Блау определяет некий общий знаменатель во всех этих различных взглядах. Данный знаменатель — эмерджентные свойства структуры, позволяющие считать ее за таковую: «Социальная структура тождественна эмерджентным свойствам комплекса составляющих ее элементов, т. е. свойствам, не характеризующим отдельные элементы этого комплекса. В любой структуре можно выделить элементы, составляющие собственно структуру, и комплекс элементов, из которых структура строится. <...> Комплекс элементов структуры представляет собой лишь механическую совокупность элементов, в то время как собственно структура определяется взаимосвязями этих элементов, включая как взаиморасположение и косвенное влияние этих элементов, так и прямые связи между ними» [5, 16].
Блау рассматривает четыре основных вида эмерджентных свойств: 1) численность элементов социальной совокупности (данное свойство может служить основанием для исследования всех остальных структурных свойств); 2) социальные отношения между людьми (прямые связи между элементами структуры социальной группы); 3) состав социальной совокупности (различия между ее элементами); 4) глобальные характеристики инфраструктуры общества и абстракции, выведенные из моделей социальных отношений между элементами или комбинаций элементов. Также эмерджентными свойствами могут выступать, к примеру, групповая сплоченность, конфигурация иерархии власти, разделение труда и т. п.
Большой интерес представляет и «трансформационная модель социальной деятельности» Р. Бхаскара. Бхаскар исходит из того, что «по отношению к индивидам общество выступает как нечто такое, чего они никогда не делали, но что существует только благодаря их деятельности» [9, 227]. Бхаскар предлагает различать деятельность людей по воспроизводству и по преобразованию социальных структур. Общество как совокупность структур является как результатом, так и необходимым условием человеческой деятельности. Один из основных тезисов Бхаскара гласит, что поскольку «отношения, в которые вступают люди, существуют до вступающих в отношения людей, чья деятельность воспроизводит и трансформирует отношения, то сами эти отношения суть структуры» [3, 164].
Бхаскар ищет точку соприкосновения социальной структуры и деятельности людей: «Такая точка, связующая действие со структурой, должна быть и “бессмертной”, как общество, и непосредственно поддерживаемой индивидами. Необходимая нам посредствующая система — это система позиций (положений, мест, функций, правил, задач, обязанностей, прав и т. д.), занимаемых (заполняемых, возложенных кем-то, принимаемых на себя и т. д.) индивидами, и практик (видов деятельности и т. д.), в которые они вовлечены в силу того, что занимают эти позиции (и наоборот). Я буду называть эту посредствующую систему позиционно-практической системой» [9, 233]. Структурные свойства социальности выражены, таким образом, через межличностные взаимодействия, взаимоотношения между людьми и природой и людьми и социальными продуктами.
Не менее интересна и теория, разрабатываемая Р. Будоном. Он предлагал анализировать макроскопические изменения при помощи «индивидуалистических» методов. Будон замечает, что подавляющее большинство исследователей социальности стоят на стороне одной из двух позиций: а) объясняют отсутствие детерминизма субъективными причинами, ограниченностью информации, невозможностью исследовать все переменные; б) считают, что для социального исследования интерес могут представлять лишь детерминированные процессы. Это вполне согласуется с выдвинутым нами ранее тезисом о примате двух типов редукционизма в социальных исследованиях. В ходе анализа Будон отвергает первую позицию (субъективизм), поскольку она не берет в расчет возможность открытых ситуаций. Вторая же позиция, по его мнению, лишена реального основания, открытый характер ситуации не меньше должен интересовать исследователя, чем закрытый. Нежелателен и примат ценностей, характерный для теорий, построенных на идее изменения как продукта механизмов социализации.
Будон делает вывод, что никакие общие теории социального изменения существовать не могут. В зависимости от структуры конкретного процесса идеи и ценности могут играть решающую роль, а могут не играть никакой; какие-либо переменные могут иметь значение для объяснения процесса, а могут и не иметь; конкретные процессы могут подчиняться детерминизму, а могут и не подчиняться, и т. д. Таким образом, структура обусловлена структурными условиями. Будон отмечает, что «параметры, характеризующие структуру ситуации, в которой действуют акторы, в определенных случаях могут в значительно большей степени определяться институциональными или случайными элементами, нежели структурными» [6, 125]. Одни и те же структурные элементы вовсе не обязательно вызывают одни и те же неизменные последствия. Структура конкретной системы не позволяет с точностью определить ее будущее, так как она связана и со структурными, и с «неструктурными» элементами, которые вовсе не обречены на неизменность.
