Но на Владимира увещевания проповедника подействовали лишь отчасти. Блестящая проповедь грека не привела к ощутимым результатам, и это кажется странным. Вместо ожидаемого согласия принять крещение (иначе зачем было вставлять "Речь Философа" в летопись?) из уст Владимира следует более чем осторожный ответ: князь "положи на сердце своем" все сказанное ему, но отвечал: "Пожду еще мало", "хотя испытати о всех верах". С "честью великой" и "дарами многими" философ был отпущен домой. Но ведь "испытание" "о всех верах" уже было проведено! Проповедники из магометан, евреев и латинян уже побывали при дворе князя.
Как видим, Владимир с величайшей осторожностью отнесся к прямым попыткам склонить его к принятию христианства; возможно, подобная тактика выжидания отражает действительные его колебания в выборе веры, а не является лишь литературным приемом, необходимым летописцу для согласования своего рассказа с последующим изложением.
Тем не менее "испытание вер", согласно летописи, действительно продолжилось на следующий год. Под 6495 (987) годом летописец сообщает: "Созвал Владимир бояр своих и старцев градских и сказал им: "Приходили ко мне болгары, говоря: "Прими закон наш". Затем приходили немцы и хвалили свой закон. За ними пришли евреи. После же всех пришли греки, браня все законы, а свой восхваляя, и многое говорили, рассказывая от начала мира, о бытии всего мира. Мудро говорили они, и чудно слышать их, и каждому любо их послушать. Рассказывают они и о другом свете: если кто, говорят, перейдет в нашу веру, то, умерев, снова воскреснет, и не умереть ему вовеки. Если же в ином законе будет, то гореть ему на том свете в огне. Что вы присоветуете, что ответите?"
И сказали бояре и старцы: "Знай, княже, что своего никто не бранит, но всяк хвалит. Если хочешь разузнать лучше, то вот есть у тебя мужи, пошли их, пусть испытают, у кого какая служба и кто как служит Богу". И понравилась речь их князю и всем людям..."
Далее, как мы уже знаем, были избраны десять мужей, "добрых и смысленных", которые отправились сначала "в Болгары", а затем к немцам. Ни там, ни там церковная служба посланникам не понравилась. Из "Немец" мужи Владимира пришли в Царьград, где предстали перед "царем".
Надо сказать, что с 976 года (год смерти Иоанна Цимисхия) в Византии правили два императора. Неточное название "царь" как будто обнаруживает фольклорный источник летописного сказания. В дальнейшем же, в соответствии с исторической действительностью, в летописном рассказе появляются уже два "царя" — Василий и Константин. Такое несогласование с несомненностью обнаруживает составной характер летописного рассказа — по-видимому, наряду с фольклорным в нем использован и иной источник, сообщавший о действительных и вполне официальных переговорах между Византией и Русью. Упоминание одного "царя" позволяет сблизить летописное сказание, вернее, один из его источников, с летописным же рассказом об избавлении Владимира от варягов, который читается в "Повести временных лет" под 980 годом.
Когда посланцы Владимира явились к царю, продолжает летописец, "царь спросил их, с какой целью они пришли. Они же поведали ему обо всем. Услышав их рассказ, царь обрадовался и воздал им великую честь. На следующий же день, наутро, послал к патриарху, говоря ему: "Пришла Русь разузнать о вере нашей. Приготовь церковь и клир, а сам облачись в святительские ризы, чтобы видели они славу Бога нашего". Выслушав это, патриарх повелел созвать клир, сотворил по обычаю праздничную службу; и кадила возожгли, и устроили пение и хоры. И пошел с ними в церковь, и поставил их на открытом месте, показав им церковную красоту, пение и службу архиерейскую, предстояние диаконов и рассказав им о служении Богу своему. Они же изумились, удивляясь, и хвалили службу их. И призвали их цари, Василий и Константин, и сказали им: "Идите в землю вашу". И отпустили их с дарами великими и честью. И вернулись они в землю свою".
Посланцев Владимира изумила и восхитила красота и торжественность церковной службы, великолепие убранства храма, богатство святительских облачений. Люди своего времени, они нерасчлененно воспринимали окружающий их мир — прекрасное, несомненно, являлось для них в той же степени истинным. Но не будем забывать и того, в каком храме они побывали! Даже и сегодня Константинопольская София, превращенная некогда в мечеть, многократно разоренная и оскверненная, способна потрясти воображение человека, заставить его забыть о сиюминутном, открыть для него как бы иной мир, соединяющий небесное и земное. Что же говорить о тех временах, когда храм этот был в полном своем величии и великолепии!
