Нации -государства как бы замыкаются в себе, но это квазизамкнутость, принципиально-отличная от замкнутости архаичных систем. Там в расчет принимается только внутренний порядок, покоящийся на родовом этосе. Внешний мир был чужд по определению: и враги и друзья были равно «гостями», чужаками. Здесь четкая, юридическая значимая граница позволяет рационально организовывать взаимоотношения политической системы и среды, отчетливо различить не только своих и чужих, но и своих среди чужих, чужих среди своих, т.е,. врагов, соперников , попутчиков , союзников, друзей,, что создает основу для формирования целой гаммы разнообразных и рационально организованных отношений с внешним миром. Так возникает самостоятельная область внешней политики, противостоящая внутренней, но в то же время разделяющая с ней общие системные характеристики.
Благодаря отчетливому оформлению суверенитета, различению внешней и внутренней политики начинает складываться система международных отношений. Возникает т.н. Вестфальская система, а за ней и последующие поколения международных политических систем. Это особая тема, которая будет рассмотрена на следующей лекции. Пока же важно отметить, что образование международных политических систем закономерно связано с появлением территориальных наций государств, обладающих суверенитетом.
Процесс консолидации политических систем эпохи современности (модерна) принято называть политической модернизацией. Этот процесс проявляется по-разному. Трудно назвать страну, где бы этот процесс шел совершенно равномерно и без сбоев. Пожалуй, наиболее гладким этот процесс был в Англии. Можно сказать, что этот процесс в целом существенно не прерывался и в примыкающих к ней областях Западной и Северной Европы. Однако опоясывающее эту зону полукольцо европейских владений Габсбургов и в значительной мере совпадающих территорий т.н. (второго издания крепостничества) стало регионом, где процесс не только пошел вспять, но стала воспроизводиться прежняя европейская раздробленность без уже невозможной вертикали.
Вовлечение в процесс модернизации все новых и новых геополитических пространств, столкновение модернизаторских и контрмодернизаторских тенденций, различная степень исчерпанности (проработанности) наследия промежуточной эпохи различными политическими системами - все это привело к тому, что темпы и глубины модернизации оказались весьма различными в отдельных частях мира и даже Европы. Постепенной модернизации британского типа оказались противопоставлены ее более или мене форсированные версии, отличающиеся индивидуальным своеобразием.
В условиях форсированной модернизации возникает искушение просто отбросить старые, (отжившие) политические структуры и заменить их новыми. В результате новые структуры несут как бы двойную нагрузку: осуществляют те функции, к которым они предназначены, и те, которые осуществлялись разрушенными структурами, но о которых система (помнит). Получается своеобразное явление де дифференциации.
Де дифференциррованные и недифференцированные политические структуры современности отличаются немалыми чертами сходства. Одна из важнейших -предрасположенность к дисфункциям, т.е. разрушительным или по меньшей мере контрпродуктивным проявлениям функциональных возможностей соответствующих структур. Среди дисфункций модернизации наиболее ярко и разрушительно проявились тоталитарные тенденции.
Природа тоталитаризма как навязывания политическому режиму, государству или всей политической системе принудительной гомогенности связана с однозначной трактовкой и тем самым с извращением функциональности такого процесса, как массовизация. Форсированное создание однородной нациольнальной (этническое государство национал-социалистов) или социальной (пролетарское государство коммунистов)массы отрывает тоталитаризуемое гражданское общество от его корней и истоков, парадоксальным образом сближает с наиболее архаичными моделями общинной, первобытной тоталитоидности, провоцирует активизацию протополитических средств организации, прежде всего прямого принудительного насилия.
Преодоление тоталитарных дисфункций модернизации прежде всего предполагает восстановление и максимальное обогащение потенциала разнообразия политических действий, ролей, институтов и в целом символических форм опосредования. Этот процесс и является демократизацией. Название, вероятно, не самое удачное т.к. оно невольно акцентирует внимание на комплексе политических явлений, связанных с прямым, минимально опосредованным участием всей совокупности граждан (массы, образованной в пределе по образцу дополитической социальной общности, рода) в принятии политических по своей природе решений.) А это как раз то, на чем паразитирует тоталитаризм.