Структура и коммуникация. Коммуникативная концепция структурирования социальности является, пожалуй, одной из самых распространенных и популярных среди концепций, опирающихся на мезоредукционистский тип методологии. В качестве мезоуровня здесь выступает «коммуникация», превращающая социальность в своеобразный «метадискурс». Дискурс — событие, в котором встречаются субъект и объект речи лицом к лицу, это особый тип реальности, главное в котором — процессуальность. К понятию дискурса обращались М. Фуко, Ю. Хабермас, Э. Лакло, Э. Гоулднер, Т. Дюрберг, Ж. Деррида и др.
Коммуникативная концепция зародилась еще в лоне постструктурализма (Р. Барт, М. Фуко, Ж. Лакан). М. Фуко неоднократно использовал понятие дискурса. Исследуя две эпистемы — классическую и современную, Фуко определял ведущее значение в каждой из них дискурсивных практик. Однако если для первой эпистемы была характерна дискурсия исключительно в языковом плане, то для второй дискурс подразумевает не только речь, но и мысль: «В той точке, где представление встречается с бытием, где пересекаются природа вообще и человеческая природа, в том месте, где, как нам теперь кажется, мы узнаем первоначальное, неопровержимое и загадочное существование человека, — там классическая мысль порождает не что иное, как мощь дискурсии. Дискурсии — то есть языка в его способности выражать представления, языка, который именует, расчленяет, сочетает, связывает и развязывает вещи, позволяя увидеть их в прозрачности слов» [21, 332].
Субъект предстает у Фуко точкой пересечения различных типов дискурсов, лишаясь тем самым автономии и подчиняясь языковым практикам господства. Дискурсивные практики (если говорить точнее, «система формирования») нивелируют как макроструктуры, так и субъекта как носителя этих практик. Говоря об исследованиях Фуко, Н. С. Автономова замечала: «Язык у Фуко — это скорее метафора для обозначения самой возможности соизмерения и взаимопреобразования разнородных продуктов и образований человеческой духовной культуры, общего механизма духовного производства. <...> Язык — это уровень первоначального структурирования, на основе которого далее вступают в силу социально-культурные механизмы более высоких уровней, например рационально-логического. Язык мира (Ренессанс), язык мысли (классический рационализм), язык как самозамкнутое бытие (современная эпистема) — все это здесь лишь условное обозначение для различных способов такого структурирования в различные исторические периоды» [1, 24].
Пожалуй, самым ярким примером мезоредукционизма данного типа может послужить «теория коммуникативного действия» Ю. Хабермаса. Вопрос, как возможен социальный порядок, Хабермас переформулирует в вопрос о том, как участники интеракции могут координировать планы своих действий таким образом, чтобы Другой, не порождая конфликта и не ставя под угрозу саму интеракцию, мог «соединить» свои действия с действиями Я. Механизмом координации действий выступает взаимопонимание. Если действие есть процесс овладения некой ситуацией, то коммуникативное действие выражено в совместном истолковании ситуации, в достижении консенсуса. Жизненный мир, по Хабермасу, есть контекст ситуации действия. Но если каждый из участников хочет претворить в жизнь свои планы, то им приходится договариваться о чем-то происходящем в мире. Так, «мир» (совокупность существующих положений вещей) становится для них системой отсчета, опирающейся на разделяемое несколькими субъектами пропозициональное знание, на согласие в нормативном плане и на взаимное доверие.
Таким образом, коммуникация между участниками интеракции выступает тем самым мезоуровнем, соединяющим макро- и микроуровни социальности, «жизненный мир» и субъекта. Именно коммуникация служит ядром, вокруг которого «собираются воедино» объективный, социальный и субъективный миры: «Когда говорящий высказывается о чем-либо в рамках повседневного контекста, он вступает в отношение не только к чему-то наличествующему в объективном мире (как совокупности того, что имеет или могло бы иметь место), но еще и к чему-то в социальном мире (как совокупности законодательно урегулированных межличностных отношений) и к чему-то в своем собственном, субъективном мире (как совокупности манифестируемых переживаний, к которым он имеет привилегированный доступ)» [22, 40]. Только при переходе к конвенциальной ступени интеракции возникает полноценная система перспектив говорящего, вбирающая в себя каждый из этих миров.