Обычно обмена между племенами нет, так как земля не подлежит обмену, а разделения труда нет, на территорию могут распространяться не экономические претензии, а военные. Обмен между общинами осуществляется в основном людьми — девушками для замужества, детьми (обычай адопции у андаманцев) — для установления тесных социальных контактов. Обмен продуктами между общинами может происходить, если на территории произрастает что-либо необычное. В развитых земледельческих обществах есть и деньги (у калифорнийских индейцев периода колонизации — раковинные деньги), практикуется обмен как между племенами, так и с европейцами. Этот обмен может носить немой характер — .племя выкладывает в определенном месте свои товары для обмена и уходит, приходят затем представители другого племени, выкладывают против каждого товара то, что хотят обменять на него, и уходят. Затем возвращаются первые, забирают те товары. где сделка считается равноценной. Но главное, что обе участвующие стороны друг друга не видят. Обычно на время торговли междоусобные войны прекращаются, племена, участвующие в обмене, приходят на торг безоружными, но как только торг оканчивается, сразу берутся за оружие, так как желание отнять может пересилить стремление к взаимовыгоде. В развитых доземледельческих обществах, у эскимосов XVIII в., например, обмен уже приводил к долгам и долговому рабству, хотя рабство это носило патриархальный характер (вообще понятное нам рабство возникло в период колонизации европейцами Африки и Америки, так что, как правильно отмечал Н. И. Зибер, рабство есть продукт развития капитализма).
Потребление в первобытных обществах носит ярко выраженный коллективистский характер. Обычай совместных трапез поддерживает общность примитивного коллектива. Долгое время отголоски этого сохранялись и в древнем обществе, например в Спарте существовал обычай коллективных обедов, в них материально символизировалось объединение народа.
Потребление не было равным, оно учитывало естественные потребности индивида, но не приводило к социальной дифференциации. В потреблении не было элементов сопоставления и выделения своего социального положения, как это происходило позднее. Потребление было непосредственным потреблением продуктов питания, оно имело естественные границы насыщения. [15] Потребление отличалось нерациональностью, запасов, как правило, не делалось в силу отсутствия технологии хранения, поэтому способность к неумеренному потреблению считалась достоинством. У некоторых народов, якутов в прошлом столетии, например, обжорство считалось особой доблестью. [16] У более развитых доземледельческих племен, там, где есть оседлый образ жизни (например, рыболовецкие племена алеутов, эскимосов XVIII столетия), обычаев общего потребления уже не было. От них остается лишь отголосок — только первый убитый зверь подлежит раздаче. Здесь уже наблюдалось начало социальной дифференциации — родовая знать, рядовые общинники, безродные, сироты, рабы-слуги. [17]
Из приведенных характеристик производства, распределения, обмена и потребления видно, что главной социальной единицей хозяйства примитивного общества является не индивид, не семья и домохозяйство, а община. Все экономические отношения имеют общинный характер, направлены на ее стабильную жизнедеятельность, община и есть социальная форма примитивного хозяйства. Община представляет собой малую социальную группу, объединенную на основе единого языка, культурных традиций и обрядов, религиозных верований, на основе общей хозяйственной деятельности и родовых отношений. [18]
В общине есть родовое ядро (у австралийских аборигенов — более двух родов), которое может связываться общим тотемом, но община открыта для других индивидов и экзогамна. Родственники в общине все, даже если нет кровнородственных связей, принцип общинного существования, как правильно заметил Н. И. Зибер, — либо родственник. либо враг. Первоначально в общине не выделяются ни материнский, ни отцовский род. У кочевых кубу (Суматра) оба родителя одинаково значимы. (Кстати, из известных это племя одно из самых примитивных на планете — у него не было ни рода, ни религии, ни понятия о времени и возрасте, ни чувства ритма и музыки, ни раскрашивались тела, отмечалось лишь общинное существование группами по 5 — 10 человек.). [19]
Община отличается наибольшей устойчивостью, ни племя. ни семья, ни род не отличаются такой стабильностью. Это не означает, что община представляет собой некое застывшее социальное единство, она, наоборот, очень подвижна. У австралийских аборигенов община распадается в один сезон для собирательства: соединяется в другой — для охоты. Община строится на основе единообразного поведения индивидов, которые полностью вовлечены и подчинены социальной общности. В терминологии Дюркгейма, она основывается на принципе механической стандартности, регулируемой репрессивными правилами. Хотя в доземледельческий общине право существует в виде традиций, неподчинение им рассматривается как случай настолько ненормальный, что община находится в состоянии нерешительном по отношению к виновнику. Сначала в ход идут договоры, и большее, на что способна община, — это изгнание индивида (даже в Древней Греции сохранился обычай изгнания, подвергнуть остракизму означало голосованием выгнать нарушителя за пределы города, что рассматривалось как весьма тяжкое наказание). Здесь еще нет необходимости воспитания постоянного послушания всех остальных членов общины, так как здесь не развиты индивидуальность и нестандартность поведения, отличающегося от общепринятого, поэтому и репрессивное право в виде жестких наказании возникает позже, в земледельческом обществе.
