Состав производящих основ расширяется не только за счет слов различных частей речи, входящих в семантическую сферу «человек» (баба, ребенок, горло, ухо, зубы, хребет, рот; резать, вздыхать, гулять, ломать, гладить, махать; пустой, золотой, красный и др.), но и за счет слов других лексических объединений – «животные»: бык, еж, ерш, змея, крыса и «артефакты»: колесо, костыль, крючок, мешок, мочало, решето, стекло, столб, струна, цепь. Однако тематическая группа «артефакты» также входит, на наш взгляд, в семантическую сферу «человек», поэтому отражает антропоцентризм словообразовательной метафоры.
Подавляющее большинство словообразовательных метафор выполняют характеризующую функцию, выражая по преимуществу отрицательную оценку.
Значительные сдвиги наблюдаются в стилистической дифференциации СМ. Если в период XI –XVII вв. основная часть слов относилась к книжной лексике, то в XVIII в. ровно половина СМ (64 единицы) имеет стилистически сниженную окраску. Это отражало процесс «расширения границ русского литературного языка в сторону живой народной речи, смешения стилей и контекстов»7.
Русский язык XIX века В XIX в. словообразовательная метафора продолжает расширять свои границы – в этот период образуется 147 производных с метафорической мотивацией.
Имена существительные продолжают пополняться наименованиями лиц. Они отражают различные стороны человеческой жизни: поведенческие характеристики: ветрогонка, горлодер, губошлеп, пустоплёт; свойства характера: лоботряс, низкопоклонница, ротозейка, сладострастник, сладострастница, словоблуд, сорвиголова, тяжелодум, чистоплюй; социальные отношения: мироед, притеснительница; профессиональную деятельность: буквоед, рифмоплёт, стихоплёт, сладкопевец, чинодрал, щелкопер; социальный статус: оборванец, оторвиголова, перерожденец, перерожденка. Лексически разнообразные, имена лиц тем не менее образуют цельную смысловую группу, поскольку они содержат оценочную – во всех случаях отрицательную – характеристику именуемых объектов. Коннотативное оценочное значение превалирует над денотативным.
Отвлеченные имена, как и в XVIII в., в большинстве своем выступают в качестве синтаксических дериватов к уже существующим адъективным или глагольным наименованиям, т.е. не образуют новых смыслов, но усложняют словообразовательное гнездо: буквоедство, дармоедство, захребетничество, нахлебничество, рифмоплетство, словоблудие, беспредметность, бессердечие, двуличность, машинальность, мешковатость, осовелость, прямодушие, ребячливость, тупоголовость, унизительность, обострение, перелицовка, подсидка, предпосылка, разбазаривание, развенчивание.
Наименования предметов пополняются незначительным количеством слов: волнолом, волнорез, громоотвод, крылатка, отрог, разлетайка, роговица.
Адъективные СМ развиваются в рамках двух основных смысловых групп: характер человека, свойства натуры, интеллектуальные способности: буквоедский, дармоедский, ершистый, захребетный, меднолобый, новоиспеченный, прижимистый, прямодушный, ребячливый, туполобый; характеристика отвлеченного предмета: беспредметный, внушительный, мимолетный, низкопробный, обостренный, пережиточный, прерывистый, сладкозвучный, унизительный, усладный.
Несколькими примерами представлены прилагательные физического и психического состояния: озадаченный, осовелый, мертвенный и физической характеристики предмета: пружинистый.
Глагольные СМ продолжают заполнять смысловые группы глаголов поведения, проявления свойств характера: выцыганить, гусарить, дармоедничать, двуличничать, двоедушничать, захребетничать, нахлебничать, прислужничать, прифрантиться, проворонить, риторствовать, сатанеть, сбычиться, смудрить, школьничать; состояния, изменения состояния: замудрить, мозговать, обездушеть, озадачиться, оскотиниться, поёжиться, советь; отношения: втрескаться, колпачить, миндальничать, озадачить, полаяться, собачиться, шерстить; психического воздействия: огорошить, принизить, прошколить, услащать; физического воздействия: звездануть, лапать, перелицевать, распатронить; движения, перемещения: змеиться, поколесить, проколесить.
Кроме этого СМ пополняют глаголы ЛСГ уничтожения, траты: разбазарить, разбазариться, раскошелиться, ухлопать.
В системе словообразовательных метафор XIX в. также можно отметить несколько слов, в которых отразились социально-политические, общественные процессы того времени. Отмена крепостного права и последующее за тем резкое расслоение крестьян на бедняков и кулаков вызвало к жизни производное мироед ‘тот, кто живет чужим трудом, эксплуататор’. Метафорический образ основан на ассоциациях поедания одного существа другим (корень – мир- в данном случае имеет значение ‘народ, люди’); производное, возможно, образовано по аналогии с существительным людоед. Слово мироед по происхождению является областным8, а одним из первых зафиксировал его и дал развернутое толкование М.Е. Салтыков-Щедрин в рассказе «Мироеды»:
«Мироед – порождение новейших времен»
(М. С.-Щедрин).
