Эти результаты группового подбора, обусловленные смертельными конфликтами маленьких обществ и, в конце концов, вызванные сильным инстинктом драчливости, находят яркую иллюстрацию в племенах, населяющих о. Борнео. На берегах больших рек встречаются племена, которые по мере удаления в глубь острова становятся воинственнее. В береговых областях живут мирные общины, которые сражаются только для самозащиты, и то не очень удачно. Между тем в центральных областях Борнео, где реки берут свое начало, попадаются очень воинственные племена, набеги которых наводят страх на общины, поселившиеся в низких речных местностях. Между теми и другими племенами находятся другие, играющие роль буфера. Более воинственные, чем последние, но менее чем первые. Можно было бы ожидать, что мирное береговое население стоит по своим нравственным качествам выше воинственных соседей. Но на самом деле это не так. Почти во всех отношениях преимущество на стороне воинственных племен. Их хижины лучшей постройки, шире и светлее, их семейная нравственность выше. Они сильнее физически, храбрее, отличаются большей физической и умственной деятельностью и вообще более внушают доверие. Но раньше всего их социальная организация прочнее и действительнее, так как их уважение к своим вождям и повиновение им, а также лояльное отношение к общине гораздо сильнее. Каждый отождествляет себя с целой общиной и добросовестно исполняет возложенные на него обязанности. Племена, отличающиеся умеренной воинственностью и заселяющие средние области, занимают по отношению к моральным качествам средину между ними и береговым населением.
Но все эти племена принадлежат к одной, тесно спаянной расе, и высшие моральные качества центральных племен представляют, по-видимому, непосредственный результат очень строгого группового подбора, который, благодаря их воинственности, происходил в течение ряда поколений. Более сильный инстинкт драчливости, ярко проявляющийся в воинственном виде и пылком темпераменте, объясняется в конечном счете, вероятно, более возбуждающим климатом центральных областей, который, вызывая более активные мышечные движения, приводит их к более частым конфликтам к уничтожению безобидных и менее энергичных отдельных индивидуумов и целых групп.
Конфликт между племенами, который, в этой отдаленной области продолжался до наших дней, вероятно, в прошлом играл большую роль в подготовке цивилизованных народов Европы к сложной социальной жизни, которая у них получила свое развитие.
Кидд очень отстаивал этот взгляд, указывая, что племена центральных частей Европы, игравшие такую большую роль в дальнейшей истории цивилизации, претерпевали долгое время процесс группового подбора под влиянием войн, который отличался, вероятно, большей суровостью и ко времени первого появления их в истории сделал их самыми драчливыми и свирепыми воинами, каких только знал свет (В. Kidd, «Principles of Western Civilization», p.156.: «Главный факт, который бросается в глаза в этом движении народов, как целом это процесс отбора под влиянием войны, пожалуй, наиболее тяжелый, длительный и важный, какой только раса могла выдержать»). Этот процесс развивал не только индивидуальные боевые свойства, но и качества, необходимые для сознательного поведения и устойчивой, деятельной социальной организации.
Эти свойства нашли яркое выражение у варваров, наводнивших Римскую империю. Германские племена были, пожалуй, самыми драчливыми и гораздо более наделенными военными доблестями, чем какой-либо существовавший ранее или после народ. Юлий Цезарь считал их самыми страшными врагами. Их никогда нельзя было покорить, потому, что они сражались не ради каких-либо специфических целей, а просто потому, что любили сражаться, т.е. обладали природной воинственностью. На их религии и на характере их богов лежала печать их обожания войны. Целые столетия христианской эры не могли искоренить этого свойства, и малейшее различие во мнении или веровании продолжают служить поводом для новых битв. Кидд убедительно доказывает, что именно социальные свойства, привитые этим процессом военного отбора, больше, чем что-либо другое, помогли этим народам построить новое здание цивилизации на развалинах Риской империи, до того уровня, которого они теперь достигли.
