Смекни!
smekni.com

Зона освоения и ее образ в американской и русской культурах (стр. 4 из 5)

Американские пионеры считали себя не столько первопроходцами, сколько творцами-экспериментаторами. Вольное приграничное население по собственной (!) инициативе формировало государственный аппарат новых штатов, чтобы не жить в царстве ножа и револьвера (как было сказано на одном из "учредительных" митингов в лагере золотодобытчиков в Кордильерах) [17]. Будущие американцы пришли на новый континент как хозяева и, что важно, сами знали об этом.

Подобным установкам соответствовали условия фронтира с его свободой. индивидуализмом, равенством: идеалы нового государства совпали с реалиями жизни фронтира. Так фронтир стал американским национальным символом.

Российский образ фронтира: крамольная окраина

Те же самые понятия - свобода, индивидуализм, равенство - традиционно признавались в монархической России катастрофически опасными. Не случайно радикально настроенные авторы (декабристы в своих поздних трудах, А. Герцен и др.) иногда обращались к Сибири как к прообразу нового общества и его возможной родине [18].

Эта идея не оставляла умы вплоть до Октябрьской революции, питая, в частности, мира, открыл страны... и просветил их Божественною Верою, без насилия, без злодейств, но единственно примером лучшего" [20, т. 1, с. 14, 15].

Подобные представления становятся особенно популярными в периоды расцвета государственного могущества. Как заметил Г. Федотов: «В зените своей экспансии и славы, в век "екатерининских орлов", Россия осознавала свою многоплеменность и гордилась ею. Державин пел "царевну киргиз-кайсацкие орды", а Пушкин, последний певец Империи, предсказывал, что имя его назовет "и ныне дикой тунгуз, и друг степей калмык". Кому из поэтов послепушкинской поры пришло бы в голову вспоминать о тунгузах и калмыках?» [21, с. 337]. Образ "единства в многообразии" снова возвращается в советское время: "Ты по степи, ты по лесу, / Ты к тропикам, ты к полюсу / Легла родимая, необозримая, / Несокрушимая моя" (А.Д'Актиль. "Марш энтузиастов". 1936); "Встали, с русскими едины, / Белорусы, латыши. / Люди вольной Украины, / И армяне, и грузины, / Молдаване, чуваши / - Все советские народы / Против общего врага, / Все, кому мила свобода и / Россия дорога!" (С. Михалков. "Быль для детей" [22]). Популярные советские песни словно перекликаются с горделивыми пушкинскими строками:

"Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,

От финских хладных скал до пламенной Колхиды.

От потрясенного Кремля

До стен недвижного Китая,

Стальной щетиною сверкая,

Не встанет Русская земля?.."

"Клеветникам России" [23, с. 500].

Акцент в таких произведениях делается скорее не собственно на разнообразии, а на единстве, а сама величина государственного пространства превозносится как возможность "растворить" внешние влияния:

"Так высылайте ж нам, витии, Своих озлобленных сынов:

Есть место им в полях России Среди нечуждых им гробов"

[23, с. 500].

Другим аспектом "государственного" подхода к пространству является идея его колонизации во имя совершенствования цивилизаторской миссии (т.е. опять-таки идея организации изначального разнообразия по единому образцу). Чего стоят, например, такие пассажи: "Пустыни и оазисы покрылись сетью железных дорог; открыты школы, библиотеки, банки, ученые учреждения и общества... возникла пресса (5 газет, из коих 1 на русском и туркменском языках), словом, на развалинах дряхлого мусульманства, царившего в течение ряда веков в Туркестане, расцветает новая, полная сил и жизни русская культура..." [24, с. 209, 210]. Или: "Сношения русских с Кавказским краем становятся более частыми и завершаются замирением Кавказа и присоединением его к России, после чего край вступает в новую эру мирного процветания и экономического развития" [24, с. 280].

Такие представления о территории схожи с американскими. Та же активность, гордость обширностью:

"Это твоя земля, это моя земля.

От Калифорнии и до Нью-Йорка,

От секвой на западе и до Гольфстрима

Эта земля дана тебе и мне"

[25,с. 8].

Не правда ли, чем не "Широка страна моя родная..."? Более того, девиз "Единство и многообразии" начертан на гербе США.

Идея цивилизаторской миссии также присуща Америке, причем едва ли не в большей степени, чем России. Она легко прослеживается в американской идеологии, начиная от пуритан, с их "Градом на Холме" - образцом для всего мира; до современной экспансии американской массовой культуры. «Даже Ч. Диккенс, известный своими симпатиями к беднякам Англии, говаривал об американском индейце: "Я называю его дикарем, а дикарь - это тот, кого крайне желательно "цивилизовать" с лица земли"» [25, с. 15].

