После «шахтинского процесса» И. Сталин сказал: «²Шахтинцы² сидят теперь во всех отраслях промышленности. Многие из них выловлены, но далеко ещё не все». В 1931 году он говорил: «Года два назад наиболее квалифицированная часть старой технической интеллигенции была заражена болезнью вредительства. Более того, вредительство составляло тогда своего рода моду».
Одновременно И. Сталин как бы подвёл черту под компанией, заметив: «Было бы глупо и неразумно рассматривать теперь чуть ли не каждого специалиста и инженера старой школы как не пойманного преступника и вредителя».
Дело «Промпартии»
25 ноября 1930 года в том же Колонном зале состоялся ещё один показательный процесс над «вредителями».
На этот раз судили «Промышленную партию». Как говорилось в суде, в ней состояло около 2 тысяч человек. На скамье подсудимых было только восемь из них. Зато в отличие от «шахтинского процесса» все они полностью признавались. «Сознание подсудимых является всё же лучшей уликой», - подчеркнул обвинитель Николай Крыленко.
Кроме вредительства теперь звучали и более тяжкие обвинения. «Промпартия» не только хотела захватить власть. Она ещё и помогала французкому генштабу готовить иностранное вторжение в Советский Союз.
Главный обвиняемый, профессор Леонид Рамзин, признался также в связях с известными русскими капиталистами - Рябушкиным и Вышнеградским. Позднее, правда, выяснилось, что они задолго до того умерли.
7 декабря судья А. Вышинский огласил приговор. Пятерых подсудимых приговорили к смерти. Но ни один из них не был казнён: расстрел заменили десятью годами заключения.
Суд произвёл сильное впечатление в обществе. Писатель Максим Горький признавался в частной переписки: «Отчёты о процессе подлецов читаю и задыхаюсь от бешенства». Инженер К. Ситнин, сын одного из подсудимых, даже потребовал смертной казни отца.
Партийный журналист Карл Радек писал: «Попробуйте изолировать ребят от таких событий, как процесс вредителей. Среди детей, которых я знаю, помилование вредителей взывало целую бурю негодования. Как же это: предали страну, хотели обречь на голод рабочих и крестьян - и не были расстреляны?».
Итак, в очередной раз народ слепо поверил партии и поддержал борьбу с вредительством, не осознавая, что в любой момент каждый может оказаться на скамье подсудимых, как многие другие «вредители».
Многие задают себе вопрос: «Как это могло произойти? Почему Сталину и его окружению удалось убедить партию, народ в том, что они живут среди врагов? Как обосновывалось настоящие безумие шпиономании и вредительства? В значительной мере на эти вопросы отвечает февральско - мартовский Пленум ЦК партии 1937 года.
Пленум - Вредительство
На пленуме, который продолжался более двух недель, было заслушано немало докладов. Секретарь ЦК А. А. Жданов после доклада о выборах в Верховный Совет СССР по новой избирательной системе, заметил, что органы подавления сегодня так же нужны, как и в период гражданской войны. Мы не можем не учитывать - продолжал докладчик, что, «пока наши люди дремлют и «раскачиваются», враги уже действуют.
Жданову было что сказать о развернувшейся в Ленинграде «работе» по выявлению «врагов»: «на Кировской и Октябрьской железных дорогах вскрыто 8 вредительских групп; 10 групп на заводах города, а также в НКВД, в ПВО и в партийном аппарате...». За короткое время во всех райкомах были выявлены «гнезда врагов». Всего 223 партийных работника. «Можете представить засоренность партийного аппарата!»
Энергичными мазками Жданов рисовал картину засилия врагов в городе - колыбели революции. «Институт красной профессуры с 1933 по 1936 год выпустил 183 человека. 32 из них уже арестованы. Из 130 оставшихся сейчас в Ленинграде - 53 выявлены как враги народа.
Доклады Молотова, Когановича, Ежова на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП (б) 1937 года были посвящены в сущности одному вопросу - «Уроки вредительства, диверсий и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов». В докладах отсутствовал какой-либо разумный анализ, реальное осмысление положения дел по той простой причине, что сам предмет обсуждения был миражом, видимостью. Было много крепких слов, заклинаний. Одновременно докладывались и первые «результаты», которые сегодня просто ошеломляют.
Молотов, начав доклад, заявил, что делает его вместо Серго Ордженикидзе. 18 февраля за неделю до открытия Пленума, Серго застрелился.
Из-за похорон наркома начало Пленума пришлось перенести. Для Сталина смерть Серго была лишь обычным эпизодом: он не любил тех, кто колебался. А Ордженикидзе, осознав, что Пленум должен одобрить целую программу террора, не просто колебался, а выразил свой протест, уйдя из жизни. Впрочем, так поступят в те же годы и многие другие - Томский, Гамарник, Сабинин, Любченко...