Коллективизм воспитывается в индивиде посредством интернализации общепринятых норм и ценностей. Щедрость, «широкое сердце», гостеприимство, бескорыстная помощь — вот основные одобряемые общиной ценности. Социализация индивида происходит главным образом в общине, семья играет подчиненную роль. Ребенок видит в каждой женщине, подходящей по возрасту, мать, в некоторых языках даже слова женщина и мать одинаковы. Семья существует главным образом как парная, а представления о групповом браке, активно пропагандировавшиеся в прошлом столетии, слабо подтверждаются этнографическими данными. Другое дело, что брак является весьма неустойчивым. развод — самое простое дело в примитивном обществе, достаточно лишь объявить об этом, младшие дети остаются за матерью, старшие — за отцом, хотя это не избавляет их от обязанности заботиться в старости об обоих родителях. Брак обычно осуществляется по сговору родителей, иногда случается, например, и такое: австралийский юноша-абориген уже имеет тещу, но не имеет жены. Поощряется рождение ребенка до брака, так как это свидетельствует о готовом для брака состоянии девушки, дети являются действительным богатством для родителей, так как они существенно помогают по хозяйству. Взросление начинается рано, уже в 8 — 10 лет юноши и девушки проходят обряд инициации, после этого живут в особых мужских и женских домах, здесь уже община полностью отвечает за социализацию индивида, воспитывая их в духе принятых норм поведения.
Властные отношения к общине проявляются как действия по организации и управлению. На охоте всегда требуется предводитель, который обычно выбирается из наиболее опытных охотников. Но власть не ведет к присвоению каких-либо особых материальных благ, в некоторых племенах вождь выделяется только лишь осанкой и горделивым внешним видом. Часто властные функции легитимизируются выполнением религиозных функций. Власть очень часто зависит от общественного мнения и регулируется традицией.
Итак, экономические действия индивида в обществе подчиняются экономическим интересам общины. Но что стоит за реальностью экономического поведения, какой стиль мышления господствует в примитивном обществе? Прежде всего хозяйственные действия индивида пронизывает вера в магические силы. Каждому животному, человеку, вещи приписывается наличие души, она руководит их действием или состоянием. Если племя собирается на охоту или рыбную ловлю, то накануне нельзя ссориться, так как любая ссора — это призыв к злым духам в человеке. Поэтому все договариваются в этот день проявлять благорасположение друг к другу. Если охотники будут говорить об охоте накануне, то духи животных могут об этом услышать, тогда хорошей охоты не жди. Если охотник убил животное, то он должен просить прощения у души животного, что не зря его убил, а для пропитания, ни в коем случае нельзя смеяться над телом животного, ведь душа может отомстить (вообще смерть человека считается счастьем для умершего, но горем для его родственников — ведь душа может оказаться злопамятной и припомнить все обиды). Если человек болен, то это значит злые духи завладели им, задача шамана выгнать их. Если сезон засухи, то это значит духи дождя сердятся на охотников, надо принести им жертву, тогда они, может быть, пошлют дождь. Бог примерно так воспринимается и регулируется каждое экономическое действие. [20] Вещам обычно приписываются некие магические свойства. Так, у австралийских аборигенов охра для раскраски подходит только из одного священного места, вся остальная, точно такая же охра, не годится. Потребление тоже выступает как магический процесс, у папуасов Новой Гвинеи свинину готовят на священных камнях, через них священная сила переходит в людей, самому мясу приписывается целебная сила. Собственность тоже освящается как собственность тотемического рода.