Что касается боспорских надписей, собранных во втором томе (с добавлениями в томе четвертом) латышевского собрания, то хотя они и не столь эффектны, но их значение также очевидно. Так, надписи доставляют нам материал для суждения, например, о двойной титулатуре боспорских владык Спартокидов, величавших себя архонтами Боспора и Феодосии, но царями живших на азиатской стороне синдов, меотов и фатеев, что, по-видимому, соответствовало сложному составу их государства и неоднозначному их положению в качестве правителей над греческими городами, сохранявшими хотя бы частично свой полисный, свободный статус, и над туземными племенами, низведенными на положение подданных.54 Надписи же информируют нас об оживленной общественно-религиозной жизни в боспорских городах, о существовании там множества культовых объединений, так называемых синодов или фиасов, почитавших божества особенные, нетрадиционные, среди которых в римское время значится и некий не названный по имени Бог Всевышний (Theos Hypsistos).55 По поводу этого последнего также велась и ведется полемика: одни склонны видеть в нем бога иудейского или иудео-христианского (Л. Стефани), другие - Зевса (И. В. Помяловский), третьи - Сабасия (сам Латышев).56
Все же надо заметить, что среди боспорских надписей нет (или почти нет) таких замечательных документов, поливающих свет на собственно политическую историю, как это имеет место в случае [242] с надписями Ольвии и Херсонеса. И это понятно, поскольку гражданская жизнь и свободное волеизъявление, побуждающие к составлению и публикации соответствующих актов, были на Боспоре сильно обужены существованием монархии.
Вернемся, однако, к биографии В. В. Латышева. Высший пик его научной карьеры совпал с крутой переменой в его образе жизни: осенью 1890 г. он получил приглашение от тогдашнего министра просвещения графа И. Д. Делянова занять должность помощника попечителя Казанского учебного округа. По-видимому, к этому времени Латышев обратил на себя внимание в столичных правительственных кругах не только успехами на научном поприще, но и рвением в утверждении классического образования в средней и высшей школе, всемерными поборниками которого были многие руководители ведомства народного просвещения в дореволюционной России. Объяснялось это столько же общей утвердившейся еще с XVIII столетия установкой на традиции западноевропейского классицизма, сколько и осознанным практическим расчетом противопоставить разрушительному движению новых материалистических идей прочный консервативный барьер в лице классического образования.
Такой линии держался уже граф С. С. Уваров, чье искреннее увлечение античностью не исключало указанного выше политического расчета. Занимая высокие правительственные посты в системе образования и науки (в 1811 - 1822 гг. он был попечителем Петербургского учебного округа, в 1833 - 1849 - министром народного просвещения, а в 1818 - 1855 - президентом Академии наук), он в первой половине XIX в. приложил массу стараний для развития классического образования в университетах и укрепления разряда греческих и римских древностей в Академии наук. Эта тенденция была старательно продолжена преемниками Уварова по руководству министерством просвещения, в особенности графом Д. А. Толстым (возглавлял названное министерство в 1866 - 1880 гг.), И. Д. Деляновым (1882 - 1897), Н. П. Боголеповым (1898 - 1901), Г. Э. Зенгером (1902 - 1904), увлечение которых классицизмом и старания по принудительному насаждению его в гимназиях и университетах вызывали раздражение в прогрессивных общественных кругах и, в конце концов, привели к компрометации всей системы классического образования в России.
Классицистическое рвение В. В. Латышева оказалось вполне созвучным [243] официальному направлению. Надо при этом подчеркнуть, что его классицизм не был чем-то наносным, искусственным, нарочито усвоенным; он был интегральной чертой его натуры, будучи привит всей системой полученного образования и воспитания и закреплен увлеченной творческой деятельностью в области классической словесности и истории. Однако натура нашего классика была слишком целеустремленной и активной, чтобы ограничиться лишь научными антиковедными занятиями; она жаждала полной реализации усвоенных принципов во всех возможных сферах деятельности - как во внутренней, собственно творческой, так и во внешней, в контактах с другими людьми, которых надлежало обратить в свою веру, направить по правильному пути. Отсюда - обращение Латышева к активной педагогической и продолжавшей ее административной деятельности. Заявив себя сразу же и в Историко-филологическом институте и в Университете безусловным ревнителем классического образования, он с охотою принимает на себя такие обязанности, которые превращали его из ученого и преподавателя в наставника и администратора. Так, сохранив за собой лекционные часы в Институте и Университете, он с осени 1887 г. становится заведующим существовавшей при Институте гимназии и наставником-руководителем студентов Института в практических занятиях по преподаванию греческого языка в этой гимназии. В этом плане вполне естественным было и согласие его занять новый высокий пост в Казани.
