У фашистов имелись показания о том, что во время налетов советской авиации она записывала сведения о бомбовых попаданиях и вызванных ими повреждениях для того, чтобы сообщить об этом Красной Армии, а также вела и другие записи, характер которых тщательно скрывала от своих подруг.
Они располагали данными о том, что собранные Надей сведения и какие-то важные документы были доставлены в Ленинград двумя ее подругами, перешедшими линию фронта. Гитлеровцы были также обеспокоены найденной у Федоровой фотографией одного из тайных агентов СД. Они настойчиво добивались объяснения, как эта фотография попала в ее руки. Наконец, фашисты требовали, чтобы подпольщики выдали им своего радиста, который, якобы находясь в Сиверской, поддерживал связь с партизанами.
Немецкий следователь штурмбанфюрер СС Мюллер, палач, который допрашивал и пытал героев, записал дословно (такова была его обязанность) все, что отвечали на его вопросы участники подпольной группы. Диалог заплечных дел мастера с гатчинскими патриотами невозможно читать без глубокого волнения: сколько душевной красоты, гордости за свой подвиг, презрения к фашистским захватчикам и смерти в ответах героев. Не случайно в своем специальном сообщении штурмбанфюрер Зайдель вынужден был отметить стойкость комсомолки Нади Федоровой.
Ее допрашивали три раза. В перерывах между допросами, когда избитую и окровавленную девушку бросали в камеру, к ней подсаживали женщин провокаторов. Но ни пытки, ни ухищренные приемы предательниц не смогли сломить Надину стойкость.
Во время первого допроса Мюллер пытается заставить Надю рассказать об Александре Дрынкиной - организаторе группы военнопленных. Надя отвечает: «С Шурой не имела ничего общего и поэтому не могу говорить о ее делах». На вопрос о связях с Ленинградом Надя заявляет: «У меня нет связи с Ленинградом, никакого задания оттуда не получала и никаких сообщений туда не посылала».
Следователь предъявляет Наде неопровержимые доказательства того, что ей известно о переходе линии фронта двух девушек. Возражать тут трудно, и Надя отвечает: «Да, я знаю об этом, но это не мои подруги. Находясь ранее здесь, в бункере, вместе с одной девушкой, я услышала от нее, что две ее знакомые ушли в Ленинград».
Следователь хватается за телефон, хочет проверить правильность заявления Федоровой, но, услышав ответ секретаря, со злобой бросает трубку.
Следующее примечание Мюллера к словам Нади раскрывает причину этой ярости: «Заключенная, находившаяся с Федоровой в бункере - это Полякова, которую уже казнили». Надя, конечно, знала о смерти своей подруги по тюрьме и поэтому могла смело ссылаться не погибшую, той уже ничего не грозило.
Из протокола первого допроса Нади мы узнаем два неизвестных ранее обстоятельства. Во-первых, Надя уже не первый раз попадает в лапы СД, это также подтверждает и протокол второго допроса, где есть такие слова Нади, обращенные к следователю: «Когда я однажды была арестована вашей службой...".
Значит, Надя была уже знакома с ужасами фашистских застенков, но это не смогло остановить бесстрашную девушку, вступившую на путь беспощадной борьбы с врагом. И, во-вторых, нам становится известной фамилия еще одной патриотки, павшей от рук фашистских извергов девушки по фамилии Полякова.
Допрос продолжается. Мюллер требует, чтобы Надя сообщила ему о подпольной деятельности Евдокии Потаповой, Екатерины Шиловой и Юрия Черникова. Надя отвечает, что она с этими лицами ни о каких делах не говорила.
Второй допрос Нади также оканчивается для Мюллера неудачей. Девушка отрицает все обвинения, в том числе, что вела записи разрушений, причиненных советскими авиабомбами. К концу допроса Надя заявляет: «То, что от меня требуют сказать, я не скажу. Если даже вы станете убивать меня, я все равно все буду отрицать».
Третий допрос Нади начинается с того, что она заявляет: «Да, я говорила в камере какой-то Вере (речь идет о провокаторе, возможно, это была сама Воронцова, которую Надя в лицо не знала), что никаких показаний давать не буду. Это могу еще раз подтвердить». И заканчивает: «Никаких показаний давать не буду».
Рассвирепевший Мюллер пишет очередное примечание: «Показания Нади неправдоподобны, установлено, что она хотела перейти к красным. Надя знала Шуру, Дусю, Катю, а также Юрку. Все эти люди собирались в лес. Шура встречалась с Надей и, определенно, разговор шел об этом плане».
Бросается в глаза, что Мюллер не употребляет трудных русских фамилий, а пишет лишь имена арестованных, причем в уменьшительной форме, очевидно так, как они сами обращались друг к другу. Эта фамильярность палача со своими жертвами, которых он завтра пошлет на казнь, воспринимается как изощренный садизм.
Итак, Мюллер не верил ни в одно Надино слово, но, хотя у штурмбанфюрера имелись веские доказательства причастности Федоровой к патриотическому подполью, ему так и не удалось заставить девушку рассказать о ее антифашистской деятельности. Теперь мы знаем, что означали слова Зайделя: «Она настойчиво молчала!».
