В те дни радио в домах не выключалось. Ждали сводок с фронта. «Слушайте все!» Услышав сигнал с Красной площади, люди пережили чувства, которые не могли забыть всю войну. Парад в Москве!
Значит есть надежда? Выстоим! Приникнув к картонным репродукторам, ловили каждое слово, звуки маршей, шагов на Красной площади. Мне рассказывали, что узники во французской тюрьме перестукивались в камерах: «Парад в Москве».
В кинокадрах, причем одних и тех же, которые мелькают по телевизору, парад предстает действом коротким. Будто был лишь знак, взмах жезла, отметина на брусчатке. (А на самом деле) парад состоялся во всей своей мощи. По Красной площади в тот день прошли 28,5 тысячи солдат всех родов войск, около 200 танков, причем танки накануне сошли с железнодорожных платформ и сразу с парада повернули к линии фронта.
Этот парад слушал весь мир. Его сразу назвали великим. Так оно и случилось. Еще будут на фронтах наши отступления и проигранные сражения. И все-таки в этот день в сознании народа произошел духовный перелом. На брусчатке Красной площади был сделан первый шаг к Победе.
Вскоре после парада руководство страны, желая еще больше поднять дух защитников столицы, решило возобновить работу Большого театра.
Измученные неизвестностью дальнейшей судьбы, обессилившие от голода артисты, словно ждали этого решения. Тот же Лешемев еще месяц назад вышел из машины у Казанского вокзала, решительно заявив:
- А почему я, собственно, должен ехать в Куйбышев, когда Сталин находится в Москве? Нам надо здесь открывать наш театр, а не стремиться в тыл.
И вот заветный день настал. 19 ноября в филиале Большого театра на Пушкинской улице состоялся необыкновенный концерт артистов оперы и балета. Начался он в час дня. Трижды прерывался из-за воздушных тревог, во время которых тенор Ф. Бобков в сценическом костюме поднимался на крышу и вместе с дежурными тушил зажигалки. А завершился уже в шесть вечера. От имени присутствующих и отсутствующих фронтовиков артистов горячо поблагодарил командующий 16-й армией генерал Рокоссовский. 22 ноября уже другие счастливцы могли слышать С.Лемешева и Н.Бурлака в опере «Евгений Онегин», а 23-го – насладиться балетом «Тщетная предосторожность». Вся Пушкинская улица была заставлена перекрашенными в белый цвет фронтовыми машинами.
Пусть бойцы в заснеженных полях и лесах Подмосковья не могли сами оценить шедевры классического искусства, зато наверняка прочитали об этом в газетах, услышали по радио или от своих командиров и тоже воспряли духом перед историческим наступлением. Ведь именно тогда решалось главное: не промахнуться бы! Вдруг фашисты сумеют отразить наш удар.
Борьбу с самолетами противника вели в Москве две структуры: части Московской зоны противовоздушной обороны(ПВО), а также силы и средства местной противовоздушной обороны(МПВО).Если задачей ПВО было не допустить вражеские самолеты к городу, то МПВО боролась с последствиями бомбардировок в самой Москве.
Московский Совет под руководством своего председателя немало сделал для укрепления противовоздушной обороны столицы еще в предвоенное время. Силы и средства МПВО включали в себя самые разнообразные службы: связь, медико-санитарную помощь, оборудование убежищ, транспортную службу, охрану общественного порядка, восстановление зданий и другие. В 12 736 специальных противопожарных командах, организованных на предприятиях и в учреждениях, прошли обучение свыше 205 тыс. человек. Для наблюдения за действиями авиации противника и возникавшими очагами поражения было создано 230 наблюдательных постов. Осоавиахим за время войны подготовил к противовоздушной и противохимической обороне (ПВХО) около 880 тыс. москвичей. «Население Москвы, - вспоминал авиаконструктор А.С. Яковлев, - всемерно помогало войскам МПВО оборонять столицу. После напряженного трудового дня, часто весьма удлиненного, десятки тысяч рабочих и служащих занимали посты на крышах домов. Девушки столицы осаждали военкоматы, комсомольские комитеты, добиваясь принятия в зенитные части. Если бы когда-нибудь решено было поставить памятник героям, защищавшим столицу от воздушных налетов, я предложил бы воздвигнуть на высоком постаменте бронзовую фигуру молодой москвички-зенитчицы в пилотке».
План гитлеровцев разрушить Москву кончился крахом. Корреспондент английской газеты «Санди Таймс» в Советском союзе Александр Верт, сравнивая отражение налета немецкой авиации на Москву с противовоздушной обороной Лондона, писал: «Особенно внушительное впечатление произвел мощный заградительный огонь: шрапнель зенитных снарядов барабанила по улицам, точно град. Десятки прожекторов освещали небо. В Лондоне мне не приходилось видеть ничего подобного».
Действительно, все население Москвы было мобилизовано на решение задач обороны города. Документы, воспоминания военных лет свидетельствуют о массовом ежедневном героизме москвичей.
