Тезис Бехтерева звучал так: "Кроме особых физических условий во всех подобного рода эпидемиях ("психопатических эпидемиях". - Л.У.) должна, без сомнения, играть немаловажную роль и психическая почва, характеризующаяся крайним ненежестпом. неудовлетворенностью духовных потребностей населения, отсутствием нравственных руководящих начал и недостатком умственного развития, граничащим с патологическим слабоумием... Одушевление народных масс в годину тяжелых испытаний и фанатизм, охватывающий народные массы в тот или другой период истории, представляют собою также своего рода технические эпидемии, развивающиеся благодаря внушению словом или иными путями на подготовленной уже почве сознания важности переживаемых событий" [7].
Отличительной особенностью большинства геополитических построений зарубежных специалистов была их направленность вовне национальной территории. Это было порождением существовавших в странах происхождения данных концепций политических и культурно-исторических традиции и обычаев. Большое количество заморских колоний лишь усиливало влияние этих стран, так как объективно было связано со стремлением к сохранению колоний в рамках империй. Естественно, чем пристальней творцы нового подхода - представители академических кругов - всматривались в конкретную реальность, тем острее проявлялась необходимость системного подхода к пространственно-географическим, политически окрашенным реалиям.
В те годы выявились три основных национальных направления геополитики -британское, германское и российское. При этом последнее в отличие от двух предыдущих, рассчитанных на построение глобальных прогностических конструкций, сконцентрировалось на научно-рекомендательном аспекте, а именно - на конкретном, исходящем из геополитической концепции пространства прогнозировании оптимальных параметров государственного строительства России. Серьезное воздействие на этот процесс оказывала развернувшаяся в российском обществе борьба различных политических сил по вопросам внутренней и внешней политики [8]. Поэтому в среде отечественной научной элиты, о которой идет речь, большее значение придавалось роли Российской Империи в системе существующих "международных координат" с сильным акцентом на духовные и социальные аспекты ее внутриполитической жизни.
Выдвигавшиеся различными общественно-политическими силами явно нереалистичные мифологизированные и преувеличенно-романтические внешнеполитические концепции (например необходимость захвата Россией Константинополя) стимулировали у прагматически настроенной части научной элиты разработки соответствующих геополитических конструкций и схем. В этой связи рельефней начали определяться основные установки нового пространственно-политического подхода к военно-политическим и социально-политическим явлениям международной и внутригосударственной жизни.
Наибольшая активность российского университетско-академического сообщества, особенно той его части, которая была связана своими профессиональными интересами с гуманитарными (историей, филологией) или близкими к ним науками (географией, социологией, демографией и статистикой), проявилась в период Первой Балканской войны (1912-1913). Не последнее место играли при этом чувства солидарности со славянскими народами полуострова, выступившими за окончательную ликвидацию османского господства на Балканах.
11 октября 1912 года по инициативе известного русского историка, этнолога и социолога М. Ковалевского, а также историка и филолога-слависта П. Лаврова на санкт-петербургской квартире первого было образовано неформальное объединение -"Группа прогрессивных общественных деятелей", куда вошли преимущественно представители университетской профессуры с мировым именем: С. Адрианов, Е. Аничков, В. Бехтерев, А. Брянчанинов, А.А. Васильев, А.В. Васильев, В. Вернадский, Н. Державин, Н. Кареев, М. Ковалевский, Н. Кондаков, П. Лавров, А. Луговой, С. Ольденбург, Л. Пантелеев, В. Плетнев, Е. де-Роберти, П. Ровинский, М. Ростовцев, Д. Семиз, Е. Семенов, В. Семенов-Тян-Шанский, Г. Фальборк, Ф. Фортунатов, М. Чубинский, А. Шахматов, Н. Ястребов, А. Яцимирский, а также несколько членов Государственного Совета и депутатов Государственной Думы из числа близких к основному контингенту собравшихся. Таким.образом, впервые в истории России была предпринята попытка создания научной элитой, осознавшей себя самостоятельной общественной силой, объединения в рамках неформальной структуры, ставившей целью "воздействие путем прессы, лекций, собраний и т.п. на мнение прогрессивной части русского общества и на его отношение к развивающимся грозным и кровавым событиям" [9, с. З].