Не менее мужественно вела себя в гестаповском застенке Шура Дрынкина - 25-летняя патриотка с совсем не военной профессией парикмахера. «Из надежных документальных данных явствует, - сообщает Зайдель, - что она принимала активное участие в комсомоле. После допроса было видно, что она использовала все пути, чтобы оказать активную помощь большевикам».
Позицию полного отрицания объявленных обвинений заняло и большинство военнопленных. Александра Дрынкина, Евдокия Потапова, Екатерина Шилова и Валентина Дмитриева встречались с военнопленными на хлебозаводе, и вовлекли их в свою группу для того, чтобы вместе уйти к партизанам.
Через Надю установили связь со второй группой подпольщиков, которой руководили Игорь Иванов и Сергей Степанов. Эта группа решила прорваться к партизанам совместно с девушками и военнопленными. Гатчинцы Алексеев и Васильева вспоминают, что из лагерей грузовики ежедневно вывозили сотни трупов военнопленных, умерших от недоедания и болезней.
Предательство.
Каким же образом были арестованы подпольщики? Кто же выдал их? МЫ узнаем из записок того же Зайделя.
Долгое время не было известно имя человека с черной совестью, человека передавшего в лапы гестапо гатчинских комсомольцев-подпольщиков.
Но оно стало известным. Гатчинские Комсомольцы вместе со всеми жителями Гатчины потребовали суда над предательницей. И справедливое возмездие настигло платного агента фашистской разведки. В спецсообщении штурмбанфюрера СС Зайделя указано имя предательницы. К сожалению, русское имя и фамилия: Вера Воронцова.
В полевую жандармерию предательница попала естественным путем для людей такого пошива: немцы арестовали её за мелкую рыночную кражу.
В основу розыска предательницы, который был осуществлен сотрудниками КГБ через 19 лет после совершения ею преступления, легла обычная житейская логика: «Если она воровала при немцах, значит, воровали после войны».
Это заключение было подтверждено Министерством Внутренних Дел.
«Да, Вера Воронцова, профессиональная воровка и дочь вора - профессионала, отбывает очередное наказание за очередную краж.». На допросе в управлении КГБ в Ленинграде она призналась: "Была в Гатчине тайным агентом гестапо по выявлению партизан, сочувствовавших им лиц и коммунистам."
Рано утром 27 июня 1942 года Евгения Кирсанова видела из окна своей квартиры идущего через двор офицера в форме гестапо. Офицер поднялся по лестнице на второй этаж, где жила Надя, потом спустился и зашёл в комнату Кирсановой.
"Где Фёдорова? - спросил он - её нет у себя. Кирсанова не знала, где Надя. Офицер подвинул к окну стул и задвинул занавеску так, что остался лишь узкий просвет, сквозь который ,однако, был виден двор и подход к крыльцу. Потом приказал Кирсановой - Оставайтесь в комнате, никуда не выходите.
Потянулись долгие часы ожидания. Наконец офицеру надоело молчание, он вдруг заговорил, обращаясь к Кирсановой: "Вы знаете, что Федорова партизанка?" Евгения Кирсанова обернулась к окну и похолодела. Через двор, направляясь к крыльцу, шла Надя.
Видя волнение Кирсановой, и боясь, что она предупредит Федорову, офицер злобно прошипел: "Не трогайтесь с места, тихо". Когда Надя поднялась к себе, гестаповец вышел из комнаты, ступеньки лестницы заскрипели под его сапогами. Через несколько минут Кирсанова увидела, как офицер и Надя вышли из дома.
Потом Кирсанова прочитала немецкое объявление, извещавшее о расстреле очередной группы советских людей. Среди них была Надя.
Их расстреляли белой июньской ночью в парке Сильвия, там, где берет начало Комсомольская улица. Еще летом 1941 года здесь между двух старых елей гатчинцы вырыли щели, в которых спасались от бомбежки фашистской авиации. На краю уже начавших осыпаться ям палачи поставили Надю ее друзей.
В кирпичной стене парка до сих пор находят засевшие в ней пули немецких автоматов. Когда родная гатчинская земля укрывала в своих объятиях истерзанное девичье тело, Надя уже входила в бессмертие. Она примкнула к героям, отдавшим жизнь за священное дело Родины. Светлая тень Нади встала в одну шеренгу с Зоей Космодемьянской, Лизой Чайкиной, Любовью Шевцовой.
Немало героических страниц вписали в историю боев Великой Отечественной Войны комсомольцы Гатчины. Мы все хорошо знаем бесстрашную деятельность в годы ВОВ гатчинского молодежного антифашистского подполья. Их было 25, и для каждого из них не было другой цели, кроме борьбы за свободу и независимость нашей Родины.
Стену в парке "Сильвия", испещренную пулями, теперь знает каждый юноша, каждая девушка. Здесь оборвалась жизнь молодых патриотов, здесь они были расстрелены фашистскими палачами. Это и к ним относятся бессмертные слова, выбитые на граните Марсова поля: "Не жалость, а зависть рождает судьба ваша в сердцах всех благородных потомков. В красные страшные дни славно вы жили и умирали прекрасно".