Возвращаясь к вопросам нормы, нужно констатировать, что литературная речевая деятельность, т.е. произведения писателей, в принципе свободна от неправильных высказываний, так как писатели сознательно избегают ляпсусов, свойственных устной речевой деятельности, и так как, обращаясь к широкому кругу читателей, они избегают и тех элементов групповых языков, которые не вошли в том или другом виде в структуру литературного языка. Поэтому лингвисты глубоко правы в том, что, разыскивая норму данного языка, обращаются к произведениям хороших писателей, обладающих очевидно в максимальной степени тем оценочным чувством ("чутьем языка"), о котором говорилось выше, на стр. 33. Однако и здесь надо помнить, во-первых, что у многих писателей все же встречаются ляпсусы [13], и, во-вторых, что по существу вещей произведения писателей не содержат в себе отрицательного языкового материала.
* * *
В заключение приведу несколько примеров лингвистического эксперимента (ср. стр. 32).
В качестве примера синтаксического эксперимента возьмем фразу Никакой торговли не было в городе [14]. Эта фраза переводится так: "торговля отсутствовала в городе" (надо иметь в виду, что в устном языке и фраза, и ее перевод могут иметь троякую ритмическую форму, каждая из которых имеет свое значение: "торговля - отсутствовала в городе", "торговля отсутствовала - в городе" и нерасчлененная, которая здесь и имеется в виду). Попробуем переставлять слова в городе. Получим, во-первых, никакой торговли в городе не было и, спросив себя, что это будет значить, переведем так: "торговля в городе отсутствовала" (возможно двоякое ритмическое членение); во-вторых, получим никакой в городе торговли не было, что прежде всего будет значить: "торговля в городе отсутствовала вовсе" (иные ритмические членения могут дать и иные значения); в-третьих, получим в городе не было никакой торговли, что будет значить: "город не имел никакой торговли"; наконец, можно получить никакой торговли не в городе было, что ничего не значит, ибо так сказать нельзя, т.е. получился отрицательный языковой материал (впрочем, первая часть до слова "было" может быть осмыслена - "торговля вне города"). Нужно иметь в виду, что для полной убедительности эксперимента необходимо для каждого изменения мысленно создавать соответственный контекст или ситуацию.
Приведу пример эксперимента в морфологии. Допустим, что иностранный исследователь общерусского языка запишет такие формы 3 л. ед. ч., как несёт, везёт, плетёт, ждёт, мнёт, ткёт, жгёт, жжот. Что он из этого умозаключит, сидя у себя в кабинете? Он решит, очевидно, что форма 3 л. ед. ч. определенного типа глаголов образуется путем смягчения последнего согласного основы и прибавления окончания -ёт (точнее, -от) и что форма жжот является пережитком или диалектизмом. Только дальнейшая проверка на фактах (эксперимент) поможет ему ввести в правило ограничение, состоящее в том, что к, г основы не смягчаются, а меняются на ч, ж. Тогда жжот станет у него нормальной формой, а ткёт, жгёт - диалектизмами. Вполне ли, однако, это будет верно? Если начать образовывать формы (эксперимент) печёт и пекёт, течёт и текёт, сечёт и секёт и т.д., то окажется, что хотя первые формы и будут безусловно правильными, однако и вторые не будут абсолютно невозможными, какими были бы, например, формы пекот, текот, секот (эксперимент). Далее окажется, что форма ткёт предпочтительнее, чем тчёт (эксперимент); если же попробовать образовать форму 3 л. от малоупотребительного (в городе) глагола ску (эксперимент), то скажем, пожалуй, скёт и едва ли щёт=счёт. И вся картина становится совершенно ясной: формы текёт, секёт, жгёт и т. д. - это формы будущего языка. Пока они устанавливаются только там, где чередования к||ч, г||ж затемняют корень слова: ведь никто не скажет жжа, а жгя всякий поймет (эксперимент), формы же печёт, течёт и т. д. существуют лишь по традиции, хотя пока и не только в словарном порядке, но и в грамматическом.
А вот эксперимент в фонетике: возьмем русское сочетание сел=s'el. Спрашивается, какой гласный можно вставить в это сочетание вместо e=e? Пробуем: сял, сёл, сюл, сил - возможно. А можно ли вставить e=e из слова сели=s'el'i, т.е. сказать s'el? Оказывается, что такого сочетания в русском языке нет вовсе и что русский человек, нефонетик, даже не может его и произнести [15]. Следовательно, можно предполагать с большой долей уверенности, что e, e являются лишь оттенками единой фонемы, обусловленными лишь фонетическими условиями и не имеющими самостоятельной функции.
