Однако возможно и следующее, довольно простое, объяснение проблемы «сходства или несходства инсигний... с инсигниями византийскими». В государстве ромеев, наряду с запретом выдавать замуж царевен ромейских (особенно порфирородных) за иноземцев, не допускалась и передача подлинных императорских регалий правителям других, варварских, народов. Этому принципу существовали обоснования, частью реальные, частью являвшиеся предлогом для отказа варварам. Вот выдержка из наставлений императора ромеев Константина Порфирородного своему сыну: «Если потребуют когда-либо и попросят либо хазары, либо турки, либо также росы, или какой иной народ из северных и скифских - а подобное случается частенько - послать им что-нибудь из царских одеяний или венцов, или из мантий ради какой-либо их службы и услуги, тебе нужно отвечать так: "Эти мантии и венцы... изготовлены не людьми, не человеческим искусством измышлены и сработаны, но, как мы находим запечатленным словами заповедными в древней истории, когда Бог сделал василевсом Константина Великого, первого царствующего христианина, он послал ему через ангела эти мантии и венцы, которые вы называете камелавкиями, и повелел ему положить их в великой Божьей святой церкви, которая именем самой истинной мудрости Божьей святою Софией нарекается, и не каждый день облачаться в них, но когда случается всенародный великий господний праздник.... Мало того, есть и заклятие святого и великого василевса Константина, начертанное на святом престоле Божьей церкви, как повелел ему Бог через ангела, что если захочет василевс ради какой-либо нужды или обстоятельства, либо нелепой прихоти забрать что-нибудь из них, чтобы употребить самому или подарить другим, то будет он предан анафеме и отлучен от церкви как противник и враг божьих повелений. Если же он вознамерится сам изготовить другое, подобное [этому], то пусть церковь заберет и это по требованию на сей счет всех архиереев и синклита»[12]. Можем таким образом предположить, что шапка Мономаха и царские бармы (здесь будет уместным вспомнить также особенности коронации «василевса Болгарии» Симеона в 913 г.) являлись вовсе не подлинными императорскими или кесарскими регалиями, а возможно, «пришедшими к случаю» предметами, найденными в императорском сакеллии (что, опять-таки, нимало не умаляет их исторического смысла).
Глава II
Для определения влияния Византии на формирование идеи царской власти московских государей важное значение имеет сравнение церковно-гражданских обрядов, соблюдавшихся при дворе московских и ромейских правителей, но главное - обрядов венчания на царство и миропомазания.
В.И. Савва, полемизируя с историком Марковиным и анонимным исследователем, приводит и их мнения по данному вопросу: «Отвергая мнение, будто церковно-гражданские обряды византийского двора породили московское самодержавие, г. Марковин тем не менее приходит к заключению, что если бы идея царской власти и учение о ней не были принесены из Византии на Русь, государи русские не имели бы безусловной власти над своими подданными, и что, следовательно, без византийских идей, теми или иными путями внушаемых, московские цари в сущности не были бы самодержцами....Обряды [византийские] внушили русским чувства уважения и безусловной покорности к своим государям...Такой вывод названные исследователи ничем не подтверждают, ограничиваясь только предположением, что обряды московского царя, хотя и менее пышные, чем византийские, должны были возвысить царя в глазах его народа...Но в Византии, хотя там церковно-гражданские обряды были неизмеримо более великолепны, чем в Москве, не видно такого уважения к особе государя, как в московском государстве...В исследованиях Сабатье находим перечень причин смертей византийских императоров, наглядно характеризующий отношение византийцев к своим императорам»[13]. Действительно, из девяноста василевсов «почти половина была свергнута и уничтожена физически»[14]. Однако в Византии священной считалась не личность императора и не данная императорская фамилия (по крайней мере, в допалеологовский период), но императорская власть как таковая - священная и богохранимая; византийские историки и мыслители часто теми или иными причинами оправдывали мятеж против василевса, нарушившего «законы Божеские и человеческие», при этом малейшее оскорбление императорской чести считалось недопустимым. Кроме того, В. Савва, делая свой вывод, приведенный выше, очевидно ограничивается лишь определенным отрезком русской истории (до XVI в.), "спокойным" в отношении бунтов и мятежей, дворцовых переворотов, самозванцев и т.п. [мимоходом заметим: а чем закончил дни свои первый венчанный русский государь, речь о котором пойдет ниже?]
