Смекни!
smekni.com

1. Норберт Элиас и его труды. 4 (стр. 3 из 5)

4. История и структуры повседневности.

Еще в начале XX века философия экзистенциализма (М.Хайдеггер) выявила тему повседневного существования человека в мире.

Повседневность – это не только мысли, чувства и желания людей. Это, прежде всего, порядок, закрепленный институтами. Отсюда её изучение связано с использованием самых разнообразных техник феноменологии, герменевтики, аналитической философии, психоанализа и деконструкции.

Выделение нового измерения истории и специфического исторического субъекта в виде исследуемых структур позволили Броделю создать оригинальную модель исторического исследования. Сначала рассматриваются географические, демографические, агротехнические, производственные и потребительские условия материальной жизни, или, как их назвал Бродель – «структуры повседневности» предмета исследования. Это – то, что не изменяется в течение длительного времени, исчисляемого столетиями, и составляет материальные условия существования человека в данной географической и социальной среде[15].

В противоположность слишком абсолютизированной феноменологической программе изучения повседневности можно предложить своего рода «топико-экономический» подход и рассмотреть повседневный порядок: Во-первых, как сложную ткань переплетения различных порядков, компенсирующую ослабление или разрушение их в одном месте за счет усиления в другом. Во-вторых, как сеть особым образом устроенных дисциплинарных пространств, в роли которых функционируют, например, храм и рынок, школа и фабрика.

Они формируют, прежде всего, нужный тип телесности, а также нормы и правила действия, которые могут показаться теоретику нестрогими, а моралисту беспринципными, и которыми человек вынужден руководствоваться в жизни. Усвоение этих правил, как считал Л.Витгенштейн, похоже на дрессировку, т.е. происходит минуя обоснование[16]. Повседневное поведение основывается не столько на критической рефлексии, сколько на следовании правилу. В жизни люди ведут себя иначе, чем в сфере науки, где все подвергается проверке и обоснованию, где высказывания воспринимаются как истинные или ложные. На уровне повседневного взаимодействия вопросы об истине занимают достаточно скромное место.

Языковые выражения функционируют как обещания, клятвы, угрозы, приказы, вопросы и воспринимаются с учетом личности говорящего. «Следование правилу» выступает при этом в качестве окончательного арбитра любых рассуждений и обоснований .

Правила, по которым действуют люди, не являются предрассудками и заблуждениями, подлежащими критике и устранению. Такое легкомысленное к ним отношение чревато опасными последствиями, ибо от них не так-то легко избавиться, вообще и критикой старой идеологии в частности. Конечно, нормы и ценности, правила и представления людей обсуждаются в открытых дискуссиях, но оказывают кратковременный эффект на матрицы повседневного поведения.

В свете раскрывшихся затруднений представляется разумным и целесообразным обратиться к изучению повседневных практик, в которых разнородные дискурсы переплетаются и уживаются. Рассматривая повседневность в социогенетическом аспекте Н.Элиас, а также историки школы «Анналов» описали изменения фундаментальных структур восприятия, оценки и понимания действительности, а также душевных механизмов самодисциплины, ответственности и предусмотрительности[17].

Методологические установки на изучение истории дисциплинарных пространств повседневности были всесторонне реализованы Н.Элиасом – культурологом немецкого происхождения, работавшим в Амстердаме. В своей большой работе «О процессе цивилизации. Социогенетическое и психогенетическое исследование» он рассматривает цивилизационный процесс не как запланированный разумом и целенаправленно осуществляющийся в науке и технике результат человеческой деятельности, а как переплетение на уровне повседневной жизни разнообразных практик воспитания, познания, труда, власти и др.

Так реорганизация человеческих отношений, осуществляющаяся в ходе эволюции власти, «цивилизует» человеческое поведение в определенном направлении: образование центров монополии власти ведет к уменьшению личных зависимостей, к расширению круга лиц, опосредующих отношения господства и рабства в форме «власти над телом», правовыми нормами в форме «власти над душой». Этим «цивилизуются» не только внешний вид и поведение, но и намерения, чувства и переживания человека. Особенно придворное общество внесло большой вклад в этот цивилизационный процесс: манеры поведения, речь, этикет, сдержанность и самодисциплина – стали образцовыми для последующих вступающих на арену истории движущих классов и слоев общества. Моделирование психического аппарата, «рационализация» переживаний и «психологизация» идей находятся в тесной связи с изменениями общественного устройства.

