Инквизиторов с самого начала их деятельности обвиняли в том, что они, пользуясь отсутствием какого-либо контроля фальси-фицировали показания арестованных и свиделей.
В ответ на эти обвинения папы римские ввели в систему ин-квизиции новых персонажей – нотариуса и понятых, должных якобы способствовать беспристрастности следствия.
Нотариус скреплял своей подписью показания обвиняемых и свидетелей, что делали и понятые, присутствовавшие при допросах. Это придавало следствию видимость законности и беспристрастия.
Другими важными чинами в аппарате инквизиции были про-курор, врач и палач. Прокурор – один из монахов на службе инкви-зиции – выступал в роли обвинителя. Врач следил за тем, чтобы об-виняемый не скончался “преждевременно” под пыткой. Врач пол-ностью зависел от инквизиции и по существу был помощником па-лача, от “искусства” которого часто зависели результаты следствия. Роль палача вряд ли нуждается в комментариях.
Кроме этого, так сказать, руководящего аппарата трибунала имелся подсобный, состоящий из “родственников” инквизиции – тайных доносчиков, тюремщиков, слуг и другого обслуживающего персонала. “Родственники”, как и все служители инквизиции, поль-зовались безнаказанностью.
Для того, чтобы привлечь кого-либо к ответственности, разу-меется, требовались основания. Таким основанием в делах веры слу-жило обвинение одним лицом другого в принадлежности к ереси, в сочувствии или помощи еретикам.
За утайку сведений об еретиках, за нежелание сотрудничать с инквизицией верующий автоматически отлучался от церкви; снять же такое отлучение имел право только инквизитор, которому, ес-тественно, виновный должен был оказать за это немало услуг.
Наоборот, тот, кто откликался на призыв инквизитора и сооб-щал ему сведения о еретиках, получал награду в виде индульгенции сроком на три года.
Приходские священники и монахи в свою очередь были обяза-ны доносить инквизиции о всех подозреваемых в ереси. Исповедаль-ня служила неисчерпаемым источником для такого рода доносов. Подобного же рода рвение должны были проявлять и светские влас-ти.
Инквизиция делила доносчиков на две категории: на тех, кто выдвигал конкретные обвинения в ереси, и тех, кто указывал на подозреваемых в ереси. Разница между ними заключается в том, что первые должны были доказать обвинение, в противном случае им угрожало как лжесвидетелям наказание; вторым это не угрожало, ибо они, выполняя свой долг правоверных сынов церкви, сообщали всего лишь свои подозрения, не вдаваясь в их оценку.
Самым ценным, самым желанным способом заполучить ерети-ка считалось не обнаружить его с помощью третьих лиц, а заставить его самого добровольно явиться в инквизицию и покаяться, отречься от своих заблуждений, осудить их и в доказательство своей искрен-ности выдать всех ему известных единоверцев, сторонников и дру-зей.
Но как добиться такого чуда? Инквизиция всегда находила слабых и трусов, готовых добровольно каяться не только в своих собственных грехах, но и возводить напраслину на своих родствен-ников, друзей и знакомых.
Основанием для начала следствия служил донос или показа-ния подследственного, выдвинутые против третьего лица. Инквизи-тор на основании одного из таких документов начинал предвари-тельное следствие, вызывая на допрос свидетелей, могущих под-твердить обвинение, собирал дополнительные сведения о преступ-ной деятельности подозреваемого и его высказываниях, направлял запросы в другие инквизиционные трибуналы на предмет выявления дополнительных улик. Затем собранный материал передавался ква-лификаторам. Получив положительное мнение квалификатора, ин-квизитор отдавал приказ об аресте подозреваемого.
Арестованного помещали в секретную тюрьму инквизиции, где он содержался в полной изоляции от внешнего мира. Смерть об-виняемого не приостанавливала следствия, так же как и его умопо-мешательство.
Даже подозрение служило достаточным основанием для арес-та.
Донос (и тем более самообвинение) служил для инквизиции доказательством виновности обвиняемого. Хотя инквизиция и счи-тала каждого попадавшего в ее сети виновным, она вынуждена была обосновывать свое обвинение. Во-первых, для того, чтобы убедить обвиняемого признать себя виновным и раскаяться. Во-вторых, ули-ки нужны были для того, чтобы хотя бы внешне, чисто формально соблюсти декорум и лишить обвиняемого всяческой надежды на спасение другим путем, кроме как через чистосердечное раскаяние и примирение с церковью.
Очные ставки свидетелей обвинения с арестованными запре-щались. Единственной причиной для отвода свидетелей считалась личная вражда. Однако арестованному инквизиторы не сообщали, утеряли ли в результате его отвода силу показания доносчиков и свидетелей. Инквизиторы продолжали настаивать на обвинениях да-же в тех случаях, когда выяснялось, что они являются клеветой или вымыслом доносчиков.
Все свидетели были по существу свидетелями обвинения. Об-виняемый не мог выставить свидетелей в свою защиту потому, что инквизиция могла бы обвинить их в потворстве и сочувствии ереси.
