Оставлю в мире по себе, —
Пускай тебе тетрадь напомнит эта
Сердечной дружбы нашей дни,
И ты тогда забытаго поэта
Хоть добрым словом помяни!
Заметим, что факсимильные изображения рукописей известных писателей, популярные в посмертных изданиях их сочинений во второй половине XIX века, создавали иллюзию загробного письма.
II. DUBIA
14) ПСЕВДО-СУРИКОВ (И.З. СУРИКОВ, ум. 1880)
Пред лицом Абвеки
Стоя я в смущении
И плачу и жадно
Молю о прощении.
* * *
А гордые духи
Других измерений
Проходят, не слыша
Моих песнопений...
* * *
Внизу, подо мною
Отщепенцы мира
Безумные ищут
Инаго кумира.
* * *
Над мною сияет
Святыня в просторе,
Внизу, подо мною,
Греховное море.
Получено на сеансе медиума Н.Д. Страблина «на небольшом клочке бумаги». На вопрос Н.П. Вагнера, кто написал эти стихи, было отвечено: «Суриков». «Известный поэт?» Отвечено: «Да!» Вагнер, однако, выражает сомнение в принадлежности стихов «нашему известному народному поэту» по причине их не-ходства с поэтической манерой последнего: «Дух... очевидно представлял личность, сильно опутанную другими индивидуальностями». Под именем Абвеки «Суриков» подразумевал «Духа духов» [Вагнер: 31—32]. Вскоре от «Сурикова» была получена следующая молитва:
Абвек внемли
Мольбам земли
И грешныя силы
Запри в их могилы,
Чтоб нас не смущали
И нам не мешали
Тебя призывать.
Свою благодать
На верных земли
Абвек ниспошли [Вагнер: 34].
III. ЗАГРОБНО-ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
1) Загробные эпиграммы Пушкина
Посв. Я.А. Исакову
1
«— Кого по смерти, как при жизни,
Бояться должен ты, поэт,
В своей возлюбленной отчизне?»
«— Кого? врагов, конечно». —«Нет,
Еще опасней есть субъекты».
«— Друзей? Кого же наконец?»
«— Своих издателей, певец,
Бояться должен целый век ты».
2
Смерть для меня — таков, знать, русский быт —
Двойной свой наложила отпечаток!
Я пулею Дантеса был убит,
А Исаковым — массой опечаток.
3
Заслугой иногда быть может и небрежность.
Так, к Исакову чувствую я нежность,
Его заботу дружески ценя.
Хоть для него я не кумир, не идол,
Он к «пушкинскому празднику» не выдал,
Моих стихов в продажу не пустил,
(Я чту его лобзанием заочным)
И бедного певца не посрамил
Изданием безграмотно-лубочным.
Медиум [Стрекоза. 1880. № 23. С. 6]
Насмешки над изданием: Сочинения А.С. Пушкина. Т. 1—6 / Изд. Я.А. Исакова. СПб., 1880. С приложением портрета и снимка с последнего письма Пушкина.
Эпиграммы появились в № 23 юмористической «Стрекозы» за 1880 год. Всю первую страницу номера занимает портрет Пушкина в черной рамке, c виньеткой, изображающей переплетенную лавром лиру, и с подписью «А.С. Пушкин. Родился 26 мая 1799 года, умер... совсем не умер и до днесь». В этом же номе-ре помещены заметка «По поводу открытия памятника А.С. Пушкину», подборка стихотворений Пушкина, а также апокрифический экспромт Пушкина (о роли пушкинских торжеств 1880 года в пушкинском мифе см.: Levitt).
В № 27 того же издания опубликовано послание «С того света (На днях полученное письмо А.С. Пушкина к А.Я. Исакову)». Издатели сообщали, что
<п>исьмо получено чрез посредство спиритической почты. Вид письма слегка помятый. На конверте сургучная печать «А.С.» с гербом, почтовый штемпель, изображающий Харона в лодке, перевязанные почтовые тюки, и собственноручная пометка спиритического почтдиректора, г. Аксакова, «письмо запоздало вследствие разлива реки Ахерона и причиненной им порчи железнодорожных насыпей в стране духов».
Упоминается А.Н. Аксаков — виднейший представитель спиритизма в России. Сюжет письма следующий. Получив книжную посылку от приятеля, пребывающего на земной планете, Пушкин вместе с Державиным, Грибоедовым, Гоголем и Крыловым штудируют вышедшие I и VI тома исаковского собрания сочинений Пушкина и ругают издание и его редактора Ефремова. В заключение Пушкин смиренно просит издателя: «...вместо того, чтобы вставлять в мои стихи ефремовские вирши, вставляйте лучше мои стихи в “Полное собрание сочинений” господина Ефремова». Следует факсимильное изображение собственноручной подписи покойного поэта.
2) КОЗЬМА ПРУТКОВ («ум.» 1863)
1. Из подборки посланий [С того света]28
Глафира спотыкнулась
На отчий несессер,
С испугом обернулась:
Пред нею офицер.
Глафира зрит улана,
Улан Глафиру зрит,
Вдруг — слышат — из чулана
Тень деда говорит:
«Воинственный потомок,
Храбрейший из людей,
Смелей, не будь же робок
С Глафирою моей.
Глафира! из чулана
Приказываю я:
Люби сего улана,
Возьми его в мужья».
Схватив Глафиры руки,
Спросил ее улан:
«Чьи это, Глаша, штуки?
Кем занят сей чулан?»