Москвичи быстро приспособились к бомбежкам. Вот что пишет врач Ф.Г. Дрейцер: «8 августа 1941 г. участились воздушные тревоги. Население быстро и ловко тушит зажигалки. В 11 часов вечера вызов в метро «Сокол». Внизу в четыре ряда на полу лежат люди, больше женщины и дети. Лежат они в определенном порядке. Каждая семья имеет свой участок. Стелят газеты, потом одеяла и подушки. Дети спят, а взрослые развлекаются по-разному. Пьют чай, даже с вареньем. Ходят друг к другу в гости. Тихо беседуют. Играют в домино. Несколько пар шахматистов, окруженных болельщиками. Многие читают книги, вяжут, штопают чулки, чинят белье – словом, устроились прочно, надолго. Места постоянные, «абонированные». По обе стороны туннеля стоят поезда, где на диванах спят маленькие дети».
Постепенно, преодолевая страх, москвичи научились работать под ударами бомб, не спускаясь в убежища. «Город бомбили, - вспоминал создатель танков Н.А. Астров, - но и конструкторы и копировальщицы не оставляли работы. Отдыхали, уткнувшись носами в чертежные столы. Если бомбы падали близко, девочки-копировальщицы плакали от страха, слезы падали на сделанные тушью кальки, получались черные лужи. Приходилось кальки менять и начинать работу снова. Никто не бросал работу».
Особенно тяжело пришлось в годы войны юным москвичам.
Просто и правдиво описывают дети, оставшиеся в Москве, тяжелые будни зимы 1941 г. Вот что пишет ученица 7-го класса 29-й школы Оксана Собчук:
«Зима 1941 г. Холодная была зима в этот год. Холодная, неприятная. Вначале наш дом еще отапливался, горел свет. Жизнь походила немного на нормальную. С января отопление прекратилось, в комнате наступил нестерпимый холод. Я каждый день ходила на занятия в группу, где тоже было холодно. В это время мою маму взяли в госпиталь, и мы остались жить в доме втроем: я, мой двухлетний братик и кот Барсик. Забыла золотых рыбок, оставшихся в живых. Мне одной надо было спасать все эти живые существа от холода и голода. Уходя на занятия, я укладывала моего брата в постель и опускала маскировочные занавески. Рыбок в аквариуме укутывала одеялом. Барсик лежал в подушках. Хозяйка же брала несколько книжек и шла заниматься наукой. Признаться откровенно, волновалась я очень, не замерзла бы вся эта живность, пока меня нет. После занятий домой не иду, а лечу и застаю такую картину: кот Барсик лежит под одеялом с Валериком. Наказание коту было введено за это нарушение внутреннего распорядка не человечье, а кошачье. Аквариум с рыбками совсем примерз, но рыбы остались живы. Всю эту ораву надо кормить. Обед скромный. Мы ничего не варили: было не из чего и не на чем. Садились на диван один около другого и получали по порции хлеба. Каждый день походил на другой, и так дожили мы до весны. И никто не замерз до смерти. Я закончила занятия в группе и начала сдавать экзамены.»
Из работы ученика 7-го класса 29-й школы Опарина Игоря:
«Зима 1941/42 г. Страна переживала тяжелые дни. Враг стоял у ворот Москвы. К Москве тянулись эшелоны с войсками, с боеприпасами для армии. Продовольствие, топливо и все другое, нужное для населения, в город приходило в небольшом количестве. Дома стояли темные, неотапливаемые, с выбитыми окнами от взрывных волн вражеских фугасок. Люди в комнатах сидели в шубах, валенках, перчатках и изредка выходили на улицу немного пройтись. В комнатах было от 5 до 7 градусов. Электричество было выключено на всю зиму, и люди сидели в темноте, некоторые – с маленькими коптилками. Но эти люди были счастливцами для того времени. Газ в дома не подавался за отсутствием топлива. Жители пили холодную воду и ели хлеб, остальное если и было, то не на чем было его разогреть. В домах, где не было газа, выдавали керосин, но в таком малом количестве, что его не хватало и на половину месяца.
Не хватало жителям также и продовольствия. Но была возможность найти пропитание. В подмосковных колхозах после уборки капусты оставались зеленые листья. Они лежали подо льдом и снегом толщиной в 50 см. Они были мороженые, но люди брали их с удовольствием. Чтобы добыть себе эти листья, население затрачивало много труда. Люди вооружались топорами, лопатами, мешками, ломами и отправлялись на поиски. Ехали на трамваях, троллейбусах и на своих двоих – и приходили на поле, покрытое снегом. Поле все было покрыто черными точками, которые то и дело переходили с одного места на другое; как молекулы, двигались они по полю и изрывали его, как кроты, своими лопатами. По дороге, ведущей к полю, шла лавина народу, а с поля, счастливые и улыбающиеся, покрякивая под своей ношей, шли уже нарывшие себе на неделю пропитание люди.
Хотя люди и терпели такие лишения, но дух их не упал. Они верили, что Красная Армия, перешедшая в наступление, отбросит немцев и освободит голодающее, холодающее, но не потерявшее надежду на освобождение население. Так оно и случилось. Немцы были отброшены от Москвы на почтенное расстояние.»