По словам Манштейна, дворец был обращен в пепел, но нельзя не видеть в этом слове преувеличения: по всей вероятности, много построек пропало, многие не были возобновлены ханом Крым-Гиреем, но текст надписи в его золотом кабинете ясно указывает, что левая часть дворца от ворот осталась старой, и вновь построена им только часть помещений с краю на правой стороне. Последний хан Шагин, покидая Крым, увез с собой все, что можно было взять или ободрать: куски карнизов, шкапов, потолков, дверей, фонтанов, панелей и фаянсовых облицовок. Разыскать эту рухлядь для того, чтобы воспользоваться ее орнаментальными формами – дело несбыточное. С 1784 по 1787 год дворец подвергся капитальной переделке, и хотя де-Рибас старался соединить "азиатский" характер с европейскими требованиями, но французская мода, видимо, действовала сильнее. От 1798 года дошли до нас план и снимки фасадов дворца, исполненные англичанином Гестом (Hastie, William), в атласе, хранящемся в Публичной Библиотеке (Отд. рукоп., л. F, отд. XIII, № 6). На этом плане находим уже флигеля по сторонам ворот, фасад дворца, протянутого по линии двора, и все постройки для приема Екатерины, отвечающие тому, что видим ныне, но здесь имеется план гарема, не существующего с 1818 года, и особенно части, называемой у Геста также "Старым дворцом", по близости больших бань. Все это было окончательно снесено истребительным ремонтом 1820-х годов.
Дело с ремонтом началось еще в 1818 году, но два года прошли незаметно в пререканиях по вопросу о том, кто составляет план и смету: Новороссийский генерал-губернатор, Таврический губернатор или Строительный Комитет Министерства Внутренних Дел; в 1820 г. споры прервались, и дело было поручено одному архитектору Колодину. Тот, прежде всего, поспешил составить "описание найденных в натуре ветхостей азиатскому в Бахчисарае дворцу": дворец будто бы совсем изветшал, комнаты были без полов, все деревянное потлело, стены падали, потолки и полы требовали перекладки. По смете, на необходимые исправления требовалось 126.000 руб., на полную переделку – 200.000. Между тем ни Пушкин, ни Муравьев не говорят о подобном разрушении дворца: Муравьев говорит только об "упадке" гарема; великий поэт выразил все свои впечатления в двух-трех стихах, но это – живая картина "тихо и уныло" "дремлющего в забвении дворца":
Еще поныне дышит нега
В пустых покоях и садах;
Играют воды, рдеют розы,
И вьются виноградны лозы,
И злато блещет на стенах.
Я видел ветхие решетки...
Очевидно, что архитектор взглянул на этот "упадок" по-своему, приблизительно в том роде, как если бы он был известный портной Петрович, а дворец был – предъявленная ему шинель Акакия Акакиевича. Комитет стоял также за "полную переделку" дворца, "дабы придать дворцу вид достойного памятника", но полагал, что флигеля, малый гарем, персидский дворец и старый дворец – "не замечательны" ни по наружности, ни отделкой и могут быть опасны в пожарном отношении, а коль скоро их снести, то потребуется не более 161 тысячи.
Невежество и злая воля преуспели: уже в 1822 году Колодин доносил об "успешном" окончании разборки старого дворца, персидского дворца и гарема; на месте их ставились беседки с фонтанами и возводились новые постройки. Вся живописная работа была произведена унтер-офицером Дорофеевым "по азиатскому вкусу искусным художеством, с прочностью и приличной красотой", а столярная поручена была мастеру Кладо, который "привел ее вновь в первобытное состояние".
Слухи о невежественной перестройке дошли до М.С. Воронцова, и он прислал в 1823 году в Бахчисарай адъютанта с архитектором, которые и донесли губернатору, что: "воля Государя Императора, дабы дворец был выстроен в арабском вкусе, не исполнена, ибо многие части оного совершенно по европейской архитектуре сооружаются; многие материалы дурны, украшения некрасивы и не в восточном вкусе; счеты ведены небрежно, записи неправильны, а между тем, уж истрачено до 70 тысяч рублей" и т.д. Работы были приостановлены, и назначена следственная комиссия. Но Колодин отзывался, что делал по словесным приказаниям Таврического губернатора, и в результате получилось только Дело на 430 листах и заключение Комиссии, весьма двусмысленного свойства, подметившее лишь разные тонкости и мелочи, в роде того, что Колодин упустил "снять вид живописи, которая в покоях находилась", и заменил ее, по произволу живописца, и т.п. Дело же в том, что от ассигнованной суммы захватили половину, около 90 тысяч, которые и спешили израсходовать, поручив архитектору Эльсону "окончить реставрацию".