Стремления и усилия отдельных людей могут совпадать или быть разнонаправленными, однако историческим фактом является то, что в результате сложения вобщем-то целенаправленных и рациональных действий отдельных людей возникает такой порядок, которого никто не предусматривал и не планировал. «Этот порядок, – писал Н.Элиас, – ни рациональный (если под «рациональностью» понимать возникающее подобно машине целенаправленное согласование человеческих усилий в одном направлении), ни иррациональный (если под «иррациональностью» понимать нечто возникающее спонтанно и беспричинно). В сравнении с человеком он может определяться как природный или естественный порядок, и как-то, что Гегель назвал сверхиндивидуальным «духом»... Однако нельзя не сказать, что «дух» и «природа» в равной степени оказываются недостаточными для объяснения цивилизационного процесса»[18].

Если попытаться дать простой образ, характеризующий процесс цивилизации, можно сравнить поведение человека на пустынной дороге и на улице большого города. Продуваемая ветрами и поливаемая дождями ухабистая лесная дорога символизирует простое, основанное на натуральном хозяйстве, военизированное общество. Главная опасность на ней – разбойники или хищники, и поэтому путник все время готов схватиться за оружие. Его телесный «габитус» и психический аппарат выдрессированы на самосохрание жизни в прямой и открытой борьбе. Напротив, структура городского ландшафта задает совсем иную модель психики.

Поскольку здесь опасность разбойного нападения сведена до минимума, но зато многократно увеличивается возможность попасть под колеса автомобиля или натолкнуться на встречного прохожего, то это приводит к усилению сдержанности, самодисциплины, предусмотрительности. В современном обществе главная опасность состоит в неконтролируемых аффектах, под влиянием которых человек может совершить незапланированное, нерациональное и тем самым социально опасное действие.

Дифференциация людей, все возрастающая степень взаимозависимости и необходимости согласованных действий приводят к возрастанию самоконтроля и самопринуждения. Именно в этом цивилизационном процессе, а не в истории «чистого разума» следует искать причину победы рациональности, расчетливости и экономичности в нашу эпоху. Кроме того, эта победа не приводит к полному изгнанию аффектов, желаний и фантазмов. Они тоже модифицируются. Если воображаемое для средневекового человека было тождественным реальному и он строил свое поведение в соответствии с символическими культурными кодами, то, начиная с Нового времени, граница между реальным и иллюзорным, субъективным и объективным проводится по новому.

Фомируя критерии рациональности на основе политико-юридических и экономических потребностей, общество вынуждено фиксировать и даже производить нерациональное и неэкономичное, антиобщественное и наказуемое. Специальные учреждения – тюрьмы и больницы наполняются лицами, поведение которых отклоняется от общепринятого. Внутри самого человека задается переживание противоречия плотского и духовного, разумного и неразумного. Как грибы растут личности с отклоняющимся поведением, ширится круг разного рода извращенцев, литература все более пристально описывает и тем самым интенсифицирует запретные переживания.

Благодаря искусству, взаимодействие с чужим из внешнего становится внутренним и теперь человек борется с самим собой, со своими запретными желаниями, и поскольку от этого они становятся еще более интенсивными, постольку он вынужден прибегать к услугам психоаналитика, который вырывает у него признание в том, чего он сам не знал о себе[19].

Для философии последних десятилетий также остро стоит проблема человеческой субъектности, необходимости исследования ее новых форм, характерных для современного мира. Появление категорий повседневности и частной жизни в рамках неклассической философии позволяет по-новому анализировать природу человека. Если для классической философии субъект – это, прежде всего, субъект научного познания, некое меньшинство людей, то в рамках неклассической философии происходит поворот к «маленькому» человеку, человеку повседневности. Повседневность начинает осмысливаться как ценность, нечто положительное и необходимое. Современная философия обнаруживает интерес к эмпирическому человеку, наблюдаются попытки увидеть «того самого человека», который наделялся всеобщими характеристиками «общественного животного», «родового существа» или «личности» в классических подходах.