Молотов в докладе сыпал цифрами, множеством фамилий
«врагов народа», пробравшихся в тяжелую промышленность. По словам Молотова, всем этим «шабашем террористов и троцкистких агентов» руководил Пятаков. Стремясь показать не только расширение «вредительства» в народном хозяйстве, но и активную борьбу с ним, Молотов привел зловещую статистику - о количестве осужденных в аппаратах ряда наркоматов на 1 марта 1937 года:
Наркомтяжпром - 585 человек
Наркомпрос - 228 человек
Наркомлегпром - 141 человек
НКПС - 137 человек
Наркомзем - 102 человека
И так по двадцати одному ведомству.
Докладывая Пленуму, Молотов все время делал акцент на то, что все эти вредители действовали по указаниям из «троцкисткого центра».
Однако даже допуская, что факты вредительства могли быть и, возможно были, предсовнаркома должен был знать, что при огромных масштабах проектирования, строительства, введения в эксплуатацию новых промышленных и иных объектов, делалось это часто в огромной спешке, «кавалерийским наскоком».
Слабая техническая вооруженность, низкая производственная, технологическая культура и дисциплина, некомпетентность не могли не приводить к авариям, крушениям, пожарам, браку. Однако все это объявлялось как результат «происков троцкистских вредителей».
В этом же духе был выдержан доклад Кагановича, «осветившего» уроки вредительства на железнодорожном транспорте.
Приходится только удивляться такой дружной концентрации на железной дороге буквально всех разновидностей «врагов народа»: бывших жандармов, эсеров, меньшевиков, троцкистов, белых офицеров, вредителей и шпионов!
Ежов своим докладом еще больше нагнетал обстановку: выходило, что буквально повсюду проникли враги. Его страшная «статистика», которую мне кажется, не стоит здесь приводить, создавала мрачное впечатление самой широкой активизации многочисленных враждебных организаций в стране.
Гул, раскаты возмущения шли по всей стране. Недоумение, страдания, страх были напротив, немыми, безмолвными.
Итак, вывод таков: наряду с идеологическими учреждениями тоталитарный режим имел и другую надёжную опору - систему карательных органов для преследования инакомыслящих. Борьба с вредительством являлась лишь поводом для того, чтобы начать, я прошу прощения за сравнение, охоту на потенциально опасных для режима людей или даже слоёв населения.
Борьба с внутрипартийной оппозицией
Следует заметить, что репрессии коснулись не только простых людей, но и партийных руководителей. Путём репрессий Сталин легко мог сместить с поста любого неугодного партийного деятеля. Главное достоинство этого метода то, что со стороны всё выглядело вполне законно.
«Ленинское ядро»
Уже с декабря 1921 г. Ленин из-за болезни стал постепенно отходить от руководства партией. Второй по значению политической фигурой в руководстве ЦК стал Лев Троцкий. Но все остальные члены Политбюро боялись прихода к власти одной «сильной личности». Когда в мае 1922 г. у Ленина случился первый удар, все они объединились против Троцкого. Этот общий блок сохранился до начала 1925 г.
Во главе ЦК партии встало «ленинское ядро» из трёх человек, куда кроме Сталина вошли Лев Каменев и Григорий Зиновьев. Они не считали Сталина опасным соперником. Зиновьев говорил: «Сталин хороший исполнитель, но им всегда нужно и можно управлять».
Вместо власти одной сильной личности (Троцкого) члены «тройки» предлагали «коллективное руководство». Сталин подчёркивал в декабре 1925 г. на XIV съезде: «Руководить партией вне коллегии нельзя. Глупо мечтать об этом после Ильича (аплодисменты), глупо об этом говорить».
И. Сталин стремился создать о себе впечатление, как об умеренном, терпимом, даже излишне мягком руководителе. На XIV съезде он говорил: «Политика отсечения чревата большими опасностями для партии. Метод отсечения, метод пускания крови опасен, заразителен: сегодня одного отсекли, завтра другого, послезавтра третьего, - что же у нас останется в партии?». (Аплодисменты)
В 1925 г. Сталин писал: «Я решительно против вышибательной политики в отношении всех инакомыслящих товарищей. Такая политика родит в партии режим запугивания,
убивающий дух инициативы. Нехорошо, если вождя партии боятся, но не уважают».
В конце 1924 г. в правящей «тройке» наметились трещины. Сталин решил осторожно попытать свои силы против Зиновьева и Каменева. Речь шла об исключении Троцкого из Политбюро. Сталин вновь занял «мягкую» позицию. В 1926 г. он вспоминал об этом: «Я принимал все возможные меры к тому, чтобы умерить пыл Каменева и Зиновьева, требовавших исключения Троцкого из Политбюро». Большинство членов ЦК послушно поддержали Сталина. Теперь он знал, что сильнее своих союзников по «тройке». Знали это и они. С этого эпизода, говорил Сталин, «началась наша размолвка».