт взрослого человека, свойственных только детенышам и даже эмбрионам человекообразных обезьян. К инфантильным признакам человека можно отнести характерный изгиб оси черепа, особое расположение большого затылочного отверстия, уплощение и небольшой размер лицевого отдела по сравнению с мозговым [10, с.19]. С фетализацией, возможно, связана и потеря волосяного покрова. В пользу данного предположения говорит тот факт, что, например, у плода шимпанзе, на определенной стадии эмбрионального развития, имеется густая шапка волос на голове, тогда как остальная часть поверхности тела лишена волосяного покрова [15, c.301]. И все же теория фетализации не является общепринятой, поскольку для человека характерны не только замедление (ретардация), но и по ряду признаков и ускорение роста и развития по сравнению с обезьянами [16].
Какими бы ни были механизмы возникновения безволосых форм прачеловека, без закрепления естественным отбором этим признакам не суждено было бы расшириться, а для этого данный признак должен был иметь определенное адаптивное преимущество. После того как человек начал одеваться в звериные шкуры, надобность в густой шерсти отпала, однако, если не следовать "ламаркизму", это недостаточная причина. Казалось бы, если человек защищен от холода, тогда безволосые люди будут иметь адаптивное преимущество, т.к. не нуждаются в дополнительном производстве белка. Впрочем, столь ничтожное преимущество может легко компенсироваться большей независимостью от дополнительного обогрева более густоволосых людей, ведь даже в тропиках по ночам люди часто страдают от холода и сырости. Ведь не случайно человекообразные приматы, живущие в южных широтах, сохранили довольно хорошо развитый волосяной покров. Один из соавторов "теории естественного отбора" Альфред Уоллес был настолько озадачен этим фактом, что вообще начал сомневаться в возможности происхождения человека путем "естественного отбора". Вероятно, здесь определенную роль сыграл "половой отбор". Мужчинам казались более привлекательными женщины с менее развитым волосяным покровом, а так как этот ген наследуется и мужчинами, очень скоро он вытеснил ген волосатости [10]. Эти процессы, возможно, происходили и раньше, но до того, как наши предки научились прикрывать себя шкурами, им не суждено было закрепиться отбором, поскольку тогда еще менее волосатые гоминиды имели больше шансов погибнуть от холода. Данную гипотезу потери волосяного покрова в результате действия "полового отбора" выдвинул еще Ч. Дарвин во II главе работы "Происхождение человека и половой отбор" [17]. Он считал, что половой отбор имеет две основные формы. Первая включает в себя соревнование самец-самец за обладание самкой, а вторая – выбор самкой полового партнера по определенным характеристикам. Но только для человека характерна еще и третья форма полового отбора в направлении от мужчины к женщине. Поэтому у животных самки всегда внешне более невзрачны. Исключение составляют лишь очень немногие виды животных, у которых основная нагрузка по выхаживанию потомства ложится на самцов.
Вероятно, помимо полового отбора, здесь сыграл определенную роль эффект защиты от популяционных мутаций, что проявлялось в резком повышении агрессивности к более волосатым людям. Ведь известно, что в примитивных племенах даже отличная от собственной боевая раскраска способна вызвать агрессивное поведение. Здесь проявляются естественные механизмы сохранения чистоты этноса или расы (отрицательная обратная связь). Первоначально под действие эффекта защиты от популяционных мутаций попадали особи с менее ярко выраженным волосяным покровом. В результате группы гоминид со слаборазвитой шерсткой уходили от агрессивно настроенных соплеменников по причине их непохожести и организовывали собственные родовые сообщества. В этих новых сообществах симпатии все больше склонялись к меньшей волосатости тела, поэтому в результате "полового отбора" здесь эволюция в этом направлении проходила особенно интенсивно. В этих сообществах была особенно выражена созидательная роль хаоса, возросла потребность в теплом крове, одежде, поддержании огня. Такой вызов антропогенезу стимулировал социогенез, поскольку потребности, по нашему мнению, являются основным селектором прогрессивного развития в эволюции социума. Вероятно, потеря волосяного покрова имела столь же важное значение в эволюции человека, как прямохождение, развитие кистей рук с отстоящим большим пальцем и переход к всеядности.
всей видимости, именно умеренная похожесть на человека сыграла роковую роль для неандертальца, истребленного людьми. Правда, в последнее время появились находки, подтверждающие метизацию неандертальца и архаичных форм Homo sapiens с кроманьонцем, что якобы позволяет склоняться к тому мнению, что неандерталец скорее был ассимилирован кроманьонцем. Последнее все же маловероятно, у человека современного типа, каким являлся и кроманьонец, "эффект защиты от популяционных мутаций" работал уже значительно успешнее, поскольку человек уже осознанно вычленял всех умеренно непохожих. Это значит, что с агрессивным поведением сталкивались не только неандертальцы, но и все метисы и другие, напоминающие их внешностью и повадками. Все это позволило снизить миграционный пресс, а значит, еще более ускорило дальнейшую социализацию. Поэтому можно усомниться в возможности полифилетического происхождения современного человека (от нескольких биологически близких видов или подвидов). Очевидно, что кроманьонец имел значительные преимущества в борьбе за место под солнцем над своими более примитивными современниками. Поэтому если метисные формы, хранящие в себе гены неандертальцев и архаичных сапиенсов и могли сохраниться, то только в глухих, изолированных джунглях. Укрыться от преследований кроманьонцем могли только весьма малочисленные группы антропоидов. Представляется весьма маловероятным, что столь малые группы наших более примитивных родичей могли просуществовать достаточно долго и не выродиться в результате гомозиготации, неизбежной в условиях длительной изоляции малых групп. Дополнительным аргументом в пользу монофилетической модели антропогенеза служит тот факт, что кроманьонец был весьма биологически однороден и даже не был дифференцирован на расы. Полифилетические модели антропогенеза не только маловероятны, но и опасны, поскольку создают благоприятную почву для расистских спекуляций. Ведь в потомки примитивных неандертальцев можно зачислить любую неугодную расу или этническую группу людей.
Вероятно, с остаточным действием эффекта защиты от популяционных мутаций связано наше двойственное отношение к шимпанзе, которая слишком похожа на нас, чтобы, глядя на нее, мы невольно не начали сравнивать ее с собой. Конрад Лоренц считает, что именно по этой причине мы готовы признать любое животное человеческим предком, но только не обезьяну. "Людей было бы легче убедить в их происхождении, если бы они не были знакомы с шимпанзе. Неумолимые законы образного восприятия не позволяют нам видеть в обезьяне – особенно в шимпанзе – просто животное, как все другие, а заставляет разглядеть в ее физиономии человеческое лицо. В таком аспекте шимпанзе, измеренный человеческой меркой, кажется чем-то ужасным, дьявольской карикатурой на нас" [18, c.220]. И поэтому нам легче поверить, что мы были слеплены из глины.