Укрепление чиновничьей власти, произвол и взяточничество, царившие в этой среде, отразились в слове чинодрал ‘бюрократ, чиновник’:
«Оттого, что <...> какой-нибудь жалкий чинодрал из управы благочиния, муж беременной жены и отец девяти младенцев...» (А. Куприн). Внутренняя форма слова весьма прозрачна: в ней прочитываются ассоциации с фразеологизмом драть три шкуры ‘беспощадно, жестоко эксплуатировать, притеснять кого-либо’, а также с одним из значений глагола драть ‘брать, назначать за что-либо непомерно высокую плату’.
Первая половина XIX в. ознаменована расцветом русской словесности – литературы и журналистики. Как и в веке XVIII, большая часть писателей являлась графоманами или эпигонами; языковое сознание выразило это в словахсинонимах стихоплёт ‘плохой, бездарный сочинитель стихов’ и рифмоплёт ‘то же, что стихоплет’, а также в слове щелкопер ‘бездарный, но много и легко пишущий писатель, журналист’: «Художественные формы всегда останутся тожественными с формами действительности, так, как это было до сих пор, и не выдумать ничего лучшего целому легиону прометеев-эстетиков даже при помощи такого же легиона рифмоплетов и сказочников» (В. Майков); «А ведь он гений; по приговору газетчиков и стихоплетов – неизбежная судьба услужливой Европы» (Г. Данилевский); «Стало быть, для вас все равно, что какой-нибудь щелкопер осмелится выразиться обо мне, что я не имею достаточно энергии, что я человек несовременный » (М. С.-Щедрин). Т.е. словесный ряд, наметившийся в XVIII в/ (рифмачество, рифмотворец, рифмосплетение), продолжает пополняться. Пополняется состав производящих основ, и прежде всего за счет слов семантической сферы «человек» (школьник, гусар, ритор, лоб, губа; есть, лизать, петь и др.). Некоторые слова используются вторично (голова, горло, рот, сладкий, пустой) – для создания новых СМ (головоломный, головорез, горлодер, губошлеп, пустоплет; сладкозвучный, сладкопевный). Другие семантические сферы менее активны в роли производящих, но и они вовлекаются в процесс формирования СМ – «животные»: собака, сова, свинья, рог, шерсть; «растения»: горох, миндаль; «артефакты»: кошелек, пружина.
Таким образом, словообразовательная метафора продолжает наметившуюся в древнерусский период тенденцию развития в рамках антропоморфных моделей.
Еще одна закономерность, характерная для динамики СМ, – движение в сторону стилистически сниженных ресурсов языка. Если в XVIII в. количество разговорно-просторечных слов составляло половину от всего массива, то в XIX в. это количество составляет 65% (96 стилистически сниженных слов).
Данная закономерность обусловлена как общей тенденцией «расширения границ <литературной речи> в сторону так называемых “простонародных диалектов”, в сторону живой народной речи»9, так и функциональными свойствами СМ – давать оценочную характеристику предметам и явлениям. При этом СМ выражают в основном отрицательную оценку предметов и явлений. Словообразовательных метафор, служащих для собственно номинативных целей, в данный период образовалось всего тринадцать: волнолом, волнорез, громоотвод, крылатка, отрог, разлетайка, роговица, беспредметный, внушительный, пружинистый, змеиться, озадачить, раскрепостить.
Русский язык ХХ века В XX в. наблюдается количественный скачок СМ – появляется 299 слов.
В классе имен существительных количественные позиции продолжают сохранять имена лиц и абстрактные наименования: наименования лиц: аллилуйщик, безотрывник, беспорточник, беспредметник, буквалист, книгоед, небокоптитель, очернитель, очковтиратель, подкаблучник, спиногрыз, тугодум, шкуродер; отвлеченные имена: автоматизм, аллилуйщина, безвкусие, бесхребетность, буквализм, живоглотство, мешочничество, надругательство, нервотрепка, пережиток, показуха, пустозвонство, сердцеедство, схематизм, шкурничество, штукарство, штурмовщина.
Наименования предметов, как всегда, немногочисленны: авоська, забегаловка, лавинорез, небоскреб.
Имена прилагательные пополняют в основном три семантические группы: характер человека, свойства натуры, интеллектуальные способности: барственный, безголосый, безликий, бесхребетный, боевитый, въедливый, лизоблюдский, прихлебательский, слабоголовый, шкурнический, языкастый; социальная характеристика: беспорточный, босяцкий, высокопоставленный; характеристика отвлеченного предмета: автоматичный, бесперебойный, беспочвенный, броский, драконовский, перерожденческий, потусторонний, почвеннический, схематичный, умопомрачительный, упаднический, штукарский.