На протяжении всего этого многовекового развития опробывались различные модели и элементы демократии. Даже в течение длительного времени, когда Европа, казалось, забыла даже слово демократия, в рамках средневековых королевств прорабатывались важные стороны демократии: равенство в политических сообществах князей, ремесленников, развитие договорных отношений, представительства и т. п. Когда же о демократии вспомнили (в 1260г. это слово впервые употребляется в переводе аристотелевской «Политике», а в 1266г. его употребляет уже в собственном сочинении «О режиме правления» Фома Аквинский»), то постепенно это понятие стало насыщаться все более богатым и ярким содержанием. Это произошло, однако не сразу. Довольно долго демократия трактовалась как преимущественно прямое правление граждан. В наиболее яркой и последовательной форме эта концепция была развита Руссо, связавшего демократию с народным суверенитетом. Эта идеальная модель критиковалась за ее практическую не реализуемость в крупных политических образованиях, где повседневное и непосредственное участие в управлении всех невозможно. Эта критика вкупе с обоснованием необходимости республиканизма (смешанного правления типа аристотелевской политики) и представительства ярко обосновывалась американскими федералистами.
В конечном счете была сформулирована концепция представительного правления, выдающуюся роль в этом сыграл Джон Стюарт Милль. Демократия стала важнейшим компонентом системы. Это была демократия обладателей собственности и голоса, подающих голос и передающих свои права на управление. Отсюда рациональность цензов, «вес голоса» и т.п. Эту систему в отличии от классической руссоистской демократии выдающийся американский политолог Р. Даль назвал полиархией.
С развитием системы сдержек и противовесов, партийных систем полиархия трансформируется, укрепляется, оказывается способность интегрировать способы организации, использующие иные идеальные типы-аристократию (парламентаризм) и монархию (президентство).
Уже в наше время с развитием и усложнением политических систем возникает необходимость их гибкой перестройки и реакции на сложные вызовы времени. Возникает демократия участия, предполагающая постоянную дискуссию и инновацию Это демократия осознанного многоголосого дискурса, открытия новых смыслов и процедур политического регулирования.
Демократизация же и современная демократия по своей сути есть соединение всех возможных и так или иначе испытанных форм политического опосредования действий и форм организации. Эту идею несколько парадоксально заострил У. Черчиль, выступая в британском парламенте 11 ноября 1947г. «Демократия, -сказал он, -самая плохая форма правления, если не считать все остальные, которые время от времени подвергались проверке» Демократия плоха своей всеядностью (плюрализмом, толерантностью). Это влечет множество неизбежных издержек, например многократное дублирование функций; проработке множества альтернатив и т.п. В результате система по определению не может быть достаточно эффективной для того, скажем, чтобы «догнать и перегнать» или «осуществить радикальную реформу», за пару лет втиснув страну в рамки капитализма образца К. Маркса. Для эффективного решения таких задач как раз и годиться тоталитаризм. Он или подобные «однозначные» системы, претендующие на максимальную эффективность, как раз и подвергаются по мысли Черчилля, проверке. Она обычно подтверждает эффективность «однозначной»системы, но тут же показывает разрушительность, а то и просто бессмысленность поставленных целей - завоевывание «жизненного пространства», едва не лишились того, что было, устремляясь к «свободному рынку»,рискуем форсировать тотальную дезорганизацию. С точки зрения Черчилля лучше не искушать судьбу погоней за небывалыми и сверхэффективными формами правления, а удовольствоваться «худшими»-смешением того, что работает и позволяет пусть медленно, но верно решать, практические задачи.
Подобная смешанная система кажется «худшей» с точки зрения эффективности Если же взглянуть на нее с точки зрения надежности, тол она предстанет «лучшей». Так и оценивал подобную систему Аристотель, называвший ее политией. Это слово собственно означало устройство полиса, его конституцию. Эта конституция как раз и является соединением, по необходимости противоречивым, всех возможностей политической системы. Политию Аристотель четко отличал от собственно демократии в ее исходном смысле как прямого управления полисом всей массой граждан, исключающего иные варианты.
Современная демократия решительно отличается от классической, хотя и связана с ней, как, впрочем, и с классической монархией и аристократией, с тимократией и теократией, с прочими частными формами правления. Отличие современной демократии от множества ранних смешанных систем заключается в последовательности и рациональности соединения испытанных временем политических структур и связанных с ними функций. То что мы называем демократическими принципами и процедурами по существу является рациональными средствами обеспечения устойчивости и стабильности массивных, плотных и многоуровневых политических систем современности. Современная демократия в результате предстает как рациональное и критическое освоение сложными модернизированными политическими системами наследия всех трех эпох, гибкое и прагматическое его использование.