Если перечисленные четыре макросемьи получили довольно широкое признание со стороны лингвистов-компаративистов, то генетическое родство двух следующих гипотетических макросемей не было достаточно убедительно аргументировано и их реальность остается под вопросом.
Первая из них объединяет большинство языков коренного населения Америки, кроме языков на-дене и эскимосско-алеутских. О родстве подавляющего большинства аборигенных языков Америки писали многие лингвисты. В начале 20 в. с таким утверждением выступил известный итальянский лингвист Альфредо Тромбетти. Позже сходной позиции придерживались основоположник метода глоттохронологии Моррис Сводеш,, лингвист-американист Эстер Маттисон и уже упоминавшийся нами один из крупнейших компаративистов мира Джозеф Харолд Гринберг. Вместе с тем значительная группа специалистов по индейским языкам Америки считает “конструирование” этой америндской, как ее назвали, макросемьи недостаточно аргументированным и избегает объединения большинства индейских языков в одно целое.
Вопрос о месте и времени существования америндского этноязыкового единства до сих пор остается фактически открытым. Впрочем, один из наиболее энергичных сторонников идеи о некогда существовавшем америндском языковом единстве М. Сводеш считал, что 10 - 15 тыс. лет назад предки индейцев могли говорить на диалектах одного общего языка. Затрудняясь в определении точного места распада америндского языка, можно тем не менее думать, что это событие должно было произойти где-то в Северной Америке.
Как известно, подавляющая часть населения Америки говорит сейчас не на аборигенных, а на европейских языках. Число говорящих на америндских языках сравнительно невелико, их использует не более 4 % населения Америки и только 0,6 % всего населения мира.
Дж.Х. Гринбергом была выдвинута и гипотеза о существовании еще одной макросемьи языков - индо-тихоокеанской. Им было высказано предположение, что когда-то на юго-востоке Азии была расселена единая индо-тихооке-анская этноязыковая общность, распад которой положил начало андаманским, папуасским и вымершим в 19 в. тасманийским языкам. Огромная работа, проведенная австралийским ученым Стивеном А. Вурмом по изучению папуасских языков, показала, что по крайней мере часть из них занимает вполне изолированное положение и не родственна каким-либо другим языкам. Тем не менее определенные параллели между некоторыми папуасскими языковыми семьями, а также между отдельными папуасскими языковыми семьями и языками андаманскими и тасманийскими все же удалось обнаружить.
На языках индо-тихоокеанской макросемьи в настоящее время говорит только около 0,1 % населения земного шара.
Таким образом, на языках семи макросемей - ностратической, афразийской, сино-кавказской, конго-сахарской, австрической, америндской и индо-тихоокеанской - сейчас говорит подавляющее большинство населения мира. Не входит в состав этих крупных языковых объединений только несколько малочисленных семей, ареалы которых расположены в периферийных районах ойкумены: койсанская семья в Южной Африке и в некоторых внутренних областях Восточной Африки, австралийская семья в Австралии, чукотско-камчатская семья на крайнем северо-востоке Азии и, возможно, некоторые из папуасских семей на Новой Гвинее (раму, торричелли, западнопапуасская, бугенвильская и несколько других совсем малочисленных семей). Изолированное положение занимают и ряд языков, которые не удалось сблизить ни с какими семьями. Это нивхский язык в Хабаровском крае и на Сахалине, айнский язык на северном японском острове Хоккайдо (впрочем, Дж.Х. Гринберг, как говорилось, счел возможным включить оба эти языка в свою евразийскую макросемью), семь папуасских языков (варембори, пауви, бурмесо в Ириан-Джая, каркар-юри, буса, яле, кибири в Папуа - Новой Гвинее).
Следует еще отметить, что некоторые языки южноамериканских индейцев, вследствие плохой изученности или по каким-то другим причинам, до сих пор не удалось классифицировать. К таким языкам, в частности, относятся карабайо, нукак-макy и яри в Колумбии, мутyс и ювана в Венесуэле, коорошитари и арaра в Бразилии, чикитано в Боливии. Большинство этих языков весьма малочисленны и насчитывают лишь по нескольку сотен носителей. Исключение составляет чикитано, число говорящих на котором превышает 40 тыс. человек.
Как было показано, подавляющее большинство языков мира принадле-жит к сравнительно небольшому числу больших языковых макросемей. Семей же и изолированных языков, не входящих ни в одну из макросемей, совсем немного, причем число их постепенно сокращается, так как некоторые из них по мере более основательного изучения и сопоставления с другими языками и языковыми группами включаются в ту или иную макросемью (так было, например, с эскимосско-алеутской семьей, семьей на-дене, изолированными языками баскским, бурушаски, нахали и др.).
Тем не менее, на наш взгляд, изолированное положение некоторых малых семей и отдельных языков не обязательно должно связываться с их недо-статочной изученностью и порой может отражать реальную историю их разви-тия: они могли отделиться от каких-то родственных им языков в очень древние времена, вследствие чего их генетическая связь с другими языками, к сожале-нию, на современном уровне лингвистической науки просто не может быть прослежена.
