Итак, термины – это единицы языков профессиональной коммуникации, соотносительные с соответствующими единицами сознания, которое нельзя рассматривать в отрыве от деятельности. Каждая система терминов представляет собой когнитивно-логическую модель той или иной области человеческого знания и деятельности. Отражая познавательный опыт конкретного сообщества людей, термин, как отмечает М. Н. Володина, обеспечивает возможность конвенциональной ориентации специалистов [см.: Володина, 1997].
Языки, обслуживающие различные области профессиональной деятельности, рассматриваются нами как особые когнитивно-коммуникативные пространства. В основе организации каждого такого пространства лежит комплекс значимых концептов, категорий и субкатегорий. Поскольку термины составляют ядро языков профессиональной коммуникации, именно они служат главным средством концептуальной ориентации в когнитивно-коммуникативном пространстве, задают направление мыслительной деятельности специалистов, служат одновременно ориентиром мышления и ориентиром деятельности.
В. М. Лейчик предложил рассматривать термин как сложное многослойное образование, в котором естественно-языковой субстрат и логический суперстрат образуют соответственно нижний и верхний слои, а сердцевину его составляет терминологическая сущность [см.: Лейчик, 1994; 2000]. Такой подход к строению термина имеет под собой глубокие основания и может быть интерпретирован в русле когнитивно-коммуникативного подхода.
В термине как языковом знаке аккумулировано знание трех видов: языковое (являющееся результатом обыденного познания), рациональное (рационально-логическое, энциклопедическое, научное – в широком смысле) и собственно специальное (основанное на профессиональном опыте и возникшее как результат профессионального познания). Таким образом, каждый из видов знания, репрезентированных в термине как языковом знаке, основан на определенном опыте взаимодействия человека с миром. В соответствии с перечисленными видами знания мы выделяем следующие разновидности опыта: 1) опыт, полученный в процессе естественной коммуникации (опыт пользования естественным языком); 2) опыт рациональной интерпретации мира, полученный в процессе формального обучения или являющийся итогом работы рефлексирующего сознания; 3) специальный опыт, приобретенный в рамках профессиональной коммуникации (в естественных условиях профессиональной деятельности).
Если единицы общелитературной (шире – общеупотребительной) лексики отражают в своем содержании множественность картин мира, бесконечное разнообразие интерпретаций реальных и виртуальных миров, то каждая отдельная терминосистема репрезентирует собой «профессиональную картину мира», т. е. пространственный образ составляющих профессиональной сферы в единстве их связей и отношений. Пространственная ориентация такой модели знаний о мире проявляется в наличии иерархических отношений между элементами терминосистемы (отражение логического подхода), с одной стороны, и в разграничении ядра и периферии в организации данной совокупности наименований (связь с обыденным, «чувственно-образным» познанием) – с другой.
Возникает вопрос о границах профессионального пространства, внутри которого естественно функционирует термин, о сфере, противопоставленной ему по ряду существенных признаков. Наиболее очевидна оппозиция «бытовое – профессиональное». Две этих сферы составляют единство человеческого мира. Человек выступает как совокупность биологической и социальной системности. Бытовой мир человека («ближний мир») воплощает соединение его биологической системности с социальной; мир преобразующе-деятельностный («дальний, внешний мир») – единство функциональной системности и системности природно-заданной (объективных физических и других законов). Первый обеспечивает процесс сохранения, поддержания биологической и социальной целостности человека, второй – процесс изменения, преобразования внешнего мира, в результате которого он становится более понятным, менее враждебным для человека.
Быт – это то, что объединяет всех людей без исключения, поскольку он связан с обслуживанием биологических потребностей человека. Это интегративная по структуре, но полиморфная по наполнению область человеческой жизнедеятельности. Она различна лишь настолько, насколько различны национально-культурные особенности социумов, но структура потребностей в целом едина. Мир небытовой (профессиональный) являет собой функциональное разнообразие человека, его структура носит полипарадигмальный характер (при сравнении различных сообществ), но в то же время обнаруживаются общие черты между носителями сходных функций в разных сообществах.
Бытовое и небытовое содержание деятельности человека по-разному интерпретируется и соответственно оформляется в языке. Например, в ряде языков наблюдается факт ранней профессионализации деятельности кузнеца, что, на наш взгляд, обусловлено узкоспецифическим, отнюдь не бытовым характером его труда. В данном случае отражена определенная закономерность: небытовое осмысление деятельности стимулирует включение ее в категорию профессий. Наоборот, близость к бытовому опыту – фактор, препятствующий осознанию деятельности в качестве профессиональной. В качестве примера можно привести позднюю языковую интерпретацию земледелия как профессиональной сферы в ряде языков или отмеченный О. Н. Трубачевым факт позднего становления ткачества как «подлинного ремесла» вследствие его «стойкого домашнего характера» [Трубачев, 1966, 7].