В 1825 г. Бахчисарай посетил Император Александр I, работы шли уже около года, но протянулись на шесть лет, – до 31 мая 1831 года. Времени на внимательное обсуждение того, что надо было делать, было довольно, но вопросы эти не приходили в голову. Вся художественная сторона дела ограничивалась китайскими крышами, каминами, высокими трубами, цветными стеклами, фонтанами. Не выше стояла и техническая сторона: перед самой сдачей работ в 1830 году начали ремонт повреждений "от сырой земли, морозов, многосложности углов, куда не проникают солнечные лучи". И, действительно, дворец, состоящий в большинстве из фахверковых построек, с обшивкой тесом, алебастровой облицовкой, нуждается в постоянной починке, или вызывает, скорее, переделку, чем европейский ремонт. Разнообразие построек, обилие легких декоративных частей, азиатское равнодушие к вопросам об уборке снега, о стоке воды, все основные свойства кочевого стана повторились и в Бахчисарае.
Уже в 1837 г. дворец вновь “был исправляем” к царскому приезду, а в 1845 г. – к приезду Великого Князя Константина Николаевича. Ремонт 60-х годов окончательно испортил оригинальный памятник ярмарочной размалевкой стен, дверей, карнизов, в последние же годы упадок многих частей здания пошел еще быстрее. Спрашивается: что следует делать, чтобы не допустить превращения дворца в развалины?
Прежде всего, следует проникнуться убеждением, что ханский дворец Бахчисарая и прочие памятники Крымской орды (мечети и тюрбе в Салачике и пр.) имеют несомненное историческое значение и должны сохраняться как незабвенные свидетели вековой борьбы русского народа и славного одоления. Весь Бахчисарай составляет собой один исторический памятник, дающий глубокое поучение. Напротив того, художественное значение дворца, как он есть, весьма невысоко и не может заслуживать особых жертв государственных средств на его поддержание. Дворец никогда не был цельным монументальным зданием и, кроме отдельных показных палат из камня, с каменными полами, всегда представлял ряд легких, в европейском смысле, построек, весьма живописных и декоративных, но наскоро и небрежно сделанных. Фахверковые стены легки, дешевы, сухи, допускают тонкую разделку – живописную, лепную, столярную, устройство внутренних шкафов, панелей, фонтанов, но крайне непрочны и рассчитаны у восточного властителя на его лишь время. Поддерживая и возобновляя такую постройку со вниманием и по частям, можно сохранить здание сотни лет, но нельзя предпринимать сплошную реставрацию, какая сделана в Альгамбре или Альказаре. И там посетитель с негодованием видит резкую и пеструю размалевку среди тонких полутонов старины, а в Бахчисарае такая реставрация еще более изуродует памятник. Далее многие части дворца, особенно от прошлого столетия, выполнены были уже при ханах в базарном стамбульском вкусе, и на самом Востоке не составляют никакой редкости, а потому, действительно, не заслуживают серьезной переделки. Всякая старина и все ее памятники имеют также и свою отличительную ценность: таких мраморных надгробий, какими наполнено кладбище при мечети, можно насчитать тысячи на Балканском полуострове и в Малой Азии. Но эти надгробия находятся у нас, на Русской земле, и из них составляется исторический памятник, который хранить – обязательно для всякого исторического народа. Конечно, заниматься вопросом о полной реставраци Бахчисарайского дворца было бы увлечением, так как пришлось бы многие части выстроить заново в улучшенном восточном вкусе. Иное дело, если бы удалось открыть в рухляди старых домов Бахчисарая старинные татарские орнаменты в материях, резьбе, тогда отделка сохранившихся частей с помощью этого материала способствовала бы истинной археологической реставрации памятника.
Но по тому же самому многие части дворца не заслуживают такой переделки заново, – по-старинному, как части, не принадлежащие к старому ханскому дворцу: флигель "для вояжеров", приемные покои Екатерины и к ним примыкающий, наконец, так называемый гарем. Эти части надо оставить в том виде, как есть, и предоставить времени уничтожить то, что плохо построено. Между тем, части дворца, имеющие историческое и художественное значение, и нами перечисленные: ворота 1503 г., Диван, киоск возле него, фонтаны, "золотой" кабинет, мечеть, два тюрбе рядом, тюрбе Грузинки, медресе и его фонтан, тюрбе Менгли-Гирея и многие детали следует восстановить в прежнем состоянии и даже, если можно, виде, приложив старание к их поддержке в будущем. Следует восстановить и бывшие сады дворца, наполнив их вновь и террасами, и деревьями. Непростительно оставлять долее грубую размалевку дворца и фонтанов, воспетых Пушкиным, не открыть резных потолков, скрытых под холстом и штукатуркой, и не восстановить оригинальной красоты восточных зданий, ныне обезображенных невежественной заделкой. В конце концов надо в ближайшем будущем приступить к поддержке дворца и основательному ремонту, иначе надо ожидать разрушения многих частей дворца, которое – надо иметь это обстоятельство также в виду – не создаст живописной руины, но образует безобразную груду валяющегося всюду мусора, который придется затем сносить прочь, уже не разбирая, что было бы в нем достойно сохранения. Какой вид примут тогда иные части дворца – желающие могут составить себе заранее понятие по иным пожарищам Стамбула.