Все эти приемы, конечно, хорошо известны людям, на месте изучавшим чужой устный язык с целью его полного грамматического и словарного описания и усвоения (нужно всячески подчеркнуть, что последнее есть необходимое условие первого), и я здесь лишь впервые теоретически обосновываю то, что практически, вероятно, многими делалось.
Список литературы
(и примечания)
1. Настоящая статья является дальнейшим развитием взглядов, которые намечены были впервые в моем докладе, читанном в Лингвистической секции 27 октября 1927 г.
2. Имею в виду здесь не только правила синтаксиса, но, что гораздо важнее, правила сложения смыслов, дающие не сумму смыслов, а новые смыслы, - правила, к сожалению, учеными до сих пор мало обследованные, хотя интуитивно отлично известные всем хорошим стилистам.
3. Случаи сознательного "выдумывания" слов довольно редки вообще, сознательное группирование слов свойственно лишь письменной речи, которая все же в целом строится тоже автоматически. Сознательность обыденной разговорной (диалогической) речи в общем стремится к нулю.
4. Позиция большинства лингвистов и даже Соссюра, ближе других подошедшего к этому вопросу, неясны. Соссюр хотя и различил четко "parole" (понятие, впрочем, далеко не вполне совпадающее с моим понятием "речевой деятельности") и "langue", однако помещает последний в качестве психологических величин в мозгу (см. его замечательный "Cours de linguistique generale" [Paris, 1922], p. 32).
5. Впрочем, поскольку косноязычный сознает свое косноязычие и знает, как он должен был бы сказать, этот случай не является типичным.
6. А зачастую и для всех групп, как например французский язык для теперешних французов.
7. Я не говорю здесь о технике лингвистического эксперимента: она трудна и требует великого количества всяких предосторожностей. Записывать "тексты" может всякий; хорошо записывать тексты уже гораздо труднее; для того, чтобы быть хорошим экспериментатором, необходим специальный талант.
8. Я не думаю, чтобы такое исследование обязательно должно было совпадать с "психологией творчества" или с "психологией языка" (Sprachpsychologie). Мне кажется, что здесь возможны и чисто лингвистические подходы; но я не могу здесь обосновывать свои воззрения на этот предмет, так как это потребовало бы особого исследования.
9. Само собой разумеется, что в дальнейшем, для дополнения и сравнения, совершенно необходимо привлекать сочинения и других писателей, и чем больше, тем лучше. Стилистику без этого нельзя даже и построить, во всяком случае - полную стилистику.
10. В сущности, это подобный же пережиток, какой можно было наблюдать у Бругмана (и у многих других "младограмматиков"), когда он отрицал возможность искусственного международного языка, называя его вслед за Мейером (G. Meyer) homunculus'ом (Karl Brugmann und August Leskien. Zur Kritik der kunstlichen Weltsprachen. Strassburg, 1907, S. 26). Но не прав был и Бодуэн, который в разгаре обострившихся философских противоречий утверждал, что нет разницы между живым и мертвым языком, между живым и искусственным языком: достаточно кому-нибудь изучить мертвый язык, чтобы он стал живым (J. Baudouin de Courtenay. Zur Kritik der kunstlichen Weltsprachen. Ostwald's Annalen der Naturphilosophie, [Bd.] VI, [Leipzig, 1907]. Этого, конечно, мало: для того, чтобы стать живым, он должен стать хотя бы одним из нормальных орудий общения внутри какой-либо социальной группы, хотя бы минимальной.
11. Очень часто, особенно при смешении диалектов, норма может состоять в отсутствии нормы, т.е. в возможности сказать по-разному. Лингвист должен будет все же определить границы колебаний, которые и явятся нормой.
12. Говорю - отчасти, так как отрицательный языковой материал создается не только непосредственными исправлениями окружающих, но прежде всего фактическим непониманием: всякое речевое высказывание, которое не понимается, или не сразу понимается, или понимается с трудом, а потому не достигает своей цели, является отрицательным языковым материалом. Ребенок научается правильно просить чего-нибудь, так как его непонятные просьбе не выполняются.
13. Приведу примеры: "проникнуть в тайные недопустимые комнаты человеческой души" (Куприн. Штабс-капитан Рыбников); "из двух шагов один раз нога срывалась с вершины кочки и вязла" (Фет. Мои воспоминания) и т. д.
14. Эту и все следующие фразы следует читать без логических акцентов.
15. Л.В. Щерба. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании.