Мы упоминали о связи ученых занятий Соколова с его университетской практикой. Пора, наконец, обратиться к обзору и этой части его деятельности. В Петербургском университете и в Историко-филологическом институте Ф. Ф. Соколов читал курсы античной истории, то общие, Греции и Рима вместе, то специально одной лишь греческой истории. Свой первый преподавательский год Соколов [190] открыл именно таким специальным курсом по истории Греции. О характере этого курса - строго научного, критического именно в духе того направления, которое заложил в Петербургском университете Куторга - можно судить по следующему отчету самого Соколова: "Первая половина специального курса греческой истории <...> посвящена была исчислению и разбору источников греческой истории (писателей, надписей и памятников неписьменных), причем из надписей важнейшие по содержанию были разобраны, некоторые, как образец юридических форм, приводимы были вполне, а самые древние были рассмотрены как источники для истории греческой азбуки; из памятников неписьменных исчислены были все здания (или развалины их) и все статуи и рельефы, несомненно принадлежавшие к древнейшему времени (до конца V-го века перед р. Х.), а из сосудов и монет - почему-либо особенно замечательные. Вторая половина курса имела предметом разбор некоторых спорных вопросов из древнейшей греческой истории, как вопрос о Гомере, о разных толкованиях мифов, о времени основания колоний и т. д., причем были приводимы и подробно обсуживаемы все места древних писателей, служащие источниками, и взвешиваемы главные доводы новых ученых, представителей разных сторон в споре".29
Сохранился ряд гектографированных изданий этих куров по запискам студентов.30 Все они свидетельствуют об исключительном богатстве того материала, который Соколов предлагал на лекциях своим слушателям. И здесь он следовал тем главным правилам, которые были сформулированы им еще в магистерской диссертации. Изложение должно быть предельно подробно, ибо "факты исторических событий, только во всех своих подробностях взятые, [191] и в связи со всеми предшествующими и последующими событиями, только тогда могут быть узнаны как следует".31 Ценность самих фактов постольку именно велика, поскольку сомнительны общие теории: "В истории подвести всё под общие начала нельзя; еще будет значительный остаток - элемент личности человеческой".32 Однако факты древней истории не даны нам в готовом виде, их надобно установить: историк древности, как и любого другого раздела истории, "не освобождается от обязанности доказать изучаемый факт".33 Реконструкция должна быть возможно полной и достоверной, а для этого необходимо использовать - при соответствующей критической проверке - весь без исключения дошедший до нас материал. При этом очевидно, что преимущественное значение перед всеми другими видами источников имеют документы, надписи: "Лучше всего доказываются исторические события не столько мемуарами, сколько официальными документами, которые уже сами по себе носят характер достоверности".34
Построенные с учетом таких требований, лекции Соколова могли быть замечательным введением в науку древней истории для всякого, кто захотел бы познакомиться с нею поближе. Однако желающих дойти до такого близкого знакомства никогда не было особенно много. Поэтому подробные, отягощенные критическим разбором свидетельств и мнений лекции Соколова не пользовались успехом в массовой студенческой аудитории. Слушатели именно жаловались на перегруженность лекций Соколова фактическими подробностями, на игнорирование лектором общих построений, которые могли бы облегчить неспециалистам усвоение его предмета. Эти обвинения выглядели тем более обоснованными, что сам профессор ни на шаг не желал отступить от своих принципов и проводил их в жизнь, не считаясь с незаинтересованностью или неподготовленностью своих слушателей. Ответом со стороны студенческой массы являлась неприязнь к лекциям "ученого педанта", неприязнь, которая порождала искаженное представление о методе Соколова, о его сугубом фактопоклонничестве, о каком-то особом скепсисе, о безусловной враждебности его любым проявлениям теоретической мысли.35
[192] Исчерпывающим образом на эти обвинения ответил в свое время один из самых выдающихся учеников Соколова Сергей Александрович Жебелев: "Если сказать откровенно, лекции Ф. Ф. [Соколова] были так подробны, так обстоятельны и так исчерпывали предмет с фактической стороны, что при желании, при работе и при вдумчивом отношении к сообщенному материалу "общие построения" <...> могли бы быть без особого труда выведены сами собою. Но, конечно, для этого требовалась работа, и работа настойчивая, со стороны самих слушателей, а помощи со стороны профессора - не будем греха таить - давалось при этом мало. Было ли худо или хорошо такое ведение дела? Знаю, что огромное большинство скажет - "худо". И я не намерен быть апологетом манеры чтения лекций [193] Ф. Ф., но считаю себя вправе сказать одно: в университетском преподавании, в особенности в преподавании такого центрального предмета, каким является история, должны быть, по моему разумению, представлены всякого рода манеры и методы; и если одни из преподавателей клонят свое преподавание главным образом в сторону "общих построений" и правы с своей точки зрения, то почему другим преподавателям не вести дела и по противоположному направлению? Сознательные студенты, которые пришли в университет учиться и усовершенствоваться в своем развитии, сумеют или должны, по крайней мере, суметь разобраться в этих различных направлениях метода преподавания, и они изберут то, к чему более питают склонности".36