Концептуальные основы внешнеполитических воззрений оформившейся "референтной группы", выступавшей еще и как группа "общественного давления" на политические круги страны, были изложены одним из ее членов - Брянчаниновым - достаточно определенно и конкретно в контексте общей темы "Россия между Западом и Востоком": "У всех русских людей, сочувствующих славянам и алчущих достойных проявлений великодержавности России, накопились за эти месяцы и горечь, и досада, и озлобление от действий непонятных, от упорного молчания по адресу русского общества и необыкновенной, скажу, легкомысленной откровенности по отношению не только иностранных, а иногда и -заведомо враждебных дипломатов, и даже представителей иностранной печати. Ясно стало, что Европейской Турции наступил конец. Ясно стало, что у тройственного согласия вырос новый грандиозный союзник на месте вероятного противника. Двойной выигрыш, следовательно, для нас... Надлежало только немедленно протянуть руку помощи, включить Балканский союз целиком в нашу систему, этим достигнуть безусловного военного преобладания п Европе и, следовательно, сделаться хозяевами мира и войны. А так как мы, но существу, миролюбивы, то это означало торжество мира над германским милитаризмом" [9, с. 8, 10].
Геополитические планы отечественных антроцогеографов, несмотря на общность затрагиваемых ими и их зарубежными коллегами проблем, тем нс менее выявили черты своеобразия. Один из интересных и продолжающих оставаться нерешенным вопросов - тема зарубежного влияния на российских предтеч геополитики конкретных представителей германской и британской геополитических школ. Если в первом случае это можно проследить с большой степенью уверенности, то во втором, касающемся британского влияния, остается много вопросов. Достаточно лишь упомянуть тот факт, что работа Маккиндера, широко обсуждавшаяся в научных и политических кругах ряда европейских стран, оказалась вне поля зрения российских антропогеографов. Какие бы объяснения ни проводились в этой связи, можно лишь сказать, что, несмотря на важность выводов британского ученого, затрагивавшего напрямую "российскую тему", представители отечественной научной элиты нс усмотрели в них какой-либо практической и даже теоретической пользы [10].
В концептуальном отношении проблема российского могущества представителями отечественной научной элиты рассматривалась в контексте системы координат "Россия и мир". Запад и Восток выступали как пространственно-политические и культурно-исторические категории, использовавшиеся для определения места и роли Российской Империи на континенте. При этом основное внимание уделялось соотношению между территориальным объемом России и оптимальными направлениями ее внешней политики в интересах самосохранения и интенсивного хозяйственно-промышленного развития. История, лингвистика, статистика, политическая и физическая география, психология, этнология и культурология стали основой для широкого круга выводов и обобщений, которые сделали представители российской научной элиты на протяжении первых 17 лет XX века.
Для главных участников дискуссий - таких ученых, как Д. Менделеев. П. Струве. В. Ламанский, П. и В. Семеновы-Тян-ЦГанские, - главными вопросами были: определение места России на континенте и в мире в целом; поиск формулы развития государственно-территориального организма страны; выявление наиболее подходящею для нее вектора внешнеполитических устремлений как в интересах внутригосударственного развития, так и в целях закрепления своих позиций на международной арене. Все эти вопросы достаточно активно обсуждались и в россииских политических кругах, с той лишь разницей, что представители отечественной научной элиты использовали в дискуссиях свои профессиональные навыки. В то же время место и роль научной элиты в российском обществе в первое десятилетие XX века оказались не достаточными, чтобы говорить о ней как об особой референтной группе, способной повлиять на формирование внутренней и внешней политики. Во многом это объяснялось самими ее представителями тем, что "политическая мысль интеллигенции наивна еще в том отношении, что чужда идее политической ответственности". Сознание же "политической ответственности свидетельствует не о беспринципности, а наоборот, о чрезвычайно строгом, принципиально-моральном отношении к политической деятельности"[11, с. 8].
Особое значение придавалось сочетанию духовных и общественно-экономических факторов для развития государства. Это отчетливо проявлялось в мировоззрении социально ориентированных леволиберальных кругов российской научной элиты. Ее типичный представитель П. Струве сформулировал в ноябре 1905 года это в достаточно резком виде: "Не страшна нам и реакция бравых и не бравых генералов самодержания. Страшна прежде всего хозяйственная дезорганизация страны, потому что на этой иочие вырастет реакция, застой и падение культуры" [11, с. lj.