Никаких ограничительных сроков для проведения следствия не существовало. Инквизиторы могли при желании держать обви-няемого в тюрьме до вынесения приговора и год, и два, и десять лет, и всю его жизнь.
Следующим этапом в инквизиционной процедуре являлся до-прос обвиняемого, основная цель которого заключалась в том, чтобы добиться от него признания.
Инквизитор тщательно готовился к допросу арестованного. Он предварительно знакомился с его биографией, выискивая в ней мес-та, ухватившись за которые он мог бы сломить свою жертву, заста-вить жертву беспрекословно повиноваться своей воле.
Однако, было бы ошибочным считать, что свою главную зада-чу инквизитор видел прежде всего в отправке еретика на костер. Ин-квизитор в первую очередь добивался превращения еретика из “слу-ги дьявола” в “раба господня”.
Допрос начинался с того, что обвиняемого заставляли под присягой дать обязятельство повиноваться церкви и правдиво отве-чать на вопросы инквизиторов, выдать все, что знает о еретиках и ереси, и выполнить любое наложенное на него наказание. После та-кой присяги любой ответ обвиняемого, не удовлетворявший инкви-зитора, давал повод последнему обвинить свою жертву в лжесвиде-тельстве, в отступничестве, в ереси и, следовательно, угрожать ей костром.
При допросе инквизитор избегал выдвигать конкретные обвинения. Он задавал десятки разнообразных и часто не имеющих к делу никакого отношения вопросов с целью сбить с толку допра-шиваемого, заставить его впасть в противоречия, наговорить с пере-пугу нелепостей, признать за собой мелкие грехи и пороки. Умение вести допрос считалось главным достоинством инквизитора.
Но все же добиться признаний только путем хитроумно и ко-варно построенного допроса инквизиторам далеко не всегда удава-лось. Тогда пускались в ход другие, не менее действенные средства– ложь, обман, запугивание, рассчитанные на то, чтобы подавить лич-ность обвиняемого.
У инквизиторов было множество и других “гуманных” средств для того, чтобы сломить волю своей жертвы. Они могли держать уз-ника годами в тюрьме без следствия и суда, создавая у него впечат-ление, что он заживо погребен. Они могли симулировать суд в на-дежде, что после вынесения ложного смертного приговора жертва в порыве отчаяния “заговорит”. Они могли морить узника голодом, мучить его жаждой, держать в сыром, темном и зловонном подзе-мелье, где крысы и насекомые превращали его жизнь в ад.
Все эти многочисленные средства “гуманного” воздействия приносили свой результат, и многие узники признавали не только действительные но и вымышленные преступления против веры.
Когда инквизиторы приходили к заключению, что уговорами, угрозами, хитростью невозможно сломить обвиняемого, они прибе-гали к насилию, к пыткам, исходя из посылки, что физические муки просвещают разум значительно эффективнее, чем муки моральные.
Шпренгер по этому поводу пишет: “Если судья безуспешно ждал некоторое время признаний обвиняемой, которая была неодно-кратно увещеваема, то, имея уверенность в том, что обвиняемая про-должает запираться в правде, он приступает к умеренным пыткам, не прибегая к кровопролитию. Ведь известно, что допросы под пыт-кою обманчивы и, на что уже раньше указывалось, зачастую остают-ся без результата.” Затем, прервав на время пытку обвиняемую сно-ва уговорами пытались заставить признаться в своих преступлениях. Далее, у него же: “Если умеренно пытаемый продолжает запира-ться, то перед ним раскладываются иные орудия пытки, и он пре-дупреждается, что они будут применены к нему, если он не скажет правды.” Весь ход такого допроса записывался нотариусом в прото-кол.
Чтобы спастись, подсудимый должен был сперва признать се-бя виновным в предъявляемом ему обвинении, затем выдать подлин-ных или воображаемых сообщников, и только тогда ему разрешали отречься от ереси и примириться с церковью. Если все это он проде-лывал охотно и со рвением, то мог отделаться сравнительно легким наказанием; если же инквизиторам удавалось его сломить только после длительной “обработки”, то его ждала более суровая кара.
Итак, следствие закончено. Инквизиторы одержали победу или потерпели поражение. В первом случае обвиняемый дал требуе-мые от него показания, во втором – обвиняемый решительно настаи-вал на своей невиновности. Теперь трибуналу инквизиции предстоя-ло вынести приговор, который соответствующим образом покарал бы и того и другого.
Создав инквизицию, церковь постоянно доказывала свое пра-во карать не только духовными, но и “телесными” карами провинив-шихся в вопросах веры овечек.
Инквизитор отлучал нарушителей церковных законов от церк-ви и накладывал на них другие кары. Отлучение, провозглашенное инквизитором, пахло костром, в лучшем же случае – длительным тюремным заключением и потерей состояния, не говоря уж о мо-ральных и физических пытках.