Итак, обыкновенный человек, владеющий лишь рациональными средствами познания, не "видит" идеи, а гений - "видит". Созерцание идей позволяет ему освободиться от власти воли, освобожденный от власти воли - он постигает ее тайну. Сущность гения в том и состоит, что он обладает способностью чистого созерцания идей и потому становится "вечным мировым оком". В основе творчества гения, позволяющего ему постигать сущность ноуменального мира, лежит бессознательное, интуитивное, разрешающееся в конечном счете озарением, мгновенной вспышкой, что сродни мистическому знанию. Вдохновение - не разум и рефлексия - есть источник, импульс его творений. Благодаря чистому созерцанию и интуиции гений познает вечное, безусловное, сущностное. Гений - это не упорный труд и кропотливая деятельность, логические размышления ("белка в колесе" Шопенгауэр), хотя и это тоже, но потом, потом; в иррациональной интуиции, вдохновении, фантазии раскрывается гению как чистому субъекту, раскрепощенному, освобожденному от рассудочных познавательных форм, истинная сущность истинного бытия. И если мистик ограничен мистически-интимным опытом, то гений "смутное ощущение абсолютной истины" облекает во внешние, яркие и выразительные формы, делая свое знание сообщаемым. Итак, в своем движении к самопознанию воля создает гения, "ясное зеркало мировой сущности". Раскрыв, обнажив "хитрость мировой воли", ее всепожирающую голодную страсть быть, ее неуемную жажду жизни, неблагодарный гений (ведь он как-никак любимое творение воли, призванное в качестве орудия самопознания воли, ее "светлое око") приходит к мысли о необходимости - отрицания воли. Отрицать всякое хотение, погрузиться в Нирвану - значит вырваться из плена безумной воли, перестать быть ее рабом. Человек, пишет Шопенгауэр, одержавший, наконец, решительную победу над волей после долгой и горькой борьбы с собственной природой, остается на земле лишь как существо чистого познания, как неомраченное зеркало мира. Раз мы познали внутреннюю сущность мира как волю и во всех его проявлениях увидели ее объектность, которую проследили от бессознательного порыва темных сил природы до сознательной деятельности человека, то мы неизбежно приходим к выводу, что вместе со свободным
71 отрицанием воли упраздняется беспрестанное стремление и искание без цели и без отдыха, упраздняются общие формы мира (время и пространство), как и последняя его форма - субъект и объект: "Нет воли - нет представления, нет мира"19. Здесь, говорит Шопенгауэр, мы, оставаясь всецело на точке зрения философии, достигли крайней границы положительного знания. Если бы мы захотели получить положительное знание о том, что философия может выразить только негативно, как отрицание воли, то нам не оставалось бы ничего другого, как указать на то состояние, которое испытали все те, кто возвысился до совершенного отрицания воли и которое обозначается словами "экстаз", "восхищение", "озарение", "единение с Богом" и т.п. Но это состояние не есть собственно познание и доступно только личному опыту каждого, далее несообщаемому. Вот почему Шопенгауэр, будучи корректным и последовательным мыслителем, говорит об отрицательном характере самой философии. Скорее всего, философия как учение об иррациональной основе ноуменального мира не может быть иной. Моя философия, пишет Шопенгауэр, "достигнув своей вершины, принимает отрицательный характер, т.е. заканчивается отрицательным моментом"20.
Точку ставить, однако, рано. Если глубокие мыслители, отдавая должное иррационализму, звали тем не менее к сверхрационализму21, то Шопенгауэр - к сверхиррационализму: как философ он приходит к отрицанию мира и как воли, и тем более как представления, но где-то в глубине души почти бессознательно надеется на существование мира, лежащего за миром как воля. Трудно сказать, говорит ли в нем философская интуиция или религиозная вера, которую он, кстати, как и мистику, считает интимным делом верующего, но в своих произведениях он глухо, намеками пишет о сокровенном мире непостижимого блага, о "царстве благодати". Но толковать об этом сокровенном мире, лежащем за миром темной и грубой воли, утверждает Шопенгауэр, философия не имеет права.
Дальше - молчание.
***
Какие же выводы следует сделать из всего вышесказанного? В философии до последнего времени более чем широко распространено мнение, что иррационализм есть явление вторичное по сравнению с рационализмом: дескать, иррационализм возник ____________________ 19 Шопенгауэр А. Мир как воля и представление.
С. 426.
20 Там же. С. 636.
21 "Субъект и объект, - писал Н.Бердяев - остаются разорванными и для волюнтаризма, и для иррационализма, так как они не видят третьего начала, общего для субъекта и объекта, - большого разума, Логоса. Гносеология, в основе которой лежит идея Логоса, разума большого, объединяющего субъект и объект, будет не рационализмом и не иррационализмом, а сверхрационализмом" (Бердяев Н. Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989. С. 86-87.)
