В XVII-XVIII вв. юристами естественно-правовой школы, провозглашается общий принцип – каждый ответствен за вред, который он виновно причинил. Провозглашение этого принципа обусловлено объективными факторами. С развитием общества (в том числе и имущественных отношений) умножаются и разнообразятся жизненные задачи и интересы, которые начинают все чаще сталкиваться. Невозможность урегулирования каждого конкретного случая становится очевидной, право тяготеет к общим нормам, в том числе и в части гражданской ответственности. Так, ФГК в ст. 1382 содержит общее правило касательно деликтной ответственности: "Какое бы то ни было действие человека, причиняющее другому вред, обязывает того, по вине которого вред возник, к возмещению". ФГК не объясняет, что входит в понятие "деликт" ("dommage") в ст. 1382. При принятии ГГУ разработчики стремятся дать более точное общее правило о деликтах, чем правило ст. 1382 ФГК. В результате в ГГУ имеются два параграфа (823 и 826), которые содержат три общих нормы относительно деликтов. Следует согласиться с И.А. Покровским в том, что положения §826 ГГУ ("Кто умышленно причинит вред другому способом, противным добрым нравам, тот обязан возместить ему этот вред") уничтожили определенность предыдущих статей, "и самая система Германского уложения делается неизмеримо более туманной, чем "система" ст. 1382". В России начала XX в. также уже имеются общие положения о возмещении любого вреда: "...ущерб в имуществе и причиненные кому-либо вред и убытки, с одной стороны, налагают обязанность доставлять, а с другой – производят право требовать вознаграждения...".
Римский принцип ответственности за вину прочно укрепляется в правопорядках Европы и сохраняется в Германии и во Франции до конца XIX в., поддерживаемый идеями либерального индивидуализма: свобода деятельности индивида должна ограничиваться его ответственностью за убытки, если он виновно нарушил обязанность вести себя в соответствии с общим правилом действовать осмотрительно. Однако все более начинают говорить об объективной ответственности. Последняя снискала себе как горячих поклонников, так и не менее темпераментных противников. Так, Гирке оправдывает объективную ответственность: "Если причинивший вред не виноват, то еще менее виноват пострадавший", а И.А. Покровский, доводя аргумент Гирке до абсурда, возражает: "С точки зрения этого соображения, с равным правом можно было бы привлечь к ответственности всякого встречного, ибо всякому на его вопрос: "Чем я виноват?" - точно так же можно было бы ответить: "Ты, конечно, не виноват, но еще менее виноват потерпевший!"". Но общество развивается, и, во-первых, наряду с индивидуальным субъектом появляется, признается и широко допускается в имущественный оборот коллективный субъект (юридическое лицо и другие групповые образования), во-вторых, научно-техническая революция приводит к тому, что сначала в производство, а потом и в повседневную действительность проникают результаты научно-технического прогресса. С одной стороны, они увеличивают риск причинения вреда жизни и здоровью индивида, а с другой – дают сверхприбыль предпринимателю. Л. Дюги справедливо отмечает в отношении группы (группового или коллективного субъекта), что коллективный субъект получает непосредственную выгоду, и справедливо, чтобы риск, которому он подвергает индивидов и другие группы, лежал именно на нем.
Перед лицом коллективного субъекта и все более проникающих в производство и повседневную жизнь результатов научно-технического прогресса распределение экономических последствий вреда, исходя из принципа виновности, становится все менее справедливым. В отношении, как коллективного субъекта, так и машин, иных неодушевленных объектов, кажется уже вполне справедливым и обоснованным приведенный выше аргумент Гирке: если причинитель вреда не виноват, то еще менее виноват потерпевший. Раньше принцип субъективной ответственности был призван охранить интересы личности, но теперь он часто действует в ущерб ей, и принцип объективной ответственности встает на защиту личности и ее благ. Указанный процесс объективизации ответственности является одним из составляющих процесса социализации права.
Принцип объективной ответственности начинает прописываться в позитивном праве. И это вызвано не столько желанием законодателя, сколько назревшей необходимостью. В частности, в Германии устанавливается безвиновная ответственность железных дорог, позднее – фабрично заводских предприятий, которая не регулируется нормами ГГУ. Во Франции с 9 апреля 1898 г. действует Закон о несчастных случаях с рабочими во время их работы, который, по утверждению Л. Дюги, является "первым законом, который во Франции явным образом санкционировал случай объективной ответственности". Несмотря на то что в общем праве истец вряд ли может выиграть иск о причинении вреда здоровью или имуществу, если не докажет нарушение обязанности вести себя осмотрительно (breach of duty of care), английский парламент все же устанавливает исключения, например, в случаях с производством или использованием атомной энергии (Закон о ядерных устройствах 1965 г.); при причинении вреда падением самолета на землю (Закон о гражданской авиации 1982 г.); при допущении производителем дефектных товаров в оборот (Закон о защите потребителей 1987 г.).