С каким усердием исполнял Латышев новые принятые на себя административные обязанности, как дотошно вникал он во все достаточно рутинные мелочи учебного попечительства, - об этом лучше всего судить по его собственному, внешне суховатому, но исполненному глубинного удовлетворения и торжества отчету в автобиографической записке: "Переселившись в Казань, Л[атышев], помимо исполнения текущей служебной работы, неоднократно управлял округом в отсутствие попечителя, совершил несколько поездок для осмотра и ревизии учебных заведений в разных городах округа и весною 1891 г. впервые исполнял в Казанском университете обязанности председателя Историко-филологической испытательной комиссии. Некоторые из служебных работ его были напечатаны в "Циркуляре по Казанскому учебному округу", а именно два отчета по рассмотрению письменных работ учеников гимназий по греческому языку и "замечания о преподавании грамматики древних [244] языков в гимназиях", примыкавшие к новым программам преподавания, изданным в 1890 г." А в примечании к пассажу о председательстве в Испытательной комиссии в Казанском университете с педантической точностью добавлено: "Эти же обязанности Л-в ежегодно исполнял и в 1892 - 1896 и 1899 - 1902 годах, именно: в 1892 г. в Харьковском университете, в 1893, 1895, 1899 и 1901 - в Киевском, в 1894, 1900 и 1902 - в Одесском и в 1896 - в Московском. В последние годы (писано в 1915 г. - Э. Ф.) те же обязанности исполнял он в С. Петербургском университете, именно весною и осенью 1911 года и осенью 1912 года".57
Административная деятельность В. В. Латышева по ведомству народного просвещения была естественным продолжением, но не замещением его ученых трудов. Поэтому ему удавалось то, что для большинства других стало бы камнем преткновения: органическое совмещение этих столь разных видов деятельности. Вообще он легко переходил от одного вида занятий к другому, заполняя любую паузу в служебных делах трудом ученым и литературным. "Вынужденные досуги во время продолжительных иногда поездок на удобных пароходах по приволжским городам, - пишет он в своей автобиографии, - Л[атышев] обыкновенно употреблял на опыты стихотворных переводов из древних поэтов".58 Выполненные таким образом переводы публиковались им в различных периодических изданиях ("Журнале министерства народного просвещения", "Ученых записках Казанского университета", "Филологическом обозрении"), а позднее были объединены в небольшую книжечку с характерной надписью над заглавием: "На досуге".59
Среди поэтов, чье творчество привлекло внимание Латышева, большинство составляют греки: Тиртей, Мимнерм, Солон, Демодок, Феокрит, Мосх Сиракузский и др.; из латинских авторов представлен только один - Марциал. В стихотворном переложении этих поэтов Латышев продемонстрировал незаурядный талант (особенно великолепны, на наш взгляд, переводы Тиртея); неудивительно, что эти переводы до сих пор включаются в популярные антологии древней поэзии. Что же касается оригинального научного творчества, то оно в те же казанские годы было представлено, во-первых, продолжающейся работой над северопричерноморскими надписями, [245] в частности, над только что обнаруженными тогда фрагментами Херсонесской присяги, о чем уже упоминалось выше, а во-вторых, подготовкой нового собрания "Известий древних писателей о Скифии и Кавказе", первый выпуск первого тома которого появился в 1893 г.
Казанская интермедия длилась около трех лет. В мае 1893 г. Петербургская Академия наук в уважение к ученым заслугам В. В. Латышева избрала его своим действительным членом, и это побудило его возвратиться в столицу. Однако оставление Латышевым поста в Казани не означало прекращения им своей административной деятельности и карьеры. Напротив того, возвращение в Петербург открыло для него новые возможности: уже в июне того же 1893 г., по приглашению Делянова, он занимает должность вице-директора, а три года спустя - директора департамента министерства народного просвещения. Активная деятельность его на одном из первых постов в министерстве просвещения продолжалась целых пять лет, но и с оставлением должности директора департамента (в 1898 г.) он отнюдь не сошел с этого, очевидно, весьма привлекавшего его поприща. Он остался членом Совета министра народного просвещения, принимал участие в работе Комиссии по вопросу об улучшениях в средней общеобразовательной школе, созданной Н. П. Боголеповым, причем согласен был председательствовать в секции по вопросам физического воспитания (1900 г.), а чуть позже, при Г. Э. Зенгере, участвовал в работе Комиссии по преобразованию высших учебных заведений (1902 г.). Мало того, по окончании работы этих комиссий он каждый раз принимал деятельное, заинтересованное участие в публикации их материалов. Наконец, в течение нескольких лет он председательствовал в состоявшей при министерстве просвещения Постоянной комиссии по университетским делам; словом, непрерывно вносил свою лепту в осуществлявшийся правительством курс в области образования и просвещения. Тому же служила и его административно-педагогическая деятельность за пределами министерства. С 1896 г. он, в качестве председателя, направлял активность Петербургского Общества классической филологии и педагогики, а в 1911 г. руководил работой 1-го Всероссийского съезда преподавателей древних языков (возглавлял организационный комитет, председательствовал на самом съезде и наблюдал за изданием его трудов). В своем родном Историко-филологическом институте Латышев в 1903 г., по представлению [246] министра Г. Э. Зенгера, занял пост директора, в каковом качестве и оставался вплоть до 1918 г.