О телесности и духовности на примере одной гипотезы происхождения человека (стр. 4 из 8)

Очень важным представляется то, что имитация сама по себе либо есть, либо ее нет: "сила и многообразие автоматического ("непроизвольного") подражания не представляет эволюционно восходящего ряда: имитативность наблюдается на весьма различных уровнях филогении животного царства. Не заметно нарастания или падения кривой, видны лишь варианты. (...) Условием ее, видимо, является только некоторое развитие переднего мозга" [36]. С другой стороны развитие новейших отделов мозга ставит имитационный механизм в подчиненное положение. Скажем, у собак с удаленными лобными долями подражательный рефлекс усиливается [37], так же у людей с органическими и ли функциональными поражениями коры головного мозга развиваются "непроизвольно-автоматические эхолалические реакции". "Если от паталогии мы обратимся к норме, то увидим высочайшую двигательную, мимическую, вокативную имитативность в раннем онтогенезе нормального ребенка" [38]. Отсюда, а также на основе анализа археологического материала Поршнев делает вывод, что, если сам механизм имитативности не изменялся, то эволюция, ускоряясь, более активно им пользовалась, в том числе при переходе к человеку от его ближайших предполагаемых предков, чье стадное поведение отличалось характерной тасуемостью весьма изменчивых по величине групп. Следующий шаг в рассуждении ученого будет заключаться в пересечении двух нарастающих тенденций: неадекватных действий и имитации, но прежде чем к нему перейти выскажем свои соображения.

Мы уже говорили о том, что живая мысль Бога импринтирована в жизнь мира на всех уровнях бытия, от целесообразной деятельности инфузории (а на самом деле уже на субатомном уровне), до неосознаваемой нами аналитической работы нашего мозга. Только что описанный механизм имитагенности, как мне представляется, промыслительно предназначен для выше описанного процесса сознательного получения осознаваемой мысли из словом структурированной осознаваемой проблемности. Поршнев подошел вплотную к его объяснению, но он не сказал, и не скажет главного: Кто именно "кидает нам камушки". Поршнев выделил в высказывании две компоненты: информативную и инфлюативную, но он не сказал и не скажет, у Кого именно берет взаймы, или в Чьем Присутствии находясь, человек и животное обретает способность транслировать волевые и эмоциональные импульсы в обход афферентных нервных путей. Поршнев подведет нас к генезису образов, значений, понятий. Он нам сформулировал, что отношение синонимов производит значение, объяснит, что взаимозаменимость "вещей" образует основу понятий, но он не расскажет, что сам переход от отношения или взаимозаменимости знаков и вещей человеку одному не под силу. Поршнев ясно видит всю сложность проблемы понимания, а тем более "продуктивного непонимания", всю ту пропасть, которая лежит между словом и мыслью, информацией и влиянием, взаимозаменяемостью знаков и значениями, и на которую мы намекаем, говоря о "кидании камушков" или употребляя Хайдеггеровский термин Присутствие. Эту пропасть человеческое слово и мысль постигнуть бессильны. Почему я говорю об этом именно сейчас? Может, я ошибаюсь, но, мне кажется, имитация есть тот самый физиологический механизм, который обеспечивает твари прямое сознательное общение с Творцом, то, что обычно ассоциируется с интуицией, но имеет, как видим, гораздо более широкое значение. Механизм, сам по себе не подвержен развитию, но культура обращения с интуитивным знанием определяется не только способностью освоить или возродить способность различения интуиций. На человека возложена огромная свобода и ответственность за мир и за себя, и мера этой ответственности определяет то, как слово упорядочивает действие интуиции. Хорошо, когда душа поет, но для того чтобы человек мог развить душу, нужна проблематизирующая интроспекция и руководящая деятельность сознания. То и другое производно от слова.

