Подводя итог, мы можем сказать, что древнегреческий полис в его классической форме представлял собой гражданскую общину, родившуюся, как правило, из слияния территориальных общин, экономической базой ее обычно являлось земледелие. Эта община основана на античной форме собственности, естественным результатом чего являются верховная собственность коллектива на землю и «прямая демократия» с суверенитетом народного собрания в качестве основы политической организации, а также совпадение в принципе политической и военной систем. Эта община развивается в условиях становления рабовладенияи имеет тенденцию к превращению в форму организации господствующего класса.
2 «Спартанская легенда» - образец политического мифа
Спарта, бесспорно, самое необычное и наиболее загадочное из всех греческих государств. Эта репутация прочно закрепилась за ним уже в древности и сохраняется поныне.
На протяжении целого ряда столетий (по крайней мере с VII по III в. до н.э.) Спарта оставалась важнейшим политическим военным фактором греческой истории, фактором, от которого во многом зависели судьбы и всего остального эллинского мира.Находясьна известном удалении от других греческих государств, к тому же отделенные от нихглухойстеной политической изоляции[2] спартанцы, тем не менее, постоянно напоминали грекам о своем присутствии, бесцеремонно вмешиваясь в их внутренние дела. Грозными окриками и карательными экспедициями обуздывали непокорных, упорно отстаивалисвоеправо на первенство в Элладе, сдерживая с помощью военной силы рост могущества наиболее опасных для них соперников.
Огромный военный потенциал Спарты, ее непререкаемый авторитет в международных делах, удивительная стабильность ее государственного строя и в не меньшей степениего исключительноесвоеобразие уже в достаточно раннее время (вероятно, начинаясо второй половины VIв.)должны были сделать это государство объектом самого пристального внимания и изучения. Особенно усилился этот интерес к Спарте в годы Пелопоннесской войны, из которой она вопреки всем расчетам ее противников, вышла победительницей, и достигла высшей своей точки своего развития в первые десятилетия IV в. в связи с общим политическим разбродом и упадком полисного строя. Как известно, в философской и публицистической литературе этого периода спартанская тема занимает одно из центральных мест.
Не подлежит сомнению, что к этому времени в греческой литературе уже сложился целый цикл исторических преданий, новелл, анекдотов, так или иначе связанных со Спартой и спартанцами. В совокупности все они составили то, что принято теперь называть «легендой» или «мифом» о Спарте. Основным сюжетным стержнем легенды, по-видимому, с самого момента ее возникновения стала биография великого законодателя Ликурга, в которомдревниевидели основателя спартанского государства, создателя почтивсех еговажнейших институтов.
Для современного исследователя спартанская легенда представляетподлинныйинтерес, какедва ли не первый в истории человечества образецполитического мифотворчества. Через ее посредство в греческом обществе, в особенности среди его аристократической, враждебной демократииверхушки, укоренился взгляд на Спарту как на идеальное государство, граждане которого сумели наилучшим образом решить все внутренние проблемы и благодаря этому навсегда избавились от каких-либо смут и неурядиц. Во власти этой иллюзии оказались выдающиеся мыслители V — IV вв. до н. э. Не говоря уже о такихубежденныхи последовательных лаконофилах, как Критий или Ксенофонт, сочинения которых, очевидно, в немалой степени способствовали пропаганде и широкому распространению «спартанского миража» (выражение Фр. Олье), мы обнаруживаем его влияние даже в теоретических построениях таких, казалось бы, весьма далеких от слепого преклонения перед Спартой философов, как Платон и Аристотель. Несмотря на встречающуюся в их трудах подчас весьма суровую критику спартанских порядков оба мыслителя выказывают в своих утопических проектах удивительную приверженность к совершенно определенному типу государства— примитивному аграрномуполисуспартанского или, может быть лучше было бы сказать спартано-критского образца
Влияние спартанской легенды выходит далеко за рамки античной эпохи. Оно отчетливо ощущается в европейской общественной мысли нового времени. Начиная с периода Возрождения, представители сами различных, а иногда и прямо противоположных политических и философских течений обращаются к «государству Ликурга» как к важному историческому прецеденту, подтверждающему правильность их программныхтеорий.