Ответственность в континентальном договорном праве часто основывается на принципе вины. При этом вина нарушителя презюмируется. Хотя, например, французское право различает случаи, когда должник пообещал результат (obligation de resultat) или пообещал принять все разумные меры к исполнению (obligation de moyens). В первом случае для освобождения от ответственности должнику необходимо доказать, что договор был нарушен в результате форс-мажорных обстоятельств; во втором – достаточно доказать отсутствие вины. В отличие от континентального договорного права общее право не ставит вопрос о вине, а основывается на том принципе, что в каждом договоре должник дает определенные гарантии. Если должник нарушает договор, то он ответствен за убытки, причиненные таким нарушением, вне зависимости от вины.
Так, судья Селлерс в деле Николен Лтд против Симмондса (1952 г.) указывает: "Не имеет значения, не исполнил ли продавец договор из-за своего безразличия, или преднамеренно небрежно, или же из-за простого невезения. Какова причина, не имеет значения. Что имеет значение, так это факт исполнения. Исполнил он или нет?". В деле Алдерслэйд против химчистки Хендона (1945 г.) говорится: "Химчистка принимает на себя обязанность не проявить надлежащую заботу в чистке одежды клиента, а почистить ее, и если она их не почистит, не имеет смысла заявлять: "Я сделал все, что от меня зависит. Я проявил должную заботу и предпринял разумные предосторожности, и я очень сожалею, если в результате вещи недостаточно хорошо почищены"". Должник может быть освобожден от ответственности, если докажет, что препятствие в надлежащем исполнении договора не подпадает под данную им гарантию исполнения.
Базируясь на праве Древнего Рима, европейский законодатель не вырабатывает единых стройных принципов для договорной и внедоговорной ответственности. Положительной тенденцией является то, что английское и германское право дает возможность истцу решать: предъявлять иск по правилам договорного или же деликтного права. Французское же право, как правило, не допускает кумуляцию этих исков; в исключительных случаях разрешается взыскание убытков, причиненных нарушением договора по правилам деликтного права, если должник освобожден от ответственности условием договора, а истец доказал вину должника.
Кроме того, необходимо отметить, что, следуя за римским правом, в Европе все более защищается материальная сфера управомоченного лица даже при регулировании последствий причинения вреда жизни и здоровью: решаются вопросы имущественных последствий нарушения чужого имущественного или неимущественного права. Вместе с тем из римского actio injuriarum aestimatoria (оценочный иск из личной обиды) вырастает компенсация нематериального (морального) вреда. Римскую точку зрения о том, что иск о компенсации морального вреда является штрафным, усваивает и "юриспруденция новых народов. Еще в настоящее время весьма распространено учение о том, что возмещение нематериального вреда не может входить в задачи гражданского права: этот вред, во-первых, не может быть оценен на деньги, а, во-вторых, если бы даже такая оценка была каким-нибудь образом возможна, она была бы нежелательна, так как унижала бы те самые духовные блага, которые желают возвысить и охранить".
В России конца XIX — начала XX вв. закон предоставляет потерпевшему от оскорбления выбор между уголовным преследованием и взысканием своего рода штрафа. По мнению Г.Ф. Шершеневича, этот закон стоит "препятствием на пути укрепления в каждом человеке уважения к личности, поддерживая в малосостоятельных лицах... надежду "сорвать" некоторую сумму денег за поступки богатого купчика, которые должны были бы возбудить оскорбление нравственных чувств и заставить испытать именно нравственный вред".
Параграф 253 ГГУ указывает, что возмещение неимущественного вреда в денежной форме может быть потребовано только в предусмотренных законом случаях. ФГК, как мы уже отмечали, не разъясняет, что понимается под термином "деликт" ("dommage") в ст. 1382. По мнению Л. Жюллио де ла Морандьера, основанием возникновения права на возмещение может служить и нематериальный (моральный) вред. Как правило, возмещение нематериального вреда допускается деликтным, но не договорным правом. Однако французское и английское право иногда допускает исключения: например, когда нарушение договора причинило вред жизни или здоровью, а также, если причинен ущерб деловой репутации. Следует отметить, что, проистекая из римского права, где отсутствовало современное нам абстрактное понятие "юридическое лицо", защита нематериальной сферы ограничивается компенсацией морального вреда (неимущественного вреда, причиненного индивиду).