Выше уже отмечалось, что попытки ряда компаративистов выявить очень древние родственные связи между некоторыми языками мира были встречены в штыки консервативно настроенными лингвистами (прежде всего из числа индоевропеистов и американистов), которые обвинили своих коллег в поверхностности их анализа. Однако совершенно неожиданно решительная поддержка многим выводам “глубокой компаративистики” пришла со стороны такой далекой от лингвистики науки, как генетика. Мы имеем здесь в виду исследования ряда крупных итальянских генетиков во главе с Л.Л. Кавалли-Сфорцой. В результате этих исследований удалось доказать, что у народов, говорящих на разных языках, объединенных в макросемьи (само существование которых многие лингвисты никак не хотели признавать), сходный генофонд, и, следовательно, они имеют общее происхождение. Особенно были подкреплены позиции сторонников америндского единства, у которого всегда было большое число противников. Так, генетики показали, что все индейцы, говорящие на языках америндской макросемьи, близки между собой по набору генов, в то время как между генофондами носителей языков америндской макросемьи и носителей языков семьи на-дене имеются значительно большие различия.
Сам Л.Л. Кавалли-Сфорца объяснял корреляцию между лингвистической и генетической эволюцией тем, что и та и другая происходят в принципе одина-ково и представляют собой цепь последовательных делений. В двух раздели-вшихся популяциях начинается дифференциация как генов, так и языков. Конечно, скорость дифференциации генов и языков может быть различной, но какая-то пропорциональность все же должна иметь место.
При характеристике языковых групп, на которые разделено челове-чество, непременно встает вопрос о том, как эти лингвистические подраз-деления соотносятся с подразделениями антропологическими, то есть с челове-ческими расами. В научных работах, публиковавшихся в советский период, неизменно подчеркивалось об отсутствии какой-либо связи между этноязыковой и расовой принадлежностью. Для подтверждения этого тезиса в качестве примера нередко приводилась тюркская группа, в которой языковая близость действительно никак не сопровождается близостью расовой. В числе тюркоязычных народов можно встретить и европеоидов (турки, гагаузы, азербайджанцы и др.), и монголоидов (якуты, долганы, тувинцы, тофалары), и лиц смешанного европеоидно-монголоидного происхождения (туркмены, узбеки, киргизы, казахи, каракалпаки т.д.). Однако такая позиция не учитывает то обстоятельство, что на ранней стадии истории человеческих популяций корреляция между языком и расой была гораздо более тесной, и только интенсивные миграции, сопровождавшиеся расовым смешением, нарушили во многих случаях эту связь.
Так, носители ностратического праязыка были, бесспорно, европе-оидами, о чем, в частности, свидетельствуют палеоантропологические находки, по месту и времени соответствующие предполагаемой прародине нострати-ческой этноязыковой общности.
Тем не менее расовую однородность (даже на уровне большой расы) удалось сохранить далеко не всем ветвям, образовавшимся в результате распада ностратической этноязыковой общности. Полностью европеоидной осталась лишь малочисленная картвельская семья. Сохранила европеоидный облик и бoльшая часть групп индоевропейской семьи, и лишь многие народы индоарийской группы впитали в себя существенный инородный (австралоидный) элемент.
Ряд народов уральско-юкагирской семьи получил бoльшую или меньшую монголоидную примесь, хотя у основной части уральскоязычных этносов она заметна слабо. Лишь у ханты и манси монголоидные черты достаточно сильно выражены, а юкагиры вообще являются монголоидами.
Дравидийская ветвь ностратической макросемьи, попав в результате миграции в Южную Азию, смешалась там с местным австралоидным населением, и в настоящее время народы дравидийской языковой семьи образуют в своем большинстве особую (южноиндийскую, или дравидскую) контактную европеоидно-австралоидную малую расу.
Весьма сильно подверглись расовой “трасформации” народы алтайской языковой семьи. Алтайская этноязыковая общность была, по-видимому, подобно другим общностям распавшегося ностратического этноязыкового единства, европеоидной, однако по мере продвижения на восток многие ее группы, сохраняя свои языки, все более поглощались в расовом отношении местным монголоидным населением. Лучше других удержали свои европеоидные морфологические черты некоторые народы тюркской группы, причем большинство юго-западных тюрков (турки и др.), если и были в какой-то мере метисированы, то при реверсивном движении на запад вновь впитали в себя европеоидный элемент, постепенно “растеряв” почти все приобретенные при движении в восточном направлении монголоидные признаки. Предки же народов монгольской и тунгусо-маньчжурской групп, а также предки корейцев и японцев, двигаясь в восточном направлении, полностью “растеряли” все свои европеоидные черты. Такая “монголизация” ожидала и предков эскимосов и алеутов.