Вернувшись в Киев, мужи предстали перед Владимиром и его людьми. "И созвал князь Владимир бояр своих и старцев, и сказал им: "Вот, пришли посланные нами мужи, послушаем же их". И обратился к послам: "Говорите перед дружиной!" Они же сказали: "Ходили к болгарам, смотрели, как они молятся в храме... Не добр закон их. И пришли мы к немцам, и видели в храмах их разные службы, а красоты никакой не видели. И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали — на небе или на земле мы, ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом. Знаем только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех странах. Не можем забыть красоты той, ибо каждый, если вкусит сладости, не возьмет потом горького. Так и мы — не можем уже оставаться прежними".
Так, по признаку красоты, избирала для себя Русь христианскую веру.
Отметим исключительно важную подробность летописного рассказа. Владимир не сам совершает выбор, но с совета и согласия своей дружины ("бояр") и всей "земли" ("старцев градских"). И те, и другие — обычные соучастники всех его начинаний. Две ветви власти — и это уже становится обычным для князя Владимира — сближаются и даже переплетаются между собой.
Совет и одобрение — это еще и ответственность за принятое решение. Надо полагать, что летописные "старцы" представляли в первую очередь Киев, а также ближние "княжеские" (то есть построенные, заселенные князем или принадлежащие князю) города. Выбор Владимира с самого начала стал не его личным, но общегосударственным делом.
Решение, однако, оказалось еще далеко не принятым, хотя бояре и "старцы" одобрили выбор послов. "Если бы плох был закон греческий, то не приняла бы его баба твоя Ольга, которая была мудрейшей из всех людей", — сказали они, обращаясь к князю. Владимир, очевидно, согласился. Однако крещения вновь не последовало. Владимир задается вопросом, вызывающим законное недоумение у современного исследователя. "Где крещение примем?" — спрашивает он бояр и старцев. "Где тебе любо", — отвечают те ничего не значащей фразой, подводящей читателя к продолжению летописного повествования.
Рассказ продолжается уже под следующим годом. Причем действие переносится из Киева на юг, в Крым, в принадлежавший грекам город Корсунь (Херсонес, на территории нынешнего Севастополя).
"Минуло лето, в лето 6496 (988) пошел Владимир с войском на Корсунь, город греческий..." Летописец никак не объясняет причины корсунского похода, который оказывается вырванным из реальной исторической обстановки того времени. Но именно в Корсуни и вследствие именно этого похода, как сообщает летопись, князь Владимир наконец принимает крещение. По этой причине весь летописный рассказ получил в историографии название "Корсунского сказания" или "Корсунской легенды". Крещению Владимира предшествуют совершенно новые драматические события, причем все, что происходило раньше, как будто забыто; приобщение князя к христианству начинается заново.
Согласно летописи, Владимир долго осаждает Корсунь, однако не может взять город до тех пор, пока один из защитников города, некий Анастас (впоследствии приближенный князя Владимира и управитель киевской Десятинной церкви), не приходит ему на помощь и не подает совет перекопать трубы, по которым в осажденный город поступает вода. "Услышав об этом, — продолжает летописец, — Владимир посмотрел на небо и сказал: "Если сбудется это — крещусь!"".
Корсунь действительно пала, но Владимир забывает о своем намерении креститься. Теперь он посылает в Константинополь, к царям Василию и Константину, с требованием выдать за него замуж их сестру, царевну Анну. "Если не отдадите ее за меня, — угрожает он императорам, — то и вашему городу сделаю то же, что и этому" (то есть Корсуни). Ответ императоров гласил: "Не подобает христианам отдавать за язычников. Если крестишься, то и ее в жены получишь, и царство небесное обретешь, и с нами единоверцем будешь. Если же не сделаешь этого, не отдадим сестру за тебя".
Владимир наконец вспоминает о своем прежнем намерении принять христианство. "Скажите царям так, — сообщает он посланникам императоров. — Я крещусь, ибо прежде испытал закон ваш, и люба мне вера ваша и богослужение, о котором поведали мне посланные нами мужи". Однако Владимир ставит условие: он примет крещение лишь после того, как в Корсуни появится греческая принцесса.
Императорам с большим трудом удается уговорить Анну принять предложение русского князя. Царевна прибывает в Корсунь, где ее торжественно встречают жители. Однако крещению Владимира предшествует еще один эпизод, содержащий новый агиографический мотив. Князя внезапно поражает тяжелый недуг, болезнь глаз. Царевна Анна посылает к князю, призывая его скорее креститься: только в этом случае он сумеет избавиться от болезни. Владимир наконец повелевает крестить себя. После этого корсунский епископ и священники, прибывшие в Корсунь вместе с Анной, предварительно совершив обряд оглашения, крестят князя. "И когда возложил епископ руку на него, тотчас прозрел Владимир".