Вместе с тем нравственные правила справедливости и милосердия, хотя и включают в себя всю область взаимоотношений живых существ, но не покрывают всего многообразия отношений даже между людьми. Поэтому необходим религиозный принцип, базирующийся на благоговении и вере: «Сознательно и разумно делать добро я могу только тогда, когда верю в добро, в его объективное, самостоятельное значение в мире, то есть, другими словами, верю в нравственный порядок, в Провидение, в Бога. Эта вера... составляет то, что называется естественной религией». Соловьев считал, что «добродетельный человек есть человек, каким он должен быть. Другими словами, добродетель есть нормальное или должное отношение человека ко всему».
Этическая система Соловьева и сегодня имеет непреходящее значение – это единственная в русской философии законченная концепция христианской нравственности, пронизанная верой в неистребимость пребывающего в человеке добра
Сложности в определении и понимании добра и зла коренятся в их особенностях. Первая из них – всеобщий, универсальный характер Добра и Зла. Если, скажем, честь и достоинство – сугубо личностные оценки человеческих качеств, проявляющиеся в межличностных отношениях, то под «юрисдикцию» добра и зла подпадает все: и человеческие отношения, и отношение человека к природе и миру вещей.
Заметим, однако, что всеобщность и универсальность не мешают добру и злу отличаться второй особенностью – конкретностью и непосредственностью. Они – понятия исторические, зависящие от реальных общественных отношений.
Так, в первобытном обществе добром считалось все, что способствовало выживанию рода, то есть добродетелью были не только мужество и храбрость, но и коварство, хитрость и даже жестокость. С появлением частнособственнических отношений добро начало отождествляться преимущественно с материальным благополучием, богатством, а поскольку распределялось оно неравномерно, то достижение добра одними осуществлялось зачастую за счет причинения зла другим.
Третья важнейшая особенность добра и зла – это то, что они феномены субъективные, то есть не принадлежащие объективному миру, а относящиеся к деятельности человеческого сознания. Действительно, в природе, например, нет явлений, которые безотносительно к человеку были бы добром или злом. Это мы, в зависимости от своих нужд, интересов, условий жизни, относим одни вещи и явления к разряду «добрых», другие – к разряду «злых». Дело в том, что добро и зло – понятия не только ценностные, но и оценочные. При их помощи мы положительно или отрицательно оцениваем то или иное природное, социальное явление, моральные качества и поступки людей. Но как всякие оценочные понятия они несут в себе элемент человеческой субъективности, личной пристрастности, эмоциональности.
Проявляется субъективность, во-первых, в том, что разные субъекты в силу разницы в понимании, интересах, отношениях могут иметь различное представление о добре и зле. Так, для одного добро – «награда сердцу» – «счастье и покой», для другого – гражданское неравнодушие и борьба за справедливость, для третьего – духовное и интеллектуальное самосовершенствование, для четвертого – материальный достаток и т.д. и т.п. Представляете, как людям трудно понять друг друга, договориться, особенно если их оценки взаимоисключающи, а нетерпимость не позволяет стать на точку зрения другого. И тогда «доброе» становится «злым». Вот как подметил эту особенность добра русский философ Л. Шестов: «Таково уж свойство добра. Кто не за него, тот против него. И всякий человек, признавший суверенность добра, принужден уже делить своих ближних на хороших и дурных, то есть на друзей и врагов своих». Этим, в частности, Л. Шестов объясняет максималистскую позицию Льва Толстого, для которого, с одной стороны, служить добру было «не только не бремя, а облегчение от бремени», но, с другой стороны, это как бы давало ему право «требовать от других людей, чтобы они делали то, что он делает, жили так, как он живет».
Кстати, этим недостатком «грешил» не только Л. Толстой, но многие другие люди, в том числе и мы с вами. Особенно развивается он у тех, кто имеет власть над другими. В этом случае им кажется, что они владеют монополией на истину и добро, а также правом обратить в «свою веру» всех сомневающихся и инакомыслящих – для их же блага. Так думают и действуют семейные тираны: ведь они точно знают, что именно нужно для счастья их близких, и поэтому требуют безоговорочного послушания; так думают и действуют политические диктаторы: они тоже знают, что есть добро для народа и действуют «от имени и в интересах» народа, даже если для этого надо творить насилие над народом – от ГУЛАГов до цензуры над печатью. Но насильственное добро уже не есть добро: нельзя насильно заставить людей быть счастливыми или добродетельными.
