Конечно, западночжоуские правители, а особенно первые чжоуские ваны, в значительной степени заложившие те основы традиционной модели управления государством, которые будут сохраняться на протяжении тысячелетий, были людьми исключительно одаренными и достигли в создании жизнеспособной государственной системы успехов гораздо больших, чем обычно принято считать. Но весь вопрос, и весьма серьезный, в том, могла ли такая система удерживать в подчинении у чжоуского дома многочисленных удельных князей, если бы последние не сталкивались постоянно с угрозой, а нередко и реальностью, варварских вторжений. Несомненно, что многие вассалы едва ли сумели бы удержаться в своих владениях без обещаемой, а при необходимости и действительной, поддержки правителей Чжоу и их армий. Побудительный мотив к сохранению единства был весьма сильным.
В том, что такой стимул был необходим, мы убедимся, если вспомним а первых годах правления династии. Когда шанцы и ряд других племен восстали, к ним присоединились даже сыновья Вэнь-вана, дядья сидевшего на троне правителя. Если уж даже они не чувствовали себя обязанными быть верными новому режиму, то понятно, что для того, чтобы привязать к чжоускому дому далеких вассалов, живших на окраинах чжоуских владений, требовалось нечто большее, чем просто чувство преданности. А потому не столь уж надуманно выглядит предположение, что именно варвары, естественно, сами мало то сознавая, стали тем "скрепляющим фактором", что позволил молодому государству сохранить единство и развиваться.
Чтобы понять западночжоускую эпоху, необходимо понять варваров. Однако составить сколько-нибудь содержателъную картину их жиэни, исходя из западночжоуских источников, практически невозможно. О них говорится довольно часто, но только как о военных противниках. И в ста процентах случаев даже та незначительная информация, которую мы имеем о них, отражает китайскую точку зрения, а поскольку источники почти всегда рисуют варваров врагами, то свидетельства их не более "беспристрастные и убедительные", чем любые другие, касающиеся непримиримых противников. Чтобы хоть как-то приблизиться к более адекватному представлению об этих народах и их роли в истории, необходимо учесть весь спектр данных о них за чжоускую эпоху в целом, и особенно за период Весен и Осеней. Проанализировав эти данные, мы можем вернуться назад и уже более плодотворно исследовать источники, относящиеся непосредственно к западночжоускому времени.
Кто же такие были варвары на самом деле? У китайцев не было единого термина для их обозначения. Но все варвары были не-китайцами точно так же, как для греков все варвары были не-греками. Возникает вопрос: а кем же были китайцы? И ответить на него также непросто.
Мы помним, что китайская традиция, по крайней мере та, что признавалась существующей в начале Чжоу, говорила о двух предшествовавших Чжоу династиях: Ся и Шан. Потомки Ся имели полное право именоваться "китайцами", ведь и само слово "Ся" обозначает "китайский". Несомненно, что "китайцами" были и шанцы.
Происхождение же чжоусцев, в свою очередь, вызывает некоторые сомнения. Жители востока относились к чжоусцам, причем даже после завоевания, как к нецивилизованным самозванцам. Еще в конце IV века до н. э. Мэн-цзы говорил, что Вэнь-ван был "человеком из западных и", т, е. варваром. А в подлинных "Бамбуковых книгах" утверждается, что армия, которую У-ван повел на шанцев, состояла из "западных и". Так это или нет, но считалось, что правящий дом Чжоу был так тесно связан с вождями одного из племен варваров-жунов, что браки с последними воспринимались как кровосмесительные.
Можно быть уверенным в том, что, когда чжоусцы утвердились у власти, едва ли кто-либо осмеливался открыто заявлять о том, что они "не-китайцы". И все государства, правители которых происходили от чжоуского дома, считались ведущими. Точно так же гордились своей родословной и государства, восходившие корнями к тем уделам, которые были образованы в самом начале Чжоу. Что ж касается других образований, то они имели подчас двусмысленный статус.
Главным критерием "китайскости" с глубокой древности и на протяжении всей долгой истории был культурный фактор. Китайцы вели особый образ жизни, имели целый ряд специфических обычаев, которые иногда называют словом ли. Тех, кто исповедовал такой образ жизни, считали "китайцами". Те же, кто в силу каких-то причин отворачивался от него, "китайцами" быть переставали. Так, правителей одного из царств, происходивших, по преданию, еще от владык Ся, обвинили в том, что они приняли варварские обычаи и тем самым поставили собственое государство вне "китайской общности".
