Смекни!
smekni.com

Новый год: символика современного ритуала (стр. 3 из 4)

Последнее украшение на нашей елке – серебряный дождик, спускающийся от макушки до пола. Это не просто блестки. Это именно дождь, струящийся от вершины Мирового Древа до его подножия. Образ, чрезвычайно значимый в мифологической картине мира – вечно струящиеся воды, соединяющие небесный, земной и подземный миры выступают в роли своеобразной стены, границы, защиты мироздания от внешнего хаоса. Такая стена дождя описывается в древнеиндийских гимнах Ригведы [Ригведа. V, 85], она фигурирует в буддийском макрокосме [Категории буддийской культуры. С. 25-26]. Славянам этот образ был известен и воплощался в уборе знатной женщины – от венца, символизировавшего небо, на грудь, украшенную знаками земли, спускались цепи-рясны, обрамляющие лицо, на их звеньях были знаки дождевых капель и семян, летящих с неба на землю [Рыбаков. С. 574-577; Баркова 1996. С. 276-277]. Этот космический дождь, вода, являющаяся залогом жизни в Срединном мире, обретает свое воплощение в новогоднем "дождике", которым часто украшена не только елка, но и стены, дверные проемы, окна – словом, весь периметр жизненного пространства. Что, как видно из наших примеров, точно соответствует мифологеме.

Вот такая получилась елка. А что же под ней? Во-первых, Дед Мороз. Во-вторых, подарки. Почему эти два ритуальных объекта находятся вместе и почему именно под елкой?

О происхождении образа Деда Мороза можно говорить долго. Можно вспомнить св. Николая, который в Европе стал Санта-Клаусом, можно упомянуть влияние рекламы "Кока-колы" на его изображение (красно-белая шуба). Для нас важно не это, не происхождение образа, а актуализация архетипов; важен принцип, по которому человеческое сознание избирает единственный вариант из множества. Итак, сегодняшний Дед Мороз.

Его имя содержит две важнейших характеристики – он стар и связан со стихией холода. Перед нами одна из ипостасей владыки Нижнего мира, мира смерти. Но что такое мир смерти для архаически мыслящего человека? Это не ад, обрисованный в христианской литературе, и не инфернальный кошмар, размноженный американским кино. Мир смерти – это обитель ушедших родственников, с которыми архаический человек находился в регулярных и регламентированных контактах: он "кормил" предков, принося им блины, яичницу и другую поминальную еду, они же магическим образом обеспечивали его благополучие, урожай, обильный приплод скота и т.д. Многократно описанный в мифологических текстах, такой мир смерти предстает подобием мира живых или миром изобилия [Пропп.1996. С. 281-297]. Его владыка властвует над несметными богатствами (которые он может выпустить в мир живых), властен над временем, властен над мудростью [Иванов, Топоров. С. 45-74]. В образе Деда Мороза эти черты сохранились достаточно хорошо: он приносит подарки, он является овеществленным временем наступления нового года. Что касается связи с мудростью, то она опосредованно прослеживается во взаимодействии Деда Мороза с детьми: прочти стишок и Дед подарит игрушку. Относительно Деда Мороза отметим еще одну деталь: дети понимают, что его изображение под елкой – это не он сам; стало быть, фигура под елкой, необходимая для прихода в дом иномирного владыки, является ни чем иным, как аналогом языческого идола.

На "ёлках" вместе с Дедом Морозом фигурирует и мальчик, одетый точно так же, как и он. Этот мальчик – Новый Год – по сюжету праздника является юным двойником Деда Мороза. Их пара заставляет вспомнить символику римского бога Януса (в честь которого, кстати, и называется первый месяц года), владыки всякого начала и конца – Янус представлялся двуликим, причем одно его лицо было молодым, а другое – старым.

Итак, к нам прибывает Дед Мороз. Но на чем он приезжает? В последние годы (под влиянием западной культуры) он сменил русскую тройку на вереницу оленей. Почему олень так легко вошел в нашу культуру в качестве ездового животного Деда Мороза? Это объясняется отнюдь не модой на заграничное, а реактуализацией мифологического архетипа: олень – это проводник между мирами, особенно связанный с путем из Нижнего мира в Средний и наоборот (для примера укажем золотого оленя в индийской "Рамаяне").

Подарки, как и сам Дед Мороз, приходят из иного мира. Дети точно знают, что в мешке Деда Мороза подарков хватит на всех (вот они – неисчислимые богатства). Откуда взялся обычай одаривать друг друга на Новый Год? Перед нами элемент продуцирующей магии: дары в праздничную ночь магически обеспечивают изобилие жизненных благ, которые мы надеемся обрести в новом году.

