12. обязанность арбитражного управляющего, органов управления должника обеспечить передачу бухгалтерской и иной документации должника, печатей и штампов, материальных и иных ценностей уполномоченному лицу, которым, как правило, выступает новый арбитражный управляющий (абз. 10 п. 5 ст. 83, абз. 4 п. 1 ст. 94, п. 3 ст. 97, п. 4 ст. 98, абз. 2 п. 2 ст. 126 Закона о несостоятельности);
13. обязанность арбитражного управляющего (реестродержателя) вести реестр требований кредиторов (ст. 16, абз. 5 п. 4 ст. 24, абз. 5 п. 1 ст. 67, абз. 2 п. 3 ст. 83, абз. 7 п. 2 ст. 99 Закона о несостоятельности).
Новеллой Закона о несостоятельности является определение статуса реестродержателя, который не ведёт работу с кредиторами (она осуществляется арбитражным управляющим), а выполняет технические функции.[41] Важным нововведением Закона о несостоятельности стало то, что учёт требований кредиторов в реестре ведётся в валюте РФ. В Законе о несостоятельности 1998 г. подобной нормы не было, поэтому валютные кредиторы имели определённое преимущество перед иными кредиторами. Такое положение было невыгодно как должнику, так и кредиторам. Оптимальной представляется система, когда кредиторы находятся в равных условиях вне зависимости от того, в какой валюте существуют их требования.
Включение требований кредиторов в реестр требований осуществляется на основании вступивших в силу судебных актов, устанавливающих их состав и размер (п. 6 ст. 16 Закона о несостоятельности). Из данной нормы неясно, какие судебные акты имеются ввиду, могут ли ими быть акты, вступившие в законную силу до возбуждения процедуры банкротства. Из анализа ст.ст. 71 и 100 Закона о несостоятельности следует, что суд в рамках дела о несостоятельности рассматривает обоснованность всех требований кредиторов, следовательно, решения, принятые вне рамок банкротства, не могут служить основанием для включения требований кредиторов в реестр, тем не менее п. 2 ст. 10 Закона о несостоятельности устанавливает, что разногласия по установленным требованиям кредиторов не подлежат рассмотрению арбитражным судом. Мы видим, что Закон о несостоятельности содержит внутренние противоречия по данному вопросу, поэтому, по нашему мнению, необходимо внести изменения в ст. 71 и 100 Закона о несостоятельности и указать, что определение суда о включении или об отказе во включении требований кредиторов в реестр выносится лишь в отношении требований, по которым ранее судом, арбитражным судом не принималось решение судом, вступившее в законную силу. Следовательно, из п. 1 ст. 71 Закона о несостоятельности необходимо исключить третье предложение и дополнить его следующими предложениями: «Требования, по которым судом, арбитражным судом было принято решение, вступившее в законную силу, включаются в реестр требований кредиторов на основании данного решения. Другие требования включаются в реестр требований кредиторов на основании определения арбитражного суда о включении указанных требований в реестр требований кредиторов». Пункт 2 данной статьи необходимо дополнить предложением следующего содержания: «Возражения относительно требований кредиторов, по которым судом, арбитражным судом было принято решение, вступившее в законную силу, остаются без рассмотрения». Соответственно в п. 1 ст. 100 Закона о несостоятельности необходимо вместо третьего предложения включить следующие формулировки: «Требования, по которым судом, арбитражным судом было принято решение, вступившее в законную силу, включаются внешним управляющим или реестродержателем в реестр требований кредиторов на основании данного решения. Другие требования включаются внешним управляющим или реестродержателем в реестр требований кредиторов на основании определения арбитражного суда о включении указанных требований в реестр требований кредиторов», а п. 3 данной статьи дополнить таким предложением - «Возражения относительно требований кредиторов, по которым судом, арбитражным судом было принято решение, вступившее в законную силу, остаются без рассмотрения».
Закон о несостоятельности не отвечает на вопрос о том, является ли информация, содержащаяся в реестре, коммерческой тайной. Представляется, что исходя из сути конкурсных отношений, указанная информация не должна относиться к коммерческой тайне. Особенно это актуально в связи с тем, что многие действия контрагентов должника, вступающих с ним в хозяйственные отношения в процессе банкротства, могут зависеть от того, какая информация содержится в реестре. В частности, ст. 104 Закона о несостоятельности закрепляет возможность признания текущих сделок недействительными, если размер денежных обязательств должника превышает на 20 процентов размер требований кредиторов, включённых в реестр и контрагент знал или должен был знать о соответствующем превышении. Информацию из реестра могут получать лица, которые хотят удовлетворить требования всех кредиторов для прекращения дела о банкротстве (например, п. 1 ст. 113 Закона о несостоятельности). Таким образом, не совсем обоснованы положения Закона о несостоятельности (п. 9 ст. 16), которые ограничивают права кредиторов на получение информации из реестра. Нам представляется, что данную норму необходимо исключить, возложив на заинтересованных лиц лишь обязанность по оплате технической работы, связанной с копированием, заверением и доставкой реестра требований кредиторов.