Во-вторых (и это вытекает из «во-первых»), в силу тех или иных причин то, что для одного человека объективно выступает в виде добра, для другого является (или ему кажется, что является) злом. Так, для больного предстоящая операция однозначно воспринимается как зло; для хирурга же, видящего картину болезни с профессиональной точки зрения, она – единственная форма помощи, а значит – добро.
А и области человеческих отношений?.. Плохой-хороший, добрый-злой... Такое двухцветное деление мира начинается еще с детского сада и нередко проходит через всю жизнь. Со временем выясняется, что «плохой» с нашей точки зрения для других вовсе не так уж и плох, у него, как и у нас, есть друзья, которые его уважают и даже любят. После такого открытия уже нетрудно сообразить, что и мы сами – безусловно, по-своему хорошие – далеко не у всех пользуемся симпатией, а для кого-то просто невыносимы.
Субъективность, таким образом, предполагает отсутствие абсолютного Добра и Зла в реальном мире (они возможны лишь в абстракции или мире потустороннем). Поэтому из субъективности проистекает четвертая особенность добра и зла – их относительность, также проявляющаяся в ряде моментов.
Во-первых, зло в одних условиях и отношениях может представать в виде добра в других условиях и отношениях. Русский философ И.О. Лосский, указывая на то, что зло всегда относительно, утверждал, что в любом зле, с философской точки зрения, есть какие-то элементы добра.
Лосский иллюстрировал этот тезис на примере смерти. Смерть есть несомненное зло; более того, она символизирует предельное зло мира. С этим согласится любой человек, познавший боль утраты или задумавшийся о бренности своего существования. Но если абстрагироваться от личностных переживаний и посмотреть на смерть с точки зрения ее роли в процессе жизни, то становится очевидной ее необходимость – не только биологическая, но и этическая. Осознание человеком своей смертности побуждает его к нравственным исканиям. Без смерти нет жизни, но без смерти нет и смысла жизни. Благодаря смерти жизнь приобретает качество непреходящей ценности. Только то ценно, что конечно. Осознание человеком своей конечности побуждает его искать способы преодоления смерти, духовной или даже физической. Оно становится импульсом к творчеству.
Во-вторых, то, что было злом, в процессе развития может превращаться в добро и наоборот.
Так, вызывавшие когда-то ликование ирригационные работы в Беларуси, направленные на осушение болот, дали возможность расширения полезных площадей и, следовательно, способствовали добру – увеличению сельскохозяйственной продукции. Но оказалось, что со временем это привело к уничтожению целой системы малых рек и озер, определявших климат, ландшафт и природные условия Беларуси в целом. Причиненное природе зло оказалось необратимым.
Возможно, именно относительность добра и зла, наблюдение, что «все хорошее – дурно» и наоборот, привели Ницше к выводу: «Ни за что так дорого человек не расплачивается, как за свои добродетели». В обыденном сознании эта мысль находит отражение в пословицах «Добро бывает наказуемо», «Хочешь уделать себе плохо – сделай другому хорошо» и др. Эта горькая житейская «мудрость» в какой-то мере объясняет и оправдывает парадокс нравственного поведения, подмеченный еще древнеримским поэтом Овидием: «Благое вижу, хвалю, но к дурному влекусь». И разве не то же свойство добра и зла сокрыто в знаменитой фразе «Благими намерениями вымощена дорога в ад»? Русский философ С.Л. Франк в работе «Крушение миров» писал, что «всё горе и зло, царящее на земле, все бедствия, унижения, страдания по меньшей мере на 99% суть результат воли к осуществлению добра, фанатичной веры в какие-либо священные принципы, которые надлежит немедленно насадить на земле, и воли к беспощадному истреблению зла; тогда как едва ли одна сотая доля зла и бедствий обусловлена действием откровенно злой, преступной и своекорыстной воли».
Рассмотренные проявления относительности добра и зла высвечивают и подтверждают их пятую особенность: единство и неразрывную связь друг с другом. Они бессмысленны в отдельности, как бессмыслен плюс без минуса; они не могут существовать друг без друга, как не существуют самостоятельно северный и южный полюс магнита. Не говоря уже о том, что изысканная мимикрия зла зачастую, к сожалению, привлекает людей сильнее, чем беспомощность, заурядность добра.