Глафира от испугу
Бледенеет и дрожит,
И ближе жмется к другу,
И другу говорит:
«Не помню я наверное,
Минуло столько лет,
Нас горе беспримерное
Постигло — умер дед.
При жизни он в чулане
Все время проводил
И только лишь для бани
Оттуда выходил».
С смущением внимает
Глафире офицер
И знаком приглашает
Идти на бельведер.
«Куда, Глафира, лезешь?» —
Незримый дед кричит.
«Куда? Кажись, ты бредишь? –
Глафира говорит, —
Ведь сам велел из гроба,
Чтоб мы вступили в брак?»
«Ну да, зачем же оба
Стремитесь на чердак?
Идите в церковь, прежде
Свершится пусть обряд,
И, в праздничной одежде,
Вернувшися назад,
Быть всюду, коли любо,
Вы можете вдвоем»:
Улан же молвил грубо:
«Нет, в церковь не пойдем,
Обычай басурманский
Везде теперь введен,
Меж нами брак гражданский
Быть может заключен».
Мгновенно и стремительно
Открылся весь чулан,
И в грудь толчок внушительный
Почувствовал улан.
Чуть-чуть он не свалился
По лестнице крутой
И что есть сил пустился
Стремглав бежать домой.
Сидит Глафира ночи,
Сидит Глафира дни,
Рыдает что есть мочи,
Но в бельведер ни-ни! [Прутков: 310—312]
Стихотворение входило в подборку посланий Пруткова с того света, опубликованную в «Санкт-Петербургских ведомостях» за 1876 год (№ 84 и 96). Пародийным медиумом служил некий генерал-майор в отставке и кавалер (как уже отмечалось, спиритизм был особенно популярен в армейских кругах, в том числе высших: упоминавшиеся ранее генералы Катенин, Фелькнер; ср. также сатирический образ коменданта Петропавловской крепости, увлеченного спиритизмом, в «Воскресении» Л.Н. Толстого). Генералу явился дух поэта, глубокого мыслителя и государственного человека, покойного действительного статского советника Козьмы Петровича Пруткова, который надиктовал ему четыре послания [см.: Прутков: 304—312]. О своем загробном существовании покойный, в частности, писал: «Я и теперь не сижу сложа руки и постоянно думаю о благе и преуспеянии нашего отечества» (с. 305). Стихотворение описывает печальное происшествие, случившееся в одном близком покойному семействе, в котором не последовали его нравственным советам.
«Мнимая» фигура поэта-бюрократа Козьмы Пруткова — наверное, самый близкий практике спиритизма литературный эксперимент, «полная материализация» болтливого фантома. (Интересно, что один из его создателей-«медиумов», граф А.К. Толстой, в 1850-е годы был увлечен столоверчением; возникновение образа Пруткова совпадает по времени с зарождением русского спиритизма — 1854 год.) Согласно биографической легенде Пруткова, его жизненный и творческий путь кончился в 1863 году стихотворением «Предсмертное», в котором «отпечатались все подробности любопытного перехода Козьмы Пруткова в иной мир, прямо с должности директора Пробирной Палатки» [Прутков: 79]. Однако после смерти Козьмы его соавторы продолжали «находить» и предавать печати неопубликованные произведения покойного («посмертный Прутков»). В середине 1870-х, после смерти А.К. Толстого, братья Алексей и Владимир Жемчужниковы были вынуждены неоднократно выступать с разоблачениями много-численных подделок, печатавшихся «беззаконно и бесстыдно» от имени их детища [Прутков: 341]. Обращение к покойному посредством стола — удачный ход в борьбе за его аутентичное наследие.
Загробные послания Пруткова были опубликованы в самый разгар полемики о спиритизме в русском обществе (деятельность «спиритической комиссии» Д.И. Менделеева, статьи Вагнера, Бутлерова, Достоевского, Лескова, Боборы-кина, Страхова и т.д.). Эти сочинения Пруткова, помимо указанной выше цели (борьба за «аутентичного» Пруткова), — одна из лучших пародий на спирити-ческий метод общения с покойными авторами.
2. Посмертное произведение Козьмы Пруткова
Спирит мне держит речь, под гробовую крышу:
«Мудрец и патриот! Пришла чреда твоя;
Наставь и помоги! Прутков! Ты слышишь?»
— Слышу
Я!
Пером я ревностно служил родному краю,
Когда на свете жил... И кажется, давно ль?!
И вот, мертвец, я вновь в ее судьбах играю —
Роль.
Я власти был слуга; но, страхом не смущенный.
Из тех, которые не клонят гибких спин,
И гордо я носил звезду и заслуженный —
Чин.
Я, старый монархист, на новых негодую:
Скомпрометируют они — весьма боюсь —
И власть верховную, и вместе с ней святую —
Русь.
Торжественный обет родил в стране надежду,
И с одобрением был встречен миром всем...
А исполнения его не видно между
Тем.
Уж черносотенцы к такой готовят сделке:
Когда на званый пир сберется сонм гостей —
Их чинно разместить и дать им по тарелке —
Щей.
И роль правительства, по мне, не безопасна:
Есть что-то d’inacheve... Нет! Надо власть беречь
Чтоб не была ее с поступком несогласна —
Речь.
Я, верноподданный, так думаю об этом:
Раз властию самой надежда подана —
Пускай же просьба: «Дай!» — венчается ответом:
«На!»
Я главное сказал, но из любви к отчизне
Охотно мысли те еще я преподам,
Которым тщательно я следовал при жизни —
Сам.
Правитель! дни твои пусть праздно не проходят;