И все же между общественным отношением к пространству в России и США существует значительное различие.

Пространство России, " взгляд снизу": тоска бесконечных равнин

В отличие от России, в США нет мощной культурной традиции пассивного отношения к пространству. Государственно-активная позиция в отношении пространства в США - одновременно и массовая. В России активно только государство. На фоне официальной декларации внутреннего разнообразия России ее граждане (особенно "просвещенные") ощущают гнетущее единообразие, щемящую "тоску бесконечных равнин" (С. Есенин). По известному выражению философа Н. Бердяева, душа русского человека "ушиблена ширью". Однако виноваты в этом, похоже, не ширь и не загадочная русская душа.

"Благосостояние их деревни, полиция на их улице, участь их церкви и их прихода совершенно не волнует людей: они полагают, что все это принадлежит некоему могущественному чужеземцу, который зовется правительством... Даже если их собственная безопасность подвергается угрозе... они складывают руки и ждут, когда вся страна целиком придет к ним на помощь" [26, с. 88]. Эти слова были сказаны блистательным исследователем общественной жизни XVIII века А. де Токвилем в отношении авторитарной Франции, но сколько аналогичных рассуждений об отсутствии "чувства хозяина" и т.п. можно найти у русских! Не оттого ли, что русский народ, не знающий реального местного самоуправления, по каждому поводу апеллирует ко всей государственной махине сразу?

В федеративном государстве забота о многих сторонах жизни человека, кроме обороны от внешнего врага и т.п. глобальных проблем, "отдана на откуп" небольшой территориальной ячейке, где он живет (напомним, что многие законы в США сильно различаются в зависимости от штата). Судьба рядового гражданина зависит не столько от решений, принимаемых в далекой столице, сколько от событий, происходящих в непосредственной близости от него (в его штате, округе, квартале). Не случайно в США чрезвычайно развито сегрегированное расселение: оно соответствует популярным американским представлениям о том, что в бесконечно многообразной мозаике страны каждый гражданин может найти свою "клеточку" (пусть даже это бедный негритянский квартал, но это его квартал). Так получается, что многообразие федеративной страны - многообразие для каждого.

Напротив, житель централизованного государства чаще всего сталкивается со всей его огромной монолитной мощью (вспомним знаменитое "Мой адрес - не дом и не улица, мой адрес - Советский Союз"). Русский человек слишком часто думает категориями не личного или местного масштаба, а категориями всего государства: "Простора так много, что маленькому человечку нет сил ориентироваться" (А. Чехов) [6, с. 237]. И не потому ли, что пространство воспринимается оппозиционно настроенными авторами как вместилище государства, строй которого их не удовлетворяет, просторы России вместо американского оптимизма вызывают у них тоску?

Удивительно, как одна и та же территория, описываемая "прогосударственно" мыслящими авторами как воплощение разнообразия, видится другим уныло однообразной. Вспомним приведенное выше суждение Карамзина о территории России. А вот что пишет о той же территории другой выдающийся русский историк-либерал С. Соловьев: "Перед нами обширная равнина: на огромном расстоянии от Белого моря до Черного и от Балтийского до Каспийского путешественник не встретит никаких сколько-нибудь значительных возвышений, не заметит резких переходов. Однообразие природных форм ослабляет областные привязанности, ведет народонаселение к однообразным занятиям... одинаковые потребности указывают одинаковые средства к их удовлетворению - и равнина, как бы ни была обширна, как бы ни было вначале разноплеменно ее население, рано или поздно станет областью одного государства..." [19, с. 159, 160].

"Однообразно-равнинные" настроения преобладают, естественно, в не лучшие для государства периоды. Аналогичные идеи стали популярны в России и в наши дни.

Нарастает поток публикаций, где отмечается негативная роль необъятных просторов ("пространство - наш бич") и даже называющих их одной из причин отсталости России.

Даже живя в условиях фронтира, мы продолжаем смотреть на него из центра с "государственной позиции". Не пора ли России разобраться в своих взаимоотношениях с постоянным спутником - порубежьем, не пытаться подмять его под государственную машину и поискать пути мирного сосуществования.

Сейчас "в верхах" ведутся разговоры о необходимости формирования в России подлинного (а не только декларированного) федерализма, "воспитания" самостоятельности регионов. Опыт отношений с порубежьем может стать дополнительным аргументом в пользу такого решения.