72 только как реакция на слишком самоуверенный рационализм, утративший в своих притязаниях чувство меры. Это отнюдь не так. Иррационализм не только и не столько выступает против рационализма, сколько озабочен проблемой истины подлинного бытия. Решая бытийственные вопросы, иррационализм приходит к выводу об иррациональном начале бытия (что я и пыталась показать в своем исследовании философии Шопенгауэра). И, разумеется, иррациональное-само-по-себе не является изобретением наших пессимистически настроенных современников (в результате катаклизмов XX века). Иррациональное существует изначально, оно самостоятельно, самодостаточно, наличествует как в бытии, так и в познании. Преобладание в философии вплоть до XIX века рационального есть лишь факт истории, особенность развития несовершенного человеческого мышления. Ведь и квантовая механика появилась лишь в XX веке, хотя явления, изучаемые ею, существовали и во времена Ньютона, да вообще всегда. Непонимание и недооценка роли иррационального в бытии, в самом человеке и в обществе сыграли роковую роль, ибо многое, случившееся в истории человечества, можно было бы если не предотвратить, то по крайней мере смягчить. Ведь представление о действительности, исключающее иррациональное-само-по-себе, есть представление усеченное, фрагментарное, следовательно, не истинное.
Признание иррационального в свою очередь не должно вести к новой крайности - культу иррационального. Это тем более страшно, когда в качестве иррационального выставляется животный инстинкт и тому подобное. Еще Боэций справедливо сказал о человеке, что он есть "индивидуализированная субстанция разумной природы". Человек не может (и это очень хорошо показал иррационалист Шопенгауэр) пассивно останавливаться перед непознанным, даже если оно непознаваемо. Пафос человеческого существования состоит в стремлении понять максимум возможного и даже невозможного. Как писал К.Ясперс: "И высказывание посредством гипотетических невозможностей непонятного в игре мыслей на границе познания может быть преисполнено смысла"22. В своем познавательном движении человек подходит к самым границам познаваемого, открывает иррациональное, вставляет в свои уравнения - пусть как х, - но это ближе к истине, нежели то уравнение, где отсутствует необходимое составляющее.
Справедливости ради следует сказать, что существуют иррационалистические системы (как я назвала их - "второй свежести"), враждебные рациональному, разуму, презирающие разумное, противопоставляющие разуму антиразум, противоразум. Позитивный же иррационализм не борется с разумом, напротив, ищет в нем союзника, но отнюдь не за счет преуменьшения роли иррационального. Эту позицию прекрасно выразил современный французский философ Анри де Любак: мы ощущаем, писал он, желание погрузиться в глубокие источники, обзавестись орудиями, отличными от чистых идей, обрести живую и плодотворную связь с питательной средой; постигаем, что "рациональность ____________________ 22 Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991.
С. 447.
73 любой ценой" есть "опасная сила, подрывающая жизнь". Отвлеченные начала не в силах постичь тайны, проницательная критика не способна породить хотя бы атом бытия. Но нужно ли разводить знание и жизнь, бездумно подчиняться всякой витальной силе? Мы опомнились и отошли от представления о мире, который может быть полностью постигнут и беспредельно улучшен чистым разумом. Мы познали, наконец, насколько он хрупок, но не хотим добровольно принимаемой ночи, в которой ничего нет, кроме мифов. Мы не хотим все время страдать от головокружения и исступления23.
Действительно, я думаю, не следует заменять хрустальный дворец разума мрачными подземельями бессознательного, но не нужно забывать и об иррациональных пластах бытия и человеческого бытия, чтобы не исказить знание о мире и вместо истины получить заблуждение, вместо правды - иллюзии. Тем более, что перекос в сторону рационалистического понимания мира не дал человечеству ни счастья, ни покоя.
Еще одна причина неприятия, отвержения иррационального носит, так сказать, нравственный характер. В нас крепко засело убеждение, что иррациональное должно быть чем-то негативным, несущим человеку если и не зло, то неудобства точно, а разум - лучший друг человечества, нечто светлое и доброе. Это не верно. А.Шопенгауэр, много размышлявший о свободе воли (одна из важнейших проблем его философии) и нравственности, убедительно показал, что разум находится вне границ морали: можно назвать вполне разумным поведение человека, отнявшего у нищего последний кусок хлеба, чтобы насытиться самому и не умереть от голода. Поступок разумный, рационально объяснимый, но глубоко безнравственный24. Итак, я пыталась показать, что рациональное и иррациональное в их взаимозависимости и противоборстве не только не исключают, но и самым необходимым образом дополняют друг друга. Это - категории, одинаково важные и значимые для философского рассмотрения проблем бытия и познания. Но их взаимозависимость не исключает их непримиримого противоборства. Здесь работает не гегелевская диалектика ("снятие"), но качественная диалектика С.Кьеркегора или даже скорее трагическая диалектика А.Либерта.
____________________ 23 Анри де Любак. Драма атеистического гуманизма (рукопись).
24 Поступать разумно и поступать добродетельно, пишет Шопенгауэр, - две вполне различные вещи. Разум так же соединим с великой злобой, как и с великой добротой, готов к услугам для выполнения как благородного, так и низкого замыслов. (Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. С. 90.)