В течение долгого времени политическая актуальность спартанской проблемы препятствовала ее серьезному и объективному изучению. В первую очередь это относится к немецкой историографии, так как имен но в ней восхваление Спарты стало чуть ли не общеобязательной нормой назойливым лейтмотивом, повторяющимся почти в каждом сколько-нибудь значительном труде по истории Греции. Уже в 20-х годах XX века К. О. Мюллер противопоставил спартанцев и вообще дорийцев как живое воплощение лучших качеств греческой народности и носителей «подлинно эллинского духа» «упадочным, вырождающимся» ионийцам.Своей кульминации это направление достигло позднее в «трудах» фашистских историков, пытавшихся с помощью ссылок на авторитет Спарты оправдать преступность и бесчеловечность нацистской политической системы.
Большая исследовательская работа демифологизировала раннюю историю Спарты, освободив ее от элементов мистицизма и наивного антропоцентризма. Однако, чем больше история Спарты становится реальней, тем больше возникает проблем.
3 Место Спарты среди других обществ античного мира.
Важнейшая проблема в исследовании Спарты - типологическая принадлежность спартанского общества, или, говоря иначе, то место; которое оно занимало среди других обществ античного мира. Большинство историков, так или иначе касавшихся этого вопроса, довольствуются тем, что безоговорочно зачисляет Спарту в разряд «отсталых» или (в другой формулировке) «аграрных» греческих государств. Простота и доступность этого определения ни в коей мере не искупают двух его серьезных недостатков: не конструктивности и расплывчатости. Конечно, экономическая отсталость до известной степени сближает Спарту с такими архаичными формами греческого общества, как города дорийского Крита, фессалийские и беотийские полисы, племенные сообщества (этносы) Локриды, Элиды Этолии и т. д. Но одного этого признака все же недостаточно для того, чтобы говорить о принципиальной исторической однотипности всех этих столь несхожих между собой социальных структур.
Некоторые авторы, не желая затруднять себя поисками точных дефиниций, объявляют Спарту «историческим курьезом», «аномалией», для которой нет и не может быть никаких аналогий в истории не только Греции, но и всего античного мира. При таком подходе стоящая перед нами сложная научная проблема вместо того, чтобы, как ей и подобает, быть тщательно распутанной, разрубается одним ударом, подобно знаменитому гордиеву узлу. Поставленная в совершенно обособленное положение среди всех остальных греческих государств, Спарта неизбежно попадает в разряд абстрактных общеисторических или, скорее, внеисторических категорий, место для которых может найтись в любой стране и в любую эпоху. Едва ли случаен в этой связи тот интерес, который неизменно проявляют к спартанскому феномену апологеты современного циклизма.
Спартанская социально-политическая система определяется как особый, «военный тип общества», «необходимым коррелятом» которого является «государственный социализм». Как образец «тоталитарного государства» Спарта противопоставляется «свободным демократическим» Афинам, воплощающим якобы идеалы пресловутого «открытого общества».
Некоторые современные историки нередко исключают это государство, в котором древние видели своеобразный эталон полисного строя[3], из числа «настоящих греческих полисов».
Основная особенность полиса, отличающая его от всех других типов и форм организации господствующего класса, состоит в том, что государство, которое здесь, как и в других случаях, действует, прежде всего, как орудие классового господства, тем не менее сохраняет унаследованную от предшествующей исторической эпохи (эпохи первобытнообщинного строя) форму соседской общины. При этом община не вытесняется и не поглощается государством, как это обычно бывает в других раннеклассовых обществах, например в странах Передней Азии. Напротив, само государство уподобляется здесь общине, или, говоря иначе, конституируется как община, что позволяет считать полис особой, если можно так выразиться, сублимированной формой общины.
4. Спарта как тип полиса
Пример Спарты в этом отношении, быть может, наиболее показателен, поскольку именно здесь выступают с наибольшей отчетливостью основные признаки, унаследованные полисом от его исторической предшественницы, и, вместе с тем, особенно заметны существующие между ними принципиальные различия. Объяснение столь парадоксального феномена следует искать в самой истории Спарты.
Как известно, основавшие Спарту дорийцы пришли в Лаконию как завоеватели и поработители местного ахейского населения. Постепенно перераставший в классовую вражду межплеменной антагонизм сделал крайне напряженной социально-политическую обстановку, сложившуюся в этой части Пелопоннеса. Ситуация еще более усложнилась около средины VIII в., когда в Спарте, как и во многих других греческих государствах, стал ощущаться острый земельный голод. Возникшая в связи с этим проблема избыточного населения требовала незамедлительного решения, и спартанцы решили ее по-своему. Вместо того чтобы, подобно остальным грекам, искать выход из создавшегося положения в колонизации и освоении новых земель за морем, они нашли его в расширении своей территории за счет ближайших соседей — отделенных от них лишь горным хребтом Тайгета мессенцев.