Много в природе дивных сил,
Но сильней человека нет,
(Перевод Ф. Зелинского)
- поет здесь хор, перечисляя затем все искусства, которыми овладел человек: мореплавание и землепашество, охоту и рыбную ловлю, разумную речь и градостроительство. Однако изобретательность человека может направить его и к благу, и к злу, - продолжает хор. Только почитая закон страны и божественную правду, он будет высоко вознесен в государстве; тому же, кто дерзновенно отступает с пути добра, в государстве нет места. При всем уважении к силе человеческого разума Софокл считает мнимой мудрость, которая направлена против традиционной полисной морали, покоящейся на неписаных божественных законах.
К фиванскому кругу мифов принадлежит и другая прославленная трагедия Софокла - «Царь Эдип». В отличие от Эсхила, создавшего на материале этого мифа трилогию о судьбе трех поколений несчастного рода Лая, Софокл только мимоходом вспоминает о родовом проклятии Лабдакидов, сосредоточивая все внимание на личности и деятельности Эдипа.
Аполлон предсказал фиванскому царю Лаю смерть от руки собственного сына, и когда у Иокасты, жены Лая, родился мальчик, Лай велел бросить его в горах. Раб, которому это было поручено, пожалев младенца, отдал его пастуху коринфского царя; тот отнес подкидыша своим бездетным хозяевам, царю Полибу и царице Меропе, и мальчик, получивший имя Эдип, вырос как их родной сын, не подозревая о своем истинном происхождении. Уже будучи взрослым, Эдип, в свою очередь, получил от дельфийского оракула Аполлона страшное пророчество: ему суждено убить отца и жениться на матери. Стремясь избежать ужасной судьбы, Эдип не вернулся больше в Коринф и отправился в странствие по Греции. Однажды в пылу дорожной ссоры он убил ударом посоха неизвестного путника (это был Лай). Единственный уцелевший слуга из свиты Лая принес в город известие о гибели царя от рук разбойников, между тем как Эдип, освободив Фивы от терзавшей их женщины-чудовища Сфинкс, получил опустевший трон Лая и руку овдовевшей царицы Иокасты.
Действие трагедии начинается с момента, отделенного от описанных событий многими годами, в течение которых Эдип спокойно правил в Фивах, пользуясь всеобщим почетом и уважением. Вот и сейчас, когда город постигла моровая язва, Эдип уже отправил в Дельфы своего шурина Креонта, чтобы узнать от жрецов Аполлона причину бедствия и как его можно устранить. Возвратившийся вскоре Креонт сообщает, что грозная болезнь - это божественная кара за неотмщенное убийство Лая: виновный до сих пор находится в пределах страны и этим оскверняет фиванскую землю. Эдип, как энергичный и распорядительный правитель, тотчас начинает розыски убийцы, одновременно обрушивая на его голову проклятье и отлучение от домашнего очага. Первым шагом на пути выяснения истины становится допрос Тиресия; прорицатель, зная правду, но щадя Эдипа, долгое время уклоняется от ответа, чем навлекает на себя раздражение и гнев царя. Оскорбленный его упреками Тиресий бросает в лицо Эдипу страшные слова: убийца Лая - он и никто другой. Царица Иокаста пытается успокоить взволнованного супруга, но описание внешности покойного царя и места происшествия напоминают Эдипу обстоятельства совершенного им некогда убийства. В волнении он велит привести с дальнего пастбища раба, который некогда принес в город известие о гибели Лая. В этот тревожный момент наступает как будто бы просветление: из Коринфа приходит вестник с сообщением о смерти царя Полиба и с приглашением Эдипу занять отцовский престол. Последний, однако, отказывается от этой чести: хотя Полиб и умер естественной смертью, остается в силе еще вторая часть пророчества, и Эдип боится встречи с собственной матерью. Успокоительная речь вестника только усиливает тревогу: Эдип узнает, что Полиб и Меропа не были его родителями, а усыновили его в раннем детстве. Хотя для Иокасты уже все становится ясным, и она в удручающем молчании удаляется во дворец, Эдип стремится раскрыть тайну своего рождения до конца. Вызванный в город старый раб из свиты Лая оказывается тем самым человеком, который некогда передал младенца Эдипа коринфскому пастуху, явившемуся ныне за ним в качестве вестника. Теперь и у Эдипа не остается сомнений в том, что полученное им некогда пророчество исполнилось. В отчаянии он бросается во дворец и, увидев Иокасту в петле, ослепляет себя застежками от ее платья. Горестное прощание Эдипа с дочерьми завершает трагедию.