К празднику все готово. И мы включаем телевизор и внимательно (хотя и в десятый раз!) смотрим какой-нибудь классический новогодний фильм – "Карнавальную ночь", "Иронию судьбы", "Чародеев". Почему для нас так важно вновь и вновь смотреть это кино? Встреча Нового года в этих фильмах – ритуальное дублирование происходящего события; мы опять сталкиваемся с тем, что ритуал стремится поглотить природное явление, служащее основой праздника.

И вот наступает новогодняя ночь. Вся семья собирается у накрытого стола. Обычай ставить на новогодний стол обильнейшее угощение сейчас если и трактуется, то в рамках "магии первого дня" – как встретишь новый год, так его и проведешь. Этот подтекст нельзя отрицать, однако за ним стоит другой: это не просто праздничное обилие еды, это еда всех видов, и она символизирует весь мир, всё, что родит земля, – и тем самым эта еда воплощает в себе единство мироздания, а будучи распределенной между участниками ритуала (то есть съеденной всей семьей), она становится магическим воплощением единства семьи, ее "совокупной доли" [Байбурин.С. 134-135], общей судьбы. Подчеркнем еще раз этот момент: назначение новогоднего пиршества – не столько обеспечение изобилия, сколько обновление и укрепление связей между членами коллектива. Пожалуй, нам, живущим в эпоху трагической разъединенности людей, есть чему поучиться у "невежественных", "суеверных" предков.

Последнее событие уходящего года – обращение президента к народу. Почему оно должно быть именно в эти минуты? Почему к нам должен обратиться именно глава государства?

Перед нами один из последних отголосков древнего культа вождей. Вождь (какой бы конкретный титул он ни носил) в мифологическом сознании – посредник между миром людей и высшими сферами, потому на нем лежат обязанность совершения всех ритуалов, обеспечивающих правильный контакт между этими двумя мирами. Через вождя люди обращаются к богам, а боги к людям. Что мы хотим услышать от высших сил? – то, что нам и скажет президент: этот год был тяжелый, но следующий будет хорошим. Чисто ритуальная речь!

И вот бьют куранты, громко хлопает бутылка шампанского, звенят пенистые бокалы, а из телевизора раздается гимн. Звуки, звуки, звуки – именно они сопровождают переход из одного года в другой. Перед нами проявление мифологемы "музыка как средство открытия врат между мирами". И в мифе, и в ритуале песня, мелодия являются магическим мостом, соединяющим иной мир и мир людей. Напомню лишь несколько примеров.

Орфей пел перед троном Аида, моля вернуть в мир живых Эвридику – и Аид дал согласие (не вина бога, что Орфей обернулся и тем нарушил запрет встречаться взглядом с представителем мира мертвых). Когда Гермес, похитив коров Аполлона, всё же согласился вернуть их богу света, то принялся играть на лире, пока Аполлон выгонял коров из пещеры (то есть из преисподней). Магическая роль игры Гермеса хорошо видно в сопоставлении с индийским мифом о похищении коров: демоны преисподней заточили их внутри скалы, и семь мудрецов Ангирасов пришли освобождать их вместе с громовержцем Индрой, причем мудрецы распевали священные гимны – и пением проломили скалу, освободив коров [Ригведа. I, 6; III, 31 и др.]. В европейских сказках кельтского происхождения появление эльфов сопровождается мелодичным перезвоном колокольчиков или нежной музыкой, а алтайские шаманы, напротив, сам созывают духов звеня бубенцами. Не только контакты между запредельными мирами осуществляются посредством звучащего слова или музыки, но и само творение мира часто предстает как первый звук. Так, индийский Шива творит мир божественным танцем, но прежде танца раздается голос маленького барабанчика, который бог держит в одной из правых рук. Герой карело-финского эпоса "Калевала" Вяйнемейнен пением творит прообразы различных вещей, которыми затем пользуются все люди. За океаном, в эпосе индейцев киче (майя) "Пополь Вух" говорится: "В начале всё было в молчании", и затем от бога Хуракана на землю нисходит Слово [Пополь Вух. С. 389]. Это не может не напомнить начало Евангелия от Иоанна, философским предшественником которого был древнеегипетский памятник "Мемфисский теологический трактат", в котором говорится: "Ничто не имеет бытия, не получив прежде своего названия, произнесенного громко" [Коростовцев М.А. Религия Древнего Египта. М., 1976. С. 77].

На этом фоне с особой значимостью воспринимаются все обрядовые песни, ритуальная музыка, особенно громкая и ритмичная – у многих народов любые громкие звуки служат магическим средством разгона злых духов. Кстати, одним из таких народов являются китайцы, у которых мы в последнее десятилетие заимствовали обычай запускать фейерверки – не подозревая, что оглушительный шум китайской пиротехники является с ритуальной точки зрения едва ли ни более значимым, чем огни.

От древности и до сего дня музыка является ритуальным входом в любое новое состояние, а потому все звучит на праздниках. Бой курантов и звон бокалов символически открывает дверь наступающему году.