Наше сопоставление еврейского и греческого взгляда на судьбу человека позволило обнажить общечеловеческую потребность справедливости и воздаяния, которая была характерна и для иудеев, и для мифологических представлений греков, перешедших из области народных верований в литературу, поэзию, античную драму.
Мысль о трагической участи человека и бессмысленности его прихода в мир была предметом и греческой трагедии, гомеровского эпоса и литературы мидрашей. Однако греческое язычество отвергает фундаментальную основу этики – абсолюты морали, нравственные ценности, перед которыми склоняется иудей. Нет и не может быть правды в небе над Олимпом, а в мире, где царствует рок, нет места справедливости и воздаянию как основе для формирования нравственной ответственности личности. Не зная пути, «как божеству угодить», (Феогнид. Элегии, 377) греки искали способы «приручить», «задобрить», «приковать» своих богов. Их вера превращалась в пустую формальность, житейское ухищрение. Опустошенность и обреченность человека в греческой культуре оказывались неизбывны.
Для иудея судьба человека неразрывно связывается с любовью ко Всевышнему и верой в его справедливость. Еврейские пророки и мудрецы во всех своих высказываниях подчеркивают абсолютный примат этики - иудаизм утверждает моральные абсолюты над ценностями быта, житейскими удобствами и удовольствиями и проч. Иудеи ощущают себя не как слуги, которые служат господину ради награды, а как слуги, которые служат господину, не рассчитывая на вознаграждение" (Авот). Сотворенный человек получает заповедь стать партнером Творца и принять участие в обновлении мира». Завершенное и полное Творение становится мечтой кнесет Израиля.
"умереть смертью всех и дойти до пределов смерти" (Э. Левинас)
В отличие от греков, иудеи вступают в союз со Всевышним, принимая на свои плечи весь груз ответственности за мир, человечество и справедливость. Это было совсем не то избрание, которым можно «похваляться» как личным первенством среди других народов – это было принятие на себя трагедии смерти ближних, страданий, выпавших на долю детей Сиона... Израиль должен был "умереть смертью всех и дойти до пределов смерти" (Э. Левинас)
Вся дальнейшая история судьбы человека и народа проходит в иудаизме в контексте супружеских отношений общины Израиля и ее Бога.
Образ молитвенного покрывала, который ткет Всевышний, защищая свой возлюбленный народ, покрывала, сотканного из тысяч нитей милости и добра, как нельзя лучше передаёт еврейский взгляд на жизнь человека. Эллинская нить мойры Клото и иудейская нить милости и благодати – далеки и несовместимы, как далеки и несовместимы еврейская и греческая культурные традиции. Не случайно Э.Левинас противопоставляет самоуверенности и нигилизму греков пробужденное сознание народа, пережившего великие бедствия и научившегося не оправдывать этим отчаяние, понявшего необходимость жить праведно ...
«Когда мудрецы Израиля утверждают, что мир в ожидании искупления стоит благодаря нескольким смиренным и никому неизвестным праведникам, доброта и чистота которых уравновешивают дикий эгоизм остальных, они знают, что мессианская утопия ... требует, чтобы в мире была хотя бы капля великодушия, благодаря которой он спасется. Одно-единственное доброе дело, совершенное из бескорыстия ... может вернуть надежду, принести помощь всему миру».
Диалог между греками и римлянами о смысле человеческой судьбы имеет неоспоримые точки соприкосновения и по-настоящему современен. Наш гибнущий и разваливающийся на глазах мир открывает для себя «этику как кризис бытия», он запрещает хотя бы в силу инстинкта самосохранения равнодушное и спокойное отношение к смерти другого человека... следовательно, еврейская самобытность еще может быть по-настоящему востребована.
«Долг святости человек избирает прежде его на это согласия – ради единой доброты Добра» (К.Шалье. Еврейская самобытность и философия. Греки и евреи: диалог в поколениях. СПб., 1999, с.65-88)