Китайский народ как единая общность появился в ходе долгого процесса "окультуривания", превращения варваров в китайцев. Западночжоуские варвары были большей частью будущими китайцами или же предками будущих китайцев, что весьма важно. Едва ли можно ожидать услышать об этом из западночжоуских источников, которые создавали люди, вряд ли имевшие представление об этом. Однако примечательно, что в литературе раннего периода мы не видим почти никаких замечаний насчет физических различий китайцев и варваров. Таким образом, можно утверждать, что отличия между ними лежали, в первую очередь, в сфере культуры.
Нет ни одного китайского иероглифа, который можно было бы совершенно адекватно перевести как "варвар". Для обозначения раэличных варварских народностей используются разные названия, но преобладают среди них четыре: жуны, ди, мань, и. По-видимому, так наэывались данные этнические группы изначально. Кроме того, были и особые народы, которых называли "хуай-и" (и района реки Хуай), "белые-ди" и т. д. Возможно, некоторые из этих данных китайцами имен и носили презрительный оттенок, но отнюдь не все. Так, слово "жун" поначалу, видимо, имело значение "военный", и лишь потом стало использоваться применительно к народу. И действительно, варвары-жуны славились своим боевым духом и воинственностью. Со временем китайцы стали употреблять эти термины в "условной" манере; так, "Ли цзи" сообщает, что и — это не-китайские обитатели востока, мань — юга, жуны — запада, а ди — севера. Уже в начале периода Весен и Осеней варваров в целом обозначали такими сочетаниями, как жуны-ди и мань-и. А в одном пассаже "Цзо чжуань" мы видим рядом сразу четыре иероглифа: "Если кто-либо из мань, и, жунов или ди не подчинится приказаниям правители, и своим распутством и пьянством будет попирать моральные устои, правитель велит напасть на них". В другом месте мы встречаем даже аббревиатуру: "четыре и".
Очевидно, что китайцы называли общими словами жуны-ди и мань-и "не-китайцев", "чужаков", "варваров". Высказывание типа "жуны и ди подобны волкам" вполне в духе слов "Цзо чжуань", которые, однако, и поныне разделяются многими народами в разных частях света: "ни одному чужеземцу доверять нельзя". У китайцев было по крайней мере две причины для ненависти и презрительного отношения к не-китайским народам. С одной стороны, многие окружавшие китайцев племена постоянно совершали набеги, грабили и убивали, чем причиняли китайцам много бед. С другой стороны, китайцы, расширяя сферу своего влияния , прибирали к рукам земли "варваров", подкупая одних и силой подчиняя других. Естественно, что, очерняя "варваров" и изображая их как "недочеловеков", китайцам было легче и оправдывать собственные действия, и примиряться с угрызениями совести.
Точка зрения, что все жуны, мань, и и ди были, по сути, одним народом, совершенно ошибочна. Удивительно, но даже некоторые современные ученые придерживаются мнения, что это были родственные народы, состоявшие из кочующих племен, не задерживавшихся на одном месте. Но на самом деле между разными народами, правильно ли, нет ли обозначавшихся четырьмя именами, существовали огромные различия. Некоторые из них строили окруженные стенами города. Более того, мы не можем быть уверены даже в том, что те из них, которые назывались жунами, действительно были родственны друг другу. Ведь китайские тексты дают нам очень мало сведений о "варварах", но и при этом большая их часть вполне может оказаться ненадежной.
Племена жунов и ди обитали, условно говоря, на западе и севере, причем не только за пределами китайских земель, но и в многочисленных внутренних анклавах. Некоторые из них были предками последующих великих кочевых народов, таких, как сюнну, в ханьские и последующие времена доставлявших так много бед китайцам.Тем не менее заметим, что в культурном по крайней мере отношении, они отличались от таких народов, как сюнну, ибо не имели того, что делало кочевников, если они сохраняли единство, практически непобедимыми, а именно — боевой конницы. Хотя и у китайцев, и у их соседей-варваров лошади были уже с древнейших времен, воины в Китае и прилегающих к нему землях начали сражаться на лошадях начиная лишь приблизительно с IV века до н. э.