Итак, первым шажком на пути возникновения второсигнальных взаимодействий, по мнению Поршнева, явилась интердикция или тормозной механизм, обусловленный имитацией неадекватного действия, что связано с переведением особи, чье адекватное действие тормозят, в ультрапарадоксальную фазу, которая, как мы помним, погранична с гипнотическими стадиями работы коры головного мозга. Если главарь обезьяньего стада привык повелевать и обеспечивать себе определенные жизненные преимущества, используя тумаки, затрещины и угрозы, таким образом, эксплуатируя первосигнальные безусловно- и условнорефлекторные страхи, то на стадии палеоантропов он столкнулся с тем, что "продвинутые" подчиненные научились парировать его командирские жесты, дистантно возбуждая у него, "скажем, почесывание в затылке, или зевание, или засыпание, или еще какую-либо реакцию, которую в нем неодолимо провоцирует (как инверсию тормозной доминанты) закон имитации" [39].

В какой-то момент и в какой-то степени описываемые Поршневым процессы довольно наглядно иллюстрируют Библейскую заповедь: "плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими (и над зверями), и над птицами небесными (и над всяким скотом, и над всею землею), и над всяким животным, пресмыкающимся по земле" (Быт 1, 28). Точнее, Поршнев развивает две темы: интердиктивно-суггестивное владычество над животным миром и взрывоподобный процесс расселения наших предков по лицу всей земли вследствие факта овдадения частью наших предков все той же суггестией и полученными отсюда преимуществами. Картина взаимодействия наших предков с животными складывается из разрозненных, но любопытных свидетельств лингвистического, экологического и этологического плана. Во-первых, по наблюдению Н.Я. Мара "наидревнейшие слои языка свидетельствуют о некой тесной связи перволюдей с окружающим животным миром, какую нынешний человек не может себе и представить" [40]. Надо сказать, что сегодня трудно представим сам характер этой связи, о чем говорят сохранившиеся наскальные изображения, одно из которых приведено на Рис. 1. На этих изображениях видно, что животные, находятся под воздействием суггестивного характера, вернее, более точно будет сказать, что картина изображает состояние сознания художника, мыслящего суггестию. Во-вторых, прежде чем стать убийцей в качестве охотника или скотовода "высшие приматы осуществили нелегкое приспособление к одной из этих двух функций – к поеданию мяса умерших крупных животных" [41]. На этом этапе наши условные предки не только не могли охотиться, но и, спустившись с деревьев и скал, не убереглись бы от хищников, если бы не сумели использовать свои возможности активного влияния "на центральную нервную систему животных, на их высшую нервную деятельность". Поршнев предполагает за нашими предками возможность жить "за спиной", "под крышей" хищников в пределах территорий, принадлежащим отдельным особям. На данное предположение работают те факты, что любой хищник склонен стушевываться под взглядом человека, что хищники в норме не бывают людоедами, что в отдельных случаях людям удается воспроизводить в природных условиях тот симбиотический характер взаимоотношений, когда прирученное животное, оставаясь в естественной среде обитания, оказывает человеку протекцию и защиту [42]. Тут же Поршнев говорит, что "в природе нет "диких" животных (ни хищных, ни травоядных) в обыденном смысле слова" [41], то есть человека самого по себе непуганые животные не боятся. На характер отношений наших предков с травоядными указывает среди прочих пример бабуина, который, как выясняется, может принимать на себя роль пастуха парнокопытных, предупреждая стадо об опасности, собирая заблудившихся, но и поедая ослабевших или больных детенышей [41].

Рис. 1. Настенная живопись в пещере Ласко, Франция

Далее Поршнев "совершенно предположительно" допускает, что "поздние мустьерцы, в высочайшей мере освоив сигнальную интердикцию в отношении зверей и птиц, наконец, возымели тенденцию все более распространять ее и на себе подобных. Эта тенденция в пределе вела бы к полному превращению одних в кормильцев, других в кормимых. Но с другой стороны она активизировала и нейрофизиологический механизм противодействия: асуггестивность, неконтактность" [43]. Последний механизм Поршнев считает промежуточным, уступивший место на более поздних этапах более продуктивному и разумному механизму контрсуггестии. Но это позднее, а пока одни наши предки (кормильцы) побежали от других (суггесторов) буквально на край света, с невероятной интенсивностью распространяясь по лицу земли, а суггесторы за ними. С того момента, как бежать стало некуда, Поршнев отсчитывает начало собственно человеческой, социальной и социально-политической истории.