Для того чтобы конкурсный управляющий и другие лица имели возможность более чётко отслеживать ситуацию, складывающуюся вокруг конкурсной массы, управляющий должен в ходе конкурсного производства использовать лишь один расчётный счёт должника, на который должны поступать все денежные средства и с которого должны осуществляться все необходимые перечисления (ст. 133 Закона о несостоятельности).
К организационным можно отнести правовые средства, связанные с ограничением правоспособности[42] должника. К ним в рамках правовых средств, создающих условия для достижения цели института несостоятельности, относятся полный запрет органам управления должника совершать те или иные сделки и принимать те или иные решения (см. в частности, п. 3 ст. 64, п. 2 ст. 126 Закона о несостоятельности). Этот запрет не может быть ими обойдён, и любое нарушение его приводит к недействительности соответствующего действия.
Решения о совершении сделок, предусмотренных п. 3 ст. 64 Закона о несостоятельности, нельзя отнести к текущим хозяйственно-финансовым сделкам, которые будут нами более подробно рассмотрены далее в настоящей работе. Это является одной из причин того, что они вообще не могут заключаться должником в период наблюдения. Выделение таких сделок обоснованно тем, что они редко совершаются даже в процессе нормального течения дел и соответственно их реализация после возбуждения дела о несостоятельности не может не вызывать вопросы об их целесообразности. И, кроме того, данные сделки могут значительно нарушить интересы кредиторов. Поэтому до момента выяснения состояния дел должника, особенно его финансовой сферы, и до того, пока не будут определены пути выхода из кризиса, Закон о несостоятельности устанавливает запрет на совершение данных сделок. Стоит обратить также внимание на то, что по своей сути эти сделки связаны с возможным выводом имущества из-под сферы контроля должника, таким образом, совершение указанных сделок не только напрямую уменьшает имущественную массу должника (соответственно делает менее выгодным положение кредиторов), но и снижает вероятность реабилитации должника.
Ограничения правоспособности должника, предусмотренные п. 2 ст. 126 Закона о несостоятельности, являются достаточно существенными. Конкурсный управляющий осуществляет от имени должника минимум действий, а деятельность органов должника является лишь проявлением его «остаточной» правоспособности. Однако нельзя говорить о том, что в конкурсном производстве (после объявления должника банкротом) исчезает само юридическое лицо,[43] и оно не может сохранить за собой правоспособность. Этому имеется целый ряд причин: во-первых, не все должники, признанные несостоятельными, на самом деле являются таковыми (после удовлетворения всех требований кредиторов у организации может остаться достаточно имущества, необходимого для формирования уставного капитала); во-вторых, Закон о несостоятельности (ст. 146) прямо предусматривает возможность перехода к внешнему управлению должника.
А.Н. Семина, считая, что правоспособность и дееспособность должника в конкурсном производстве совсем исчезает, пытается определить их носителя. По её мнению, таковым является конкурсный управляющий, который, тем не менее, является представителем кредиторов, так как обслуживает их интересы.[44] Со связи с данной позицией хотелось бы подробнее проанализировать вопросы статуса конкурсного управляющего и положения должника в конкурсном производстве.
Во-первых, А.Н. Семина, анализируя обязанность управляющего заявлять возражения относительно требований кредиторов, считает, что он действует исключительно «как совокупный представитель всех кредиторов против одного из кредиторов или некоторых из кредиторов, заявляющих неправомерные требования».[45] Однако при осуществлении данной обязанности управляющий вольно или невольно защищает и права должника, так как чем меньше обоснованных требований кредиторов предъявлено должнику, тем больше у последнего шансов удовлетворить все требования кредиторов, включая требования участников (учредителей) или собственника унитарного предприятия.
Во-вторых, при подписании мирового соглашения от имени должника конкурсный управляющий, по мнению А.Н. Семиной, отстаивает государственные интересы, «следит за тем, чтобы мировое соглашение соответствовало закону».[46] В соответствии со ст. 150 Закона о несостоятельности конкурсный управляющий принимает решение о заключении мирового соглашения со стороны должника, то есть выражает волю последнего (реализует функции руководителя), тем более что мировое соглашение может подписываться и на стадии внешнего управления, где арбитражный управляющий также действует в качестве руководителя от имени и в интересах должника (абз. 3 п. 1 ст. 99 Закона о несостоятельности). А вопрос о соответствии мирового соглашения закону решает не управляющий, а арбитражный суд (ст. ст. 158-160 Закона о несостоятельности).