Если в этой стране есть свободная пресса, он может следить по публикациям в прессе, что пишут об этих чиновниках. Кажется, что эта история прямо высосана из пальца прямо до невозможности. Тем не менее, она не высосана из пальца, а взята из жизни. Таким образом, например, китайское правительство следило за тем как чиновники, губернаторы провинции боролись с эпидемией свиного гриппа.
Китайским газетам было запрещено писать об эпидемии свиного гриппа, но The Wall Street Journal и The New York Times не было запрещено писать. Китайское руководство по публикациям следило за тем, что происходит у них в провинциях. Это создавало некоторые дополнительные стимулы губернаторам этих провинций. Потому что, конечно, если чиновники знали, что за ними следят, даже через The Wall Street Journal, то начинали лучше работать.
Теперь - нефть. Если у нашего политика нет нефти, то ему нужно чтобы подчиненные работали хорошо. Ему нужно чтобы была какая-то информация о том, что они делают. И тогда, если он может влиять на свободу прессы, он, во всяком случае, ее не полностью подавляет. Если у него есть дополнительные доходы, то ему эта свобода прессы не особенно нужна. Потому что ему усилия чиновников не особенно нужны. А пусть чиновники все разворовывают. Граждане спокойны, потому что получают какую-то часть дохода от нефти. Соответственно наличие нефтяных доходов, оно искажает стимулы политика и ему позволяют, как я сказал, бороться с институтом, который был бы не нужен, если бы нефти не было.
Конечно, эта история страшно стилизованная, но если мы посмотрим, например, на"азиатских тигров" (вот то, что происходило в Азии во многих диктаторских режимах во второй половине ХХ века), то там были как раз такие, довольно специфические, режимы. Которые с одной стороны были абсолютно неподотчетны населению. Их никто не избирал. В Южной Корее вообще были Генералы. В тоже время, многие из них совершенно не пытались подавить свободу слова. В Южной Корее, например, были даже свободные выборы в ничего не решающий парламент.
Хотя это парламент ничего не решал, тот факт, что от него были свободные выборы, позволял диктатору получать некоторую информацию о том насколько успешно проходит его политика, и также, возможно, опираться на результаты выборов, когда он назначал подчиненных. Поэтому, возможно, ключевой разницей между"азиатскими тиграми" и странами, которые поступили к нам с диагнозом "ресурсное проклятие" (которые растратили свои огромные дополнительные бонусы на воды стагнации), в том, что у правителей одних стран не было возможности ничего не делать, а у других была возможность ничего не делать.
То, что я вам рассказывал - теория, в нашей работе большая часть занимает эмпирика. И, действительно, оказывается, что есть большая связь между наличием нефтяных резервов (особенно в те годы, когда цены на нефть высокие) и свободой прессы. Вот эта зависимость, которую я рассказал теоретически и предположил гипотетически, она в данных проявляется. Если мы смотрим при прочих равных (учитываем, что страны различаются по уровню демократии, что страны различаются по своим экономическим показателям, что страны различаются по своей континентальной принадлежности, по своим религиям) все равно оказывается, что есть такая закономерность.
Если у страны изначально был невысокий уровень демократии, а цены на нефть выросли, то свобода прессы там падает. В демократических странах такого эффекта нет. В Норвегии не сказывается на свободе прессы то, что происходит на мировом рынке нефти. Можно посмотреть на отдельные страны. Для Америки такой зависимости нет. Для Венесуэлы, Мексики, России, Ирана видна довольно четкая зависимость.
Я хочу сразу сказать, что есть некоторые хорошие новости в том, что ни какой Российской специфики, по всей видимости, в этом феномене не наблюдается. Если есть здесь какая-то проблема, то она может быть целиком отнесена к общему заболеванию "ресурсного проклятья".
Давайте посмотрим, что происходило с качеством государственного управления. Для этого используем оценки Мирового банка (только Мировому банку под силу такая скучнейшая и тщательная работа, как оценка качества государственного управления в разных странах). Вот три страны: Россия, Китай иНигерия. Видно, что за последние десять лет у нашей страны, у которой доходы от нефти составляют большой процент ВВП, никакого улучшения или прогресса в плане качества государственного правления совершенно не наблюдалось.
Тут я вот что хочу сказать: по большому количеству вопросов точек зрения столько же, сколько разных экономистов. Я вам рассказываю то, что я сам считаю более или менее общим мнением. Конечно, я не имею в виду, что наша статья о СМИ является выражением этого общего мнения, она является иллюстрацией этому общему мнению. Но надо сказать, что работ много, и это – острая тема. Из хороших важных работ, которые что-то из того что я сказал подвергают сомнению, я бы хотел обратить внимание на наличие следующих.