Противопоставление бытовых и профессиональных сфер коммуникации имеет под собой противопоставление доминирующих типов мышления: чувственно-образного и вербально-логического (оппозиция которых представлена в строении нашего мозга: левополушарные и правополушарные структуры). Первый тип мышления лежит в основе наивной картины мира, второй тип преобладает в профессиональном мышлении, что связано со стремлением к упорядочению творимого человеком мира. Осознанность, планируемость, «идеальность» совершаемой человеком деятельности требуют применения логических механизмов.
Как убедительно показала Л. А. Манерко, бытовое и рациональное знание связаны: они являются результатом параллельных видов познания и сосуществуют в мозгу человека [см.: Манерко, 2000а ]. Более того, научное познание опирается на результаты обыденного познания, ибо последнему, как отмечает В. В. Лазарев, «принадлежит решающая роль в формировании сознания и языка не только в филогенезе, но и онтогенезе современного человека» [Лазарев, 1999, 28]. Суть процесса познания именно в том и состоит, что новое понимается через старое.
Б. Н. Головин и Р. Ю. Кобрин определяют различие между бытовым и научным понятиями степенью существенности отражаемых признаков предмета, степенью проникновения в сущность отражаемых предметов [Головин, Кобрин, 1987]. В соответствии с такой точкой зрения, бытовое и научное понятия оказываются в отношениях взаимосвязи и взаимообусловленности, выступают как разные ступени развивающегося понятия и восходят к общей основе – исходному представлению (начальной точке познания). Их соотношение можно сравнить с соотношением «ближайшего» и «дальнейшего» значений в теории А. А. Потебни. Отсюда специальное понятие – это достигшее определенного уровня зрелости знание о том или ином предмете, явлении, отношении реальной действительности. С позиций конкретной исторической эпохи и этапа в развитии науки этот уровень характеризуется как высший (ср. с определением термина как знака специального понятия у П. А. Флоренского: «зрелое слово», «высшее слово»).
Итак, в осмыслении термина как специфического языкового знака мы исходим из того, что термин является вербализованным результатом профессионального мышления, значимым лингвокогнитивным средством ориентации в профессиональной сфере и важнейшим элементом профессиональной коммуникации. В термине реализуются механизмы познания той или иной области знаний или деятельности, в нем репрезентированы структуры специального знания, которые служат отправной точкой в осмыслении профессионального пространства и способствуют оптимальной организации деятельности специалистов. И по семиозису, и по функционированию термины связаны с профессиональным характером деятельности.
Список литературы
Алексеева Л. М., Мишланова С. М. Медицинский дискурс: теоретические основы и принципы анализа. Пермь, 2002.
Буянова Л. Ю. Термин как единица логоса. Краснодар, 2002.
Володина М. Н. Теория терминологической номинации. М., 1997.
Головин Б. Н. Терминология // Березин Ф. М., Головин Б. Н. Общее языкознание. М., 1979.
Головин Б. Н., Кобрин Р. Ю. Лингвистические основы учения о терминах. М., 1987.
Дридзе Т. М. Прогнозное социальное проектирование как этап управленческого цикла: от жизненных рсурсов человека к социальным ресурсам общества // Прогнозное проектирование: теоретико-методологические и методические проблемы. М., 1994.
Комарова А. И. Язык для специальных целей (LSP): теория и метод. М., 1996.
Кравченко А. В. Знак, значение, знание: Очерк когнитивной философии языка. Иркутск, 2001а.
Кравченко А. В. Четыре тезиса к новой философии языка // Слово, высказывание, текст в когнитивном, прагматическом и культурологическом аспектах: Тез. междунар. науч.-практ. конф. Челябинск, 2001б.
Кубрякова Е. С. Когнитивные аспекты словообразования и связанные с ним правила инференции (семантического вывода) // Новые пути изучения словообразования славянских языков. Магдебург, 1997.
Лазарев В. В. К теории обыденного/когнитивного познания: (От Коперника к Птолемею) // Вестн. Пятигор. гос. пед. ун-та. Пятигорск, 1999.
Лейчик В. М. Обоснование структуры термина как языкового знака понятия // Терминоведение. № 2. М., 1994.