Эти важные социальные последствия инстинкта драчливости особенно обнаруживают себя при сравнении европейских народов с населением Индии и Китая, двух областей, которые можно сравнить с Европой по протяжению, по плотности населения и по возрасту цивилизации. Ни в одной из этих областей не было этой непрестанной борьбы обществ. В обеих масса населения в течение долгих лет подчинялась правлению господствующих каст, которые утвердились сами собой во время последовательных набегов из центрального плоскогорья Азии, этого огромного питомника воинственных кочующих орд. В обоих случаях получился одинаковый результат. В массе народ лишен инстинкта драчливости. Он терпелив и вынослив, у него нет вкуса к войне, – и особенно в Китае, – он относится с презрением к военным качествам. В то же время у него нет тех социальных свойств, которые можно обозначить одним словом «совестливостью», и которое служит цементом для обществ и основным фактором их прогрессивной интеграции. Поэтому в обществах, созданных этими народами, отдельные части не крепко спаяны между собой, и они объединены только отчасти и слабо организованы. Буддизм – религия мира, нашла удобную почву для себя среди этих народов. Огромные массы людей строго следовали ее предписаниям, что представляет резкий контраст с формальным признанием и пренебрежением на практике мирных заповедей своей религии, которые так характерны для христианских народов Западной Европы.
В этом отношении интересно сравнить японский народ с китайцами. Трудно сказать, наделила ли японцев капля малайской крови более сильным инстинктом драчливости, чем у родственных им китайцев. Но известно, что народ, несмотря на то, что издавна признавал в лице императора общего духовного главу империи, еще в недавнее время делился на многочисленные классы, постоянно воевавшие между собой, организация общества носила военный характер, но не напоминала военной организации в феодальной Европе. Поэтому профессия солдата пользовалась большим почетом, и военные качества народа, наравне с социальными, были доведены до высшего уровня развития.
В Японии буддизм также давно прочно установился. Но, как это было с христианством в Европе, его проповедь мира не имела влияния на массу народа. Бок о бок с христианской религией уживался культ предков, и теперь, с повышением воинственного духа, вызванного сношениями с внешним миром, религия мира отходит, по-видимому, на задний план.
Наряду с этой важной ролью в эволюции моральных качеств, инстинкт драчливости имел более непосредственное и едва ли менее важной влияние на жизнь общества.
Мы видели участие этого инстинкта в эмоции мщения и нравственном негодовании. Обе эти эмоции играли руководящую роль в росте и обосновании каждой системы криминальных законов и каждого кодекса наказаний. Как бы ни было велико разногласие авторов относительно смысла наказания, несомненно, в начале оно носило характер возмездия и до сих пор еще удерживает черты этого характера в наиболее цивилизованных обществах. Таким образом, криминальное законодательство есть организованное и регламентированное выражение общественного гнева, модифицированного и смягченного в различной степени желанием, чтобы наказание исправило преступника и удержало других от дурных поступков.
Хотя с прогрессом цивилизации публичное отправление правосудия уменьшило поводы проявления индивидуального гнева, как власти, устраняющей всякие правонарушения, – индивидуальный гнев продолжает оставаться скрытой угрозой, в случаях личных оскорблений, которые имеют значительное влияние на упорядочивание нравов. Это мы ясно видим на примере тех стран, где еще уцелел обычай драться на дуэли. Справедливый гнев сохранит всегда свое значение в детской комнате и школе, и будет играть свою роль в воспитании индивидуума для общественной жизни
В главе IV говорилось, что соперничество имеет источником тот инстинкт, который развивается в человеческой душе под влиянием дифференциации из инстинкта драчливости. Как бы то ни было, очевидно, что этот импульс совершенно отличен от инстинктов борьбы и самоуверенности. Подобно тому, как, согласно нашей гипотезе, импульс соперничества приобретал все большее значение в ходе эволюции человеческого духа, так и в жизни общества он постепенно стремится занять место инстинкта драчливости, в качестве фактора развития социальной жизни и социальной организации.
Всего активнее инстинкт соперничества проявляется среди западноевропейских народов, которые, как мы видели, формировались путем длительного и сурового процесса военного подбора. У нас он придает привкус и определяет формы почти все наших общественных игр и развлечений. Слова Джемса дают только живописное преувеличение действительного факта, когда он говорит: «Девять десятых дел на свете совершаются благодаря ему». На нем зиждется наша система воспитания. Это – социальная сила, лежащая в основе огромной массы затраченных усилий. Ему мы обязаны в значительной мере даже нашей наукой, литературой и искусством. Это важный, может быть основной элемент честолюбия, тот небольшой недуг благородных умов, где его проявления направляются высокоразвитым социальным самосознанием.
Импульс соперничества постоянно стремится проникнуть в более обширную область социальной жизни, захватывая постепенно сферу действия импульса драчливости и заменяя его в качестве важного фактора жизни отдельного индивидуума и целого общества.