Во-первых, есть целый цикл работ Майкла Росса от его статьи 2001 года до книги, напечатанной в прошлом году. Я ее еще не видел, но на его веб-сайте написано, что есть такая книга. И основной результат, который он получает, является следующим: наличие нефти снижает уровень демократии.
Мы при написании работы про СМИ сравнивали те страны, в которых уровень демократии одинаковый. То есть этот эффект (нефть влияет на институты) - он наблюдается при заданном уровне демократии. А Росс считает, что если мы даже вообще будем измерять качество выборов в странах, у которых есть нефть (странах, у которых есть нефть, а цены на нефть выросли), то окажется, что в этих странах демократия хуже.
Другой известный экономист (Майкл Росс – политолог, но эти работы написаны совершенно в одном ключе, т.е. по работе не скажешь что Майкл Росс – политолог, а это - экономист) Ромейн Васциарг, напротив, говорит, что, если мы более точно учтем прочие равные, если более точно учтем показатели нефтяной зависимости, то выясним, что нет такой зависимости.
Дэн Трейсман (тоже политолог), специалист по России и часто выступает в Москве, написал статью, в которой говорится, что повышение цен на нефть, возможно, снижает уровень демократии в стране. Но как раз в России – нет. Он делает численные оценки возможного влияния изменения цен на нефть на то, что происходит в стране с политическими институтами. И, оказывается, что для России это эффект может быть и положительным, но настолько он маленький, что о нем в реальной жизни не имеет смысла говорить.
Есть еще работы, которые говорят про то, что эффект от такого политического разрушения институтов может быть связан вовсе и не с нефтью. А буквально, что с любым бонусом. Авторы данных статей смотрят на муниципальное правительство в Бразилии, и оказывается, что те муниципалы, которые получили какой-то дополнительный бонус, у них там внутри начинается разрушение качества местных выборов.
Я не знаю, я могу здесь остановиться и перейти к заключению. Но могу также показать четыре слайда из своих предыдущих выступлений, которые говорят, чем вообще плохи плохие институты.
Здесь хотелось бы поговорить про две проблемы. Мы все слышим, что институты ухудшаются. В чем беда? Одна вещь – это в том, что риски становятся больше. То есть относительная величина кризиса, если произойдет кризис в стране с плохими институтами, она в среднем, как показывают данные, будет больше. Ну и второе - развитие медленнее. Сейчас я покажу слайды, которые говорят о том, что я имею в виду.
Вот слайд 2007 года. В нем говорится (примерно из аналогичного анализа того что я рассказывал, но более прикладного), что институты ухудшаются – это значит, что мы имеем дело с большим риском. И, чтобы показать, что значит иметь дело с большим риском, мы с Сергеем Гуриевым сделали слайд. Мы не написали статью, для которой бы сделали этот слайд. Мы сделали слайд, а статью не написали. И даже сейчас не помним, почему мы его сделали.
Что здесь изображено? На этом слайде три периода в жизни одной страны – Чили. Вот это период – это демократическое правление президента Алессандри, вот - правительство Пиночета, вот последующие социалистические правительства. Видно, что в пиночетовской диктатуре большую часть лет темпы роста были выше, чем при любом демократическом правительстве. Но всего лишь два кризиса были такими глубокими, что все эти успехи всех этих лет полностью стерлись. Когда у нас есть страна с плохими институтами, в данном случае - с военной диктатурой, то может быть почти все годы они лучше, чем в стране с демократическими институтами. Но когда наступает кризис, тогда эта страна расплачивается сразу за все годы.
Другая проблема с плохими институтами – это то, что они сказываются на развитии на очень-очень длинном горизонте. Это любимый слайд специалистов по экономике развития. Хотя мне кажется, что его вообще на любой публичной лекции следует показывать. Две страны (Швеция и Аргентина), которые не участвовали во второй мировой войне. Две страны, которые начали ХХ век совершенно одинаково. Если мы посмотрим, чем все кончилось (чем кончился ХХ век), то увидим, что разница стала в 4 раза. При этом разница в темпах роста ежегодно, если мы возьмем тренд (как страна росла бы если бы она все столетие росла с одним темпом), была совсем маленькая. Здесь у Швеции чуть больше чем 2, а у Аргентины чуть ниже, чем 1 процент. Ну что такое разница между 2, 2 и 0, 9? Кажется, совершенно минимальная. Но за столетие эта разница развела эти страны по уровню жизни в 4 раза. Она, в сущности, развила их в разные миры. Страны, которые начинали вместе в числе самых развитых странах мира. Одна осталась там, другая стала развивающейся.