В этой модели впервые были определены физические пределы роста:
— общая площадь потенциальных пахотных земель — 3,2 млрд га (вдвое больше, чем в 1970 г.);
— максимальная урожайность втрое выше среднемирового показателя 1970 г.;
— общие доступные запасы невозобновляемых ресурсов в 250 раз больше, чем в 1970 г.;
— уровень поглощения загрязнителей биосферой в 25 раз выше, чем в природных экосистемах 1970 г.
Объем невозобновляемых ресурсов и общее загрязнение определяют при этом экологическое состояние глобальной системы, а рост населения, промышленности и сельского хозяйства — давление на среду, антропогенные и техногенные нагрузки. Рост населения и производства взаимно ускоряют друг друга, придают ему экспоненциальный характер, выводят из равновесия всю глобальную систему.
Модель Д. Медоуза критиковали за ее глобальность (неучет очень разных тенденций развития в отдельных странах), за неомальтузианский характер ее выводов («остановить рост населения»), за игнорирование обратной связи (реакция социальных систем на угрожающие тенденции и т. д.). Ответом на эту критику стала вторая глобальная модель «Римского клуба»— «Человечество на перепутье» М. Месаровича и Э. Пестеля (1974). Основная идея ее была той же, что и у Д. Медоуза, — «срочно согласиться на кратковременные лишения, чтобы обеспечить длительные преимущества». Авторы второй модели учли критику «чрезмерной глобальности» первой модели и рассматривали мир по крупным регионам — системе взаимосвязанных частей глобального целого. Таких регионов они выделили 10 (Северная Америка, включающая США, Канаду и Мексику; Латинская Америка; Западная Европа; СССР и Восточная Европа; Северная Африка и Ближний Восток; Тропическая Африка; Южная и Юго-Восточная Азия; КНР и социалистические страны Азии; Япония; Океания и ЮАР).
Это деление учитывало физико-географический фактор и типологию стран по формационному критерию и уровню развития (четкое деление на «три мира», выделение двух групп тогдашних социалистических стран и позволяло дать вполне реалистическую картину современного мира, показать разные тенденции развития крупных регионов, их специфические проблемы). Вместо «нулевого роста» (по Д. Медоузу) предлагалась концепция органического роста. Неорганический рост — указывали авторы — такой, когда все элементы системы развиваются автономно, что ведет к лавинообразному росту проблем. Именно данный тип роста характерен для нынешнего развития человечества. Органический же рост, предложенный М. Месаровичем и Э. Пестелем,— согласованное развитие разных частей системы, управление глобальной системой. При этом имеются в виду и «горизонтальная координация» между регионами Земли, и существенные сдвиги в системе ценностей — упор на качественный, а не количественный рост.
Вне «Римского клуба» работала группа экспертов ООН под руководством известного американского экономиста Василия Леонтьева, создавшего модель «Будущее мировой экономики» (1979). Если для двух первых моделей был характерен прогнозный подход, то для модели Леонтьева — нормативный — использование нормативов, общественных приоритетов, создание гипотез развития отдельных подсистем. Основу модели Леонтьева составили различные модификации межотраслевого баланса: национальные, макрорегиональные, межрегиональные. По 15 регионам учитывалось взаимодействие 45 различных отраслей хозяйства, 8 видов загрязнения окружающей среды и 5 видов очистной деятельности. Были просчитаны различные варианты развития мировой экономики, в частности необходимость сокращения разрыва между Севером и Югом. А поскольку единственным методом такого сокращения является индустриализация стран «третьего мира», следовательно, нагрузки на среду будут возрастать и там, а значит, и глобально. Поэтому авторы рассчитывали необходимые доли ВНП, которые надлежит направлять на преодоление экологического кризиса. Они не должны быть ниже 1,5—2,5% ВНП, а для стран с сильно нарушенными экосистемами — до 4—5%. Абсолютно ясно, что нормативный подход давал скорее теоретический вывод, чем реальный, особенно для стран «третьего мира». В 1980 г. в США по заказу правительства была подготовлена книга «Мир в 2000 году», в создании которой приняли участие более 300 крупных американских ученых. Авторы пошли по пути углубленной «регионализации» модели, уделяя особое место США, а также проблемам развивающихся стран, где в 2000 г. будут жить 78—80% населения Земли. Американскую модель от первых алармистских отличает оптимизм в оценке продовольственной ситуации в мире, минерально-ресурсной его обеспеченности при реальном росте добычи 3% в год по основным видам сырья. Выделены в ней и особо «угрожаемые» районы и зоны планеты: страны с далеко зашедшими процессами опустынивания (Сахельская зона), регионы с исчезающими лесами и т. д.
К числу проблемно-прогнозных работ относится и вышедшая в 1990 г. в виде очередного (19) доклада «Римскому клубу» «Первая глобальная революция» А. Кинга и Б. Шнейдера — английского и французского футурологов. Авторы выделяют четыре важнейшие, актуальнейшие на пороге XXI в. проблемы: демографическую, экологическую, продовольственную и энергетическую.
Внутри экологической проблемы ими обозначены наиболее опасные области: проникновение в окружающую среду токсичных веществ (химикаты, радиоактивные отходы, ДЦТ); создание кислой среды в озерах и уничтожение лесов; загрязнение верхних слоев атмосферы (фреонами); опасность парникового эффекта.
Авторы внесли конкретные предложения: организовать специальные советы по эффективному использованию энергии на национальном уровне; создать Совет безопасности ООН по окружающей среде, ибо безопасность Земли больше не сводится к проблеме предотвращения ядерной войны; проводить заседания «круглого стола» по глобальному развитию; учредить национальные центры по разработке «чистых» технологий; подготовить всемирный проект по альтернативной энергетике под эгидой ООН и т. д.
Из последних моделей глобального развития работа А. Кинга и Б. Шнейдера выделяется наибольшей конкретностью и конструктивностью. Не случайно некоторые их предложения об усилении глобального подхода к развитию мира уже реализуются (о чем свидетельствуют материалы Международной конференции по окружающей среде в Рио де Жанейро, 1992).
Нет необходимости излагать содержание всех моделей глобального развития с социоэкологической проблематикой. Упомянем еще раз об одной из последних моделей — работе Д. Медоуза «Новые границы роста» (1992). Логика рассуждений Д. Медоуза и соавторов здесь такова: «Экономику и окружающую среду мы рассматриваем как единую систему» и далее: «Население и промышленный капитал являются главными действующими силами в индустриализируемых районах Земли. Три других сектора с тенденциями роста — производство продовольствия, использование ресурсов и загрязнение окружающей среды — структурно неспособны воспроизводить себя. Они приводятся в действие приростом населения и промышленного капитала».
Будет ли мир развиваться по этому оптимистическому сценарию — вопрос, на который пока нет ответа. Однако ясно одно — парадигмой экологического развития является неприятие образа жизни наиболее развитых стран Запада и распространение его на весь мир физически невозможно. Необходима выработка альтернативного образа жизни, концепции разумного самоограничения. В этом, пожалуй, и состоит главный смысл последних глобальных моделей.
С массового осознания экологического императива началась резкая политизация экологических проблем и движений, чему содействовал алармистский настрой первых моделей глобального развития.
Реальные угрозы, связанные с тревожными изменениями окружающей среды, в тех или иных сочетаниях касались всех регионов мира. Для развитых стран наибольшую опасность представляли промышленное загрязнение атмосферы и воды, радиационная опасность от АЭС и испытаний ядерного оружия, трансграничный перенос загрязнения, экологическая ситуация в крупных городах и урбанизированных районах. А для развивающихся стран были актуальны опустынивание и обезлесение, алчное расхищение природных ресурсов, дефицит пресной воды и топлива, болезни и голод.
Следует особо отметить, что в 70-е годы ни капиталистические, ни социалистические страны не решили названных проблем. Разница (и очень существенная) состояла лишь в том, что государства с развитой рыночной экономикой начали раньше реагировать на изменившуюся ситуацию, тогда как частные и государственные ассигнования (на 1994 г.) на охрану окружающей среды (в % к ВВП, млрд. долл.) социалистические страны, казалось бы, располагавшие в тот момент достаточными средствами и рычагами управления, сильно запоздали с принятием нужных мер, уповая на то, что плановое хозяйство чуть ли не автоматически снимет экологическую угрозу ( 68).
Именно развитые страны Западной Европы и Япония, где ограниченность территории и высокая «плотность» техногенного давления создавали особо напряженную экологическую ситуацию, первыми приняли экологическое законодательство. Именно здесь появились «зеленые движения», позже переросшие в партии «зеленых», которые уже в 80х годах вошли в состав некоторых парламентов и в Европарламент. Соединение экологических лозунгов с борьбой против ракетно-ядерного оружия усилило их популярность. Именно под их давлением были, инициированы первые серьезные экологические мероприятия правительств. Именно так складывалась в мире государственно-монополистическая экологическая политика, выразившаяся в: