Парадоксальным может прозвучать утверждение, что Ф. де Соссюр, выдвинув семиотику и включив в нее теорию знака, самоё теорию знака применительно к языку дал превратно [19]. Вот некоторые его дефиниции:
1. "Языковой знак связывает не вещь и имя, но понятие и акустический образ. Этот последний не есть материальный звук, вещь чисто физическая, но психический отпечаток звука, представление, получаемое нами о нем посредством наших органов чувств: он - чувственный образ, и если нам случается называть его "материальным", то только в этом смысле и из противопоставления второму моменту ассоциации - понятию, в общем более абстрактному" [20].
2. "Именно потому, что слова языка являются для нас акустическими образами, не следует говорить о "фонемах", их составляющих" [21].
3. "Языковой знак есть таким образом двусторонняя психическая сущность" [22].
4. "Языковой знак произволен" [23].
Из этих определений природа лингвистического знака не проясняется. "Чувственный образ" снимается невозможностью говорить. о фонемах, его составляющих; обязательная материальность знака растворяется в "двусторонней психической сущности" [24].
Интересные мысли о природе языкового знака были высказаны А. Соммерфельтом, С.И. Карцевским и другими, но я не могу детально входить в рассмотрение этих работ.
В 30-40-х годах XX в. в различных журналах Европы вновь разгорелась дискуссия о произвольности и непроизвольности языкового знака в связи с определениями, данными в работах Ф. де Соссюра. Дискуссия началась статьей Э. Бенвениста "Природа лингвистического знака" [25], где автор указывал, что отношение языкового знака и называемой вещи "произвольно", но внутри языка связь обозначающего и обозначаемого не произвольна, а "необходима",. так как это соединение представляет собой тесный симбиоз, где понятие является как бы "душой" акустического образа.
Э. Бенвениста в дальнейшем поддержали Э. Лерх в статье "О сущности языкового знака" [26], где автор рассматривает звукоподражания и ономатопеи и еще раз возвращается (вслед за Соссюром) к различию знака и символа, и А. Гардинер в статье "Анализ языкового знака у Ф. де Соссюра" [27], где высказана мысль, интерпретирующая данную дискуссию в античных терминах physei и thesei; автор также указывал, что Ф. де Соссюр и Э. Бенвенист понимают термин "произвольный" по-разному.
В защиту соссюровского тезиса о произвольности знака выступили Ш. Балли [28], П. Наэр [29] и особенно Н. Эйе [30].
Нам кажется, что прав был А. Гардинер, сопоставивший эту дискуссию с античным спором о physei и thesei, что подменяет проблему знака проблемой соотношения языка и действительности.
Таким образом, ни тезы Ф. де Соссюра о знаке, ни дальнейшая полемика вокруг его тез не приводят к уточнению понятия знака. Нам представляется, что мысли Ф.Ф. Фортунатова, Э. Гуссерля и К. Бюлера вернее фиксируют объект и дают более конструктивные положения.
Понятие знака обязательно для понимания языка вообще и синхронии в частности, и данное понятие требует от лингвиста точной дефиниции. Эти дефиниции можно, с точки зрения лингвистики, свести к пяти пунктам:
1. Знак должен быть доступен чувственному восприятию, как и любая вещь.
2. Знак не имеет значения, но направлен на значение в интенции, чем не обладает, например, слог.
3. Содержание знака не совпадает с его материальной характеристикой.
4. Содержание знака определяется его различительными признаками, аналитически выделяемыми и отделяемыми от неразличительных (дифференциальными от недифференциальных).
5. Знак и его содержание определяются местом и ролью данного знака в данной системе знаков аналогичного порядка.
7
Для уяснения соотношений синхронии и диахронии и для понимания самой синхронии необходимо также уточнить значение терминов "система" и "структура" (единства мнений здесь тоже нет). Эти два термина часто синонимируют, и некоторые языковеды даже предлагают иногда "обойтись одним"; думаю, что это неправильно. Я неоднократно в устных выступлениях и в печати предлагал сохранить эти два термина и размежевать их значения. Для меня система - это связь и взаимосвязь по горизонтали, а структура - это связь и взаимосвязанность по вертикали.
Система - единство (на основании взаимотожеств и взаиморазличий) однородных элементов, что объединяет фонетические, морфологические, лексические и синтаксические системы в пределах каждого яруса языковой структуры. Структура - это вертикальная ось, связывающая в единство различные ярусы целого. Отдельные детали в освещении данной проблемы приводятся ниже.
Многие "структуралисты" и даже "неструктуралисты" употребляют термин "структура" по аналогии с естественными науками. Аналогия (вещь, вообще говоря, хотя и полезная, но опасная) идет здесь от органической химии, геологии, чуть-чуть от физики и даже металлургии [31]. Структуры кристаллов и тому подобных материальных ценностей ничего общего не имеют с тем, что можно и должно называть "структура языка".