Ее построение, равно как и многочисленные высказывания хора свидетельствуют о вере Софокла в неизбежность исполнения божественных прорицаний, о его убеждении в непостоянстве человеческого счастья, в ограниченности человеческого знания. Над действиями людей торжествует «трагическая ирония»: разумные и оправданные меры, предпринятые сначала порознь Лаем и Эдипом для того, чтобы избежать ужасного прорицания, а затем самим Эдипом в поисках убийцы Лая и тайны своего рождения, приводят к прямо противоположным результатам. Не случайно Тиресий, а вскоре также Иокаста и старый раб пытаются отвлечь Эдипа от дальнейших расспросов. Но в том и состоит трагическое величие Эдипа, что, однажды приподняв покров над грозной тайной, он не останавливается на полпути, а в непреклонной решимости смело вступает в поединок с неизвестностью и сам подвергает себя каре. Превосходство силы, противостоящей человеку, может прервать его жизнь, обречь его на бедствия и мучения, но не может отвратить его от борьбы с непознаваемым, - именно в ней раскрывается истинная ценность героя. Самоослепление Эдипа - проявление того же чувства ответственности свободного человека, которым порождено самоубийство Аякса; оно свидетельствует о трагической несовместимости поведения героя с существующими нравственными нормами, но неведение, сопутствующее страшным преступлениям Эдипа, делает абсолютно неприемлемой в толковании трагедии идею его субъективной вины и божественного возмездия. Субъективно Эдип так же невиновен, как Аякс, перебивший в безумии ахейское стадо, и наказание в обоих случаях приходит не как справедливое возмездие богов - человек сам распоряжается своей судьбой, повинуясь голосу внутреннего долга и ответственности.
Хотя время написания «Царя Эдипа» неизвестно, наиболее вероятным представляется его создание в 429-425 гг.: в трагедии нетрудно увидеть отклик и на поразившую Афины в начале Пелопоннесской войны чуму, и на падение веры в богов и в божественную мудрость, характерное для первых военных лет.
Проблема трагического неведения волновала Софокла также в трагедии «Трахинянки», созданной, по-видимому, еще до «Царя Эдипа». Супруга Геракла Деянира долгое время не получает известий о своем муже, ушедшем в очередной поход. Наконец появляется его посланник, сопровождающий толпу пленниц, захваченных Гераклом при разорении города Эхалии. Среди них обращает на себя внимание красавица Иола, дочь побежденного царя. Деянира угадывает в ней соперницу и, чтобы вернуть себе любовь Геракла, посылает ему одежду, пропитанную приворотным зельем, которое оказывается в действительности сильным ядом, медленно сжигающим человека. Поняв свою непоправимую ошибку, Деянира расстается с жизнью. Мучительной смертью умирает и Геракл, предварительно распознав в своей гибели осуществление давнишнего прорицания. И в этой трагедии, как и в «Царе Эдипе», торжествует божественное пророчество, которое, однако, нельзя рассматривать ни как возмездие за совершенные человеком проступки, ни как восстановление справедливости: субъективные побуждения, руководящие Деянирой, вполне понятны и отнюдь не преступны, не говоря уже о том, что в поведении Геракла зрители Софокла едва ли видели что-нибудь достойное осуждения. Не пытаясь объяснить или обосновать разумность божественного предсказания, Софокл и здесь концентрирует все внимание на изображении страдающего человека и достигает крупного успеха: его Деянира, стареющая супруга прославленного, но неуравновешенного в своих страстях героя, подкупает и своим беспокойством о муже, и пониманием трудности предстоящей ей борьбы.
В «Трахинянках», как в «Аяксе» и «Антигоне», давно замечена своеобразная двухчастность построения: трагедия не завершается гибелью ее основного героя, которая порождает еще новые осложнения и конфликты. В «Царе Эдипе» главный герой находится в центре событий от начала до конца, от него исходят и к нему ведут все нити сюжета, способствующие постепенному раскрытию его облика и нравственных свойств. В еще большей мере эта характеристика применима к произведениям, созданным в последнее десятилетие жизни Софокла.
Трагедия «Электра» (точная дата, а также хронологическое соотношение с одноименной трагедией Еврипида неизвестны) по своему сюжету соответствует в общем «Хоэфорам» Эсхила, но в расстановке действующих лиц и их интерпретации есть существенные различия. Ни Софокл, ни его Орест не сомневаются в необходимости убийства Клитеместры и Эгисфа - приказ Аполлона не подлежит ни обсуждению, ни обоснованию. Соответственно Орест превращается во второстепенное действующее лицо, исполняющее волю бога без малейших колебаний. Главным же героем становится его сестра Электра: она не только сумела спасти маленького Ореста сразу же после убийства Агамемнона, но и все годы, прошедшие с тех пор, прожила, поглощенная одной страстью, одной надеждой на возвращение брата и свершение справедливой мести. Она не принимает никаких доводов, которыми Клитеместра пытается оправдать свой поступок, и откровенно выражает свою ненависть к матери и ее любовнику Эгисфу. В такой ситуации застает обеих женщин не узнанный ими старый наставник Ореста, вырастивший его в изгнании и принесший теперь ложную весть о смерти юноши: этим Орест рассчитывает притупить бдительность Клитеместры и Эгисфа и облегчить себе исполнение мести. Преступная мать даже не пытается скрыть радость при получении такого известия, Электру же оно повергает в отчаяние, из которого рождается мысль о необходимости самой совершить то, чего не успел сделать Орест. Горе Электры достигает кульминации, когда на орхестре появляется также не узнанный ею брат с урной в руках, где, по его словам, покоится прах умершего. Безграничное отчаяние Электры заставляет Ореста отбросить осторожность, открыться сестре и обсудить вместе план мести. Осуществление его удается без препятствий: сначала из дворца слышится крик поражаемой Клитеместры, затем в засаду попадает обманутый ложной вестью Эгисф. В кратком заключительном трехстишии хор славит одержанную победу.