Кроме более или менее общих курсов по античной истории, Соколов читал еще в университете специальный курс по греческим государственным и религиозным древностям, освещая, таким образом, наряду с фактами истории еще и важнейшие институты древнегреческого общества.37 Как всякий классик, Соколов читал со студентами и древних авторов. Однако особое значение в плане подготовки будущих специалистов-антиковедов имели практические занятия эпиграфикой, которые он на протяжении многих лет регулярно, из года в год, по пятницам, вел у себя на дому с избранным кругом учеников. "Занятия эти, - вспоминал позднее С. А. Жебелев, - заключались в чтении и объяснении греческих надписей большею частью по сборнику Диттенбергера <...>. В течение двух лет, в которые я участвовал на "пятницах", был прочтен и объяснен весь Диттенбергер (тогда было еще только 1-ое издание). Количество участников в занятиях было неодинаковое (свыше восьми оно, при мне, во всяком случае, не доходило), регулярных посетителей было двое-трое <...>. Каждый из участников по очереди прямо должен был переводить, не читая вслух греческого текста, пришедшуюся на его долю надпись <...>. Перевод требовался точный, буквальный; [194] ошибки при переводе, конечно, исправлялись и объяснялись. Или по прочтении всей надписи (если она была не очень большая), или по мере чтения ее давались Ф. Ф. ее объяснения, иногда с очень подробными экскурсами и отклонениями; иной раз этих объяснений Ф. Ф. требовал и от переводившего надпись. Дело велось не спеша, никакая деталь, как бы она ни была незначительна, не оставлялась без всестороннего разъяснения".38
Велико было значение этих домашних семинаров Ф. Ф. Соколова. Именно здесь, при занятиях надписями, его ученики окончательно проникались убеждением в необходимости строго научного изучения античной истории, т. е. исследования событий и фактов этой истории по первоисточникам, по документам. Здесь же они овладевали необходимыми для такой работы приемами историко-филологической критики.
Не довольствуясь этим, Соколов выступил с инициативою и добился от министерства просвещения регулярного командирования в страны классической культуры, в первую очередь в Грецию, своих наиболее перспективных учеников, с тем, чтобы они там, так сказать, на месте, завершали свою археологическую (в широком смысле слова) и эпиграфическую подготовку. Чтобы наладить эту необычную практику, он сам в 1880 г. на короткое время съездил в Грецию. Первыми отправились на стажировку в том же году В. К. Ернштедт и В. В. Латышев, за ними последовали Д. Н. Корольков, А. В. Никитский, Н. И. Новосадский, А. Н. Щукарев, Р. Х. Лепер, С. А. Селиванов, все ставшие затем крупными оригинальными учеными того именно типа, который был воплощен в их учителе. Последний не оставлял их своим вниманием и советами ни тогда, когда они были за границей, ни тогда даже, когда они стали совершенно самостоятельными специалистами.39 На правах старшего друга и прежнего наставника он подверг внимательному, вполне дружескому, но вместе с тем весьма взыскательному разбору первые большие труды А. В. Никитского, С. А. Жебелева и [195] В. В. Латышева.40 Рецензии Соколова на работы этих молодых ученых - замечательный образец продолжающегося руководства старшим научною работою своих младших коллег.
Вообще ученая и преподавательская деятельность Ф. Ф. Соколова должна быть признана в высшей степени счастливою именно потому, что, служа научной истине, он не только сам сумел многое сделать, но и подготовил к тому же целую плеяду учеников, которые еще при жизни учителя показали себя достойными продолжателями заложенных им традиций. Для примера укажем на замечательное предприятие - издание свода античных надписей Северного Причерноморья, осуществленное под эгидою Русского археологического общества, при посредничестве Ф. Ф. Соколова, одним из его старших учеников В. В. Латышевым. Идея этого издания возникла еще в 70-х годах, и первоначально в исполнители замысла предназначался сам Ф. Ф. Соколов. Однако другие ученые занятия и труды, связанные с преподаванием, не дали Соколову возможности самому осуществить этот проект, и тогда, в 1882 г., он предложил Археологическому обществу доверить исполнение намеченного труда В. В. Латышеву.41 Общество согласилось с рекомендацией Соколова, и результатом явилось эпиграфическое издание, равных которому до сих пор нет в отечественном антиковедении, - "Inscriptiones antiquae orae septentrionalis Ponti Euxini", в трех больших томах, включивших в себя около 1500 греческих и латинских надписей в отличном воспроизведении, с превосходным филологическим и историческим комментарием.42