В языке есть периферия и внутреннее ядро. Принцип структуры позволяет вертикальной осью "просверлить" системные ярусы и создать новое единство: язык en bloc! В связи со сказанным выше представляется неверным также отожествление структуры-системы языка (и его "ярусов") с "механическим упорядочением".
В книге А.С. Чикобавы "Введение в языкознание" как раз имеется такое пояснение системы через "механическую упорядоченность" [32]. Думаю, что это не так. "Ни в коем случае нельзя подменять понятие системы понятием внешней механической упорядоченности ...; при внешней упорядоченности качество каждого элемента не зависит от целого (поставим ли мы стулья по четыре или по восемь в ряд и будет ли их 32 или 64 - от этого каждый из стульев останется таким же, как если бы он стоял один)" [33].
Сложнее вопрос о взгляде на "систему" в языке у американских ученых, следующих принципам прагматизма-бихейвиоризма. Остановимся на определении Л. Блумфилдом грамматики: "значимое устройство форм в языке". Можно ли понятие "система" подменить понятием "устройство", вытекающим из бихейвиористских установок Блумфилда?
Новые работы американских ученых как будто бы дают повод для оправдания бихейвиористского подхода к языку. Но можно ли "живую" спектрограмму или даже осциллограмму сразу сделать "лингвистической характеристикой"? Вряд ли. Интерпретация спектрограммы и осциллограммы требует большого лингвистического анализа и чисто лингвистической интерпретации. Иначе исследователь попадает из желаемого Sein в примитивный Schein и окажется во власти эмпирической "ленточки речи", которую можно резать ножницами, невзирая на структурные швы и характеристики, способные превратить Schein в Sein [34].
Примером такого подхода может служить также статья А.Н. Гвоздева по поводу случая к Ире и Кире [35].
На основании анализа, приведенного в моей статье "Фонологические заметки" [36], я считаю возможным утверждать, что не только фонемы, но и позиции соотнесены со смыслоразличением [37], а фонемы в языке существуют не только как элемент подвижного во времени ряда, как звено линейности, но как локализованный компонент морфем и слов.
Поэтому для определения и фонем, и позиций, и систем вариативности фонем в связи с разными позициями необходимо понимать исследуемый язык [38], а не полагаться на статистический критерий "встречаемости" (occurence) и "распределения" (distribution), чем готовы удовлетвориться некоторые представители американской дискриптивной лингвистики. Под каким бы обличьем ни проявлялась "механическая упорядоченность" или "устройство форм" - это лишь механическая регистрация связей структурно невзвешенных явлений.
8
Структура и структурность - общее свойство языков как особого явления действительности, варьирующееся лишь в зависимости от конкретного типа этой структуры (например, немецкий и китайский языки, арабский и тюркские и т. п.), но системность специфична не только для каждой группы родственных языков, но и для каждого индивидуального языка в отдельности (например, болгарский и русский, английский и немецкий - каждый раз в пределах близкородственной группы). Из этого положения следует, что такие "общие" для разных языков явления, как "родительный падеж" или "фонема t" в двух языках, каковы бы ни были их генеалогические отношения, никогда не являются тожествами (например, в русском и немецком), так как каждое такое явление имеет свой парадигматический ряд в своей системе и лишь через него получает характеристику единицы. Так, для характеристики русского родительного падежа необходимо понимать его связи с винительным, а в пределах самого родительного - возможности генитива и партитива, что не входит в характеристику немецкого, морфологически наиболее стойкого падежа - чистого генитива [39].
Фонема /t/ в русском коррелятивно противопоставлена, с одной стороны, фонеме /d/ (дифференциалу глухости - звонкости), тогда как эта же корреляция в немецком разыгрывается на оппозиции fortis - lenis, а с другой стороны, фонеме /t'/ (по дифференциалу твердости-мягкости), чего немецкая фонологическая система вообще не знает. Остальные корреляции, а также и некоррелятивные оппозиции у русского и немецкого /t/ могут и совпадать: /t/ - /ts/, /t/ - /s/, /t/ - /p/ и /t/ - /k/; ср. еще некоррелятивные оппозиции /t/ - /n/, /t/ - /x/ и т.п.
Не только фонетическая и грамматическая система каждого языка индивидуальна. Аналогичные свойства, хотя и несколько в другой мере и степени, проявляет и лексика. Это касается даже и интернациональной лексики, благодаря тому, что лексика существует не "сама по себе", а в структуре языка, т. е. она подчинена фонетическим и грамматическим нормам данной синхронии, независимо от своего происхождения; индивидуальность лексических систем разных языков обусловлена и разными путями развития переносных значений в каждом отдельном языке.