Как известно, первый московский чин венчания на великое княжение был совершен над не государствовавшим внуком Ивана III. «На смену древнему обряду вступления на княжеский стол при Иоанне III явился обряд великокняжеского венчания, с течением времени все более и более усложнявшийся».[16] А. Горский полагал, что короновал Дмитрия Иоанновича с царской торжественностью тот, кто «свергнул татарское иго и был супругом последней отрасли православного императорского дома». Е.В. Барсов видел здесь «связь с духовным и политическим падением византийской империи: вследствие этого двойного падения...идея царя, как представителя православия, перешла в Россию, и поэтому священнодействие венчания на царство явилось на Руси только в конце XV в.»[17]. Действительно, греческое духовенство до данного времени противилось нарушению византийской идеи единой власти - как духовной, так и светской (хотя и признавало невозможность установления на Руси власти императора ромеев). Империя ромеев, в соответствии с теорией римского универсализма, отрицала право сопредельных ей христианских государственых образований иметь собственных «царей».Основными факторами, определявшими отношения Руси с Романией накануне ее падения были стремление к сохранению единства («съединения») с константинопольским патриархом и Церковью при условии их приверженности древнему благочестию (т.е. неприятие установлений Ферраро-Флорентийского собора), а также «любовь и приязнь» с императором, акцентировка родственных связей русских князей с императорским домом. В этот период идея распространения политических прерогатив императора ромеев на Россию отнюдь не находила отзыва у русских князей, равно как и мысль о существовании «единого царя всех христиан». Так, в Послании московского великого князя Василия II Васильевича константинопольскому патриарху Митрофану II (1441 г.) отмечается торжественное титулование «царь» («благочестивый царь Русскиа земли») византийского императора и киевского великого князя Владимира «позволяет полагать, что автор исходит из мысли о существовавшем в период Киевской Руси политическом равноправии сторон»[18]. Таким образом, составитель Послания не приемлет византийского представления о том, что «царь может быть только один» (подобное утверждение встретится лишь впоследствии, в Послании Филофея дьяку Мисюрю Мунехину (1523-24 гг.). Симеон Суздалец в «Повести о Флорентийском соборе» (ок. 1440-50 гг.) именует царем уже князя-современника, употребляя применительно к Василию II титул «белый царь всеа Русии» и уподобляя его «святым прежним царем, равным апостолом Константину Великому и Владимиру». Однако, несмотря на царское титулование, Русская земля не называется еще царством.
Далее Барсов вполне убедительно рассуждает, что Иван III отказался принять предложенный ему от имени императора Максимилиана I королевский титул, так как считал себя наследником Византийского царства; «брак с Софьей Палеолог еще более закрепил думы о Москве, как преемнице византийской империи, поэтому в первый раз священнодействие венчания на царство совершено было над внуком Иоанна III», а вскоре после этого мнение о том, что Москва - наследница Византии, стало настолько всеобщим убеждением, отра-зившимся в литературе того периода, что Иоанн IV провозгласил «себя царем, как преемник и наследник Цесарской Греко-римской власти».[19] Профессор Н. Покровский, сравнивая чин венчания внука Ивана III с древнерусским обрядом вокняжения, находит между ними полное сходство за исключением одной особенности первого, а именно - возложения шапки и барм на венчаемого. По этому поводу он пишет: «Не в этой подробности, чуждой Византии, нужно искать следов нового коронационного чина, перешедшего из Византии в Россию в эпоху самодержавия».[20] Здесь В. Савва, возражая Покровскому, отмечает несомненное сходство венчания Дмитрия с византийским обрядом венчания, но не императора, а кесаря [кесарь - второй (позднее - третий) «титул» после императорского]. «...Возложение инсигний не только при венчании царей на царство, но и при хиротониях и производствах государственных сановников, было обычно в Византии. При хиротонии кесаря на хиротонисуемого полагались хламида и кесарский венец, при хиротонии новелисима - возлагались хламиды...».[21] Обряд венчания русского государя, в том виде, как он был совершен над внуком Ивана III (т.е. подобный кесарскому в Византии), имел до XVIII в. несколько этапов в своем развитии: первый раз этот обряд был переделан при Иване IV, второй - после исправления богослужебных книг и суда над Никоном. «Чин венчания московских государей, подобно чину коронования византийских императоров, не вылился сразу в определенные формы, но постепенно рос и осложнялся, не уподобившись вполне коронационному обряду»,[22] что можно объяснить хотя